Блеск

Глаза Малины вспыхивают.

– Потому что ты в клетке, а я на воле.

Простое утверждение, но оно, подобно жестокому зверю, впивается мне в сердце острыми зубами.

Заметив что-то в выражении моего лица, Малина победно ухмыляется. Она переводит взгляд на того, кто меня держит.

– Можешь ее отпустить.

Мои ленты тут же отпускают человека и опускаются на пол.

Хватка на волосах ослабевает, напоследок меня еще раз прижимают лицом к решетке, после чего полностью отпускают. Чтобы не упасть, я хватаюсь за золотые спиралевидные прутья и осторожно касаюсь головы, заметив личного стражника царицы. Это здоровенный суровый мужлан с бородой и взглядом, полным ехидного самодовольства. Мне требуется все мужество, чтобы сдержать ленты и не придушить его.

– Помни свое место, наложница, – говорит царица Малина, и я вновь перевожу взгляд на нее. Она собирается уходить. – Ты всего лишь домашняя зверушка, на которую забирается Мидас. Реликвия, которую выставляют напоказ. – Она останавливается в дверях и смотрит на меня через плечо. – Еще раз увижу, как ты подслушиваешь, отрежу твои золотые уши.

Я сжимаю руки в кулак. «Вот же стерва», – звучит в голове, пока смотрю на королеву, но не осмеливаюсь произнести это вслух.

Малина кивает стражнику:

– Убедись, что она меня услышала.

Я хмурюсь от ее слов, и царица выходит. Стражник без предупреждения поворачивается и, просунув кулак между прутьями, ударяет меня в живот.

От удара я падаю на пол. От боли хватаюсь за живот, кашляю и стараюсь подавить тошноту.

– Слышала царицу? – фыркает он, возвышаясь надо мной.

– Я… слышала… – сдавленно выдыхаю я и злобно смотрю на него.

– Вот и прекрасно.

Не говоря больше ни слова, он поворачивается и выходит, тихо закрыв за собой дверь.

Чертовы Боги. Лучше бы я не вылезала сегодня из постели.

Глубоко подышав пару минут, я поднимаюсь с пола, но живот и голова так сильно болят, что забываю о том, что хотела зажечь свечи. Ковыляю к кровати. Светлая сторона? Прутья клетки хотя бы помешали им сделать со мной что похуже.

Как только я ложусь на кровать, ленты обвиваются вокруг меня как шелковые оболочки, которые хотят спрятать меня. Как кокон, скрывающий гусеницу.

Но я понимаю, что сон не идет не из-за Малины или ее стражника. И даже не из-за пульсирующей головы или ноющего живота. Дело в том, что время у меня на исходе. Потому что скоро войска подойдут к границам Четвертого королевства. И король Фульк получит свою награду.

Меня.





Глава 8




Мне до ужаса боязно просыпаться.

Обычно я просто не испытываю радости, поскольку не являюсь жаворонком. Частенько после выпитого вина у меня случается жуткое похмелье, поэтому просыпаться так рано я не люблю. К тому же меня не привлекает яркий солнечный свет. Я много лет не видела солнечных лучей.

Но когда сон окончательно от меня ускользает, я боюсь этого даже больше, чем моего обычного пассивного презрения к утру, потому как знаю, что сегодня истекло мое время.

Понятия не имею, откуда мне это известно – может, изменилась атмосфера. Может, дело в свирепом ветре, бушующем за окном – Вдова Гейл пронзительно плачет. Она предупреждает меня, что песок в песочных часах осел на дно, как камень в море, и больше не осталось свободных для подсчета песчинок.

Я открываю глаза и смотрю в окно, вздрогнув при виде туманного льда, изуродовавшего стекло. Убираю с тела свои ленты и издаю стон от того, насколько мне больно. Кожа головы и живот как один огромный синяк после вчерашнего жестокого обращения.

Я осторожно сажусь и оглядываю комнату вне клетки. Замечаю, что Дигби уже несет утренний дозор и стоит на страже. Жаль, что вчера вечером его не было рядом, но тут я сама виновата.

Когда мне исполнилось восемнадцать, я несколько месяцев спорила с Мидасом, чтобы он перестал отправлять ко мне на ночь стражников. Меня бросало в дрожь при мысли, что кто-то будет смотреть, как я сплю. В итоге он уступил и согласился предоставить мне личное пространство по ночам, но сейчас я несколько сожалею об этом решении.

Малина – царица, но сомневаюсь, что Дигби из тех мужчин, что позволил бы напасть на меня во время его дозора. Думаю, по меньшей мере он бы сообщил о происшествии Мидасу. В отличие от меня. Я не собираюсь рассказывать о случившемся Мидасу. Так я лишь еще сильнее разозлю Малину, а мне хочется этого меньше всего.

Вставать сегодня сложнее обычного, и я немного морщусь от тяжести в животе. Прищурившись, Дигби бросает на меня хмурый взгляд. Ему повезло, что он настолько наблюдателен.

– Расстройство желудка. Слишком много вина выпила, – вру я и для пущей убедительности легонько похлопываю по животу. Не хочу, чтобы он что-то заподозрил или задавал вопросы. Вопросы опасны.

Я поворачиваюсь и тру уставшие глаза, но ненароком замечаю висящее на одной перекладине клетки платье. Оно золотое и просвечивающее – настолько прозрачное, что едва ли его вообще можно счесть платьем.


Я стискиваю зубы и, вытянувшись в струнку, смотрю на него. Мидас доставил это платье специально для меня. Отправил послание – короткое и ясное.

Сегодня вечером я должна одеться как наложница. Сегодня вечером он выпустит меня из клетки.

Я смотрю на легкую ткань, на глубокий вырез, разрезы на тонкой юбке. Ленты свиваются в клубок, как и мои пальцы. Я сжимаю руки в кулак от напряжения и нахлынувших чувств. Появление этого платья идеально гармонирует со словами царицы Малины.

Ты всего лишь домашняя зверушка.

Реликвия, которую выставляют напоказ.

Отвернувшись, я оставляю платье и выхожу из спальни в гардеробную, чувствуя, как Дигби провожает меня взглядом.

Оказавшись в комнате совершенно одна, замираю в темноте и делаю успокаивающие вдохи. Заставляю себя разжать кулаки, и ленты нехотя расплетаются. Слышу, как открывается и закрывается дверь спальни, и понимаю, что Дигби обходит остальные комнаты, предоставив мне возможность уединиться.

Повернувшись, я подхожу к столу, а ленты тянутся за мной по полу. У туалетного столика протягиваю руку и включаю фонарь, чтобы комната наполнилась светом, поскольку окно опять завалило снегом.

С помощью лент я раздеваюсь, и ткань падает к моим ногам. Я встаю обнаженной перед зеркалом и рассматриваю свое тело. На животе моя золотистая кожа отмечена синяком размером с кулак, края которого напоминают пушистое облако. Именно сюда стражник врезал кулаком. Я прижимаю к синяку пальцы и морщусь от легкой боли. Он напоминает мне золотой чайный сервиз Мидаса, который слуги должны начищать до блеска. Синяк – тусклое пятно, которое нужно отполировать.

Вздохнув, убираю руку с живота, снимаю с крючка возле зеркала халат длиной до пола и, надев его, завязываю на талии.

Затем проверяю кожу головы, осторожно ее ощупывая, но скальп пульсирует при малейшем прикосновении, отчего я резко охаю. Придется осторожнее расчесывать сегодня волосы.

– Как спалось?

Голос Мидаса так меня пугает, что я разворачиваюсь кругом, прижав руку к груди.

– Будьте прокляты, Боги, как же ты меня напугал, – журю я царя. Я не слышала, как он открыл дверь моей клетки, или звуков его шагов из спальни сюда.

Мидас улыбается, прислонившись к прутьям моей клетки возле арки.

– Ай-ай-ай, Аурен. Нельзя проклинать богов.

Учащенное сердцебиение немного замедляется, когда я знаю, что ко мне прокрался Мидас. В мягком свете он выглядит прекрасно. Его золотистая туника напоминает сливочную тянучку, а волосы – теплый бренди.

– Чем могу служить, мой царь? – спрашиваю я. Мои слова хотя и уместны, но голос звучит неуверенно. Робко.

Мидас поднимает руку и, внимательно глядя на меня, задумчиво постукивает по подбородку. Я стараюсь не ерзать под его пристальным взглядом. Из-за тонкой ткани, из которой пошит мой халат, возникает ощущение, будто я стою перед царем голая.

– Я знаю, что ты на меня злишься, – наконец произносит он, чем застает меня врасплох.

Я смотрю на него и пытаюсь понять, какие мысли вертятся у него в голове. Не знаю, что и сказать в ответ.

От моего молчания он с печалью на меня смотрит и на мгновение перестает быть похожим на могущественного царя Мидаса. Он просто похож на Тиндалла.

– Говори, Аурен. Я скучаю по звуку твоего голоса, по нашим встречам, – тихо говорит он, и мой взгляд становится чуть мягче.

Я возмущена его поступком. Подавлена. Я не знаю, что будет со мной и что происходит, но все же не смею произнести это вслух, потому что не знаю как.

Поэтому я прочищаю горло и говорю:

– Ты был занят.

Мидас кивает, но не старается подойти ближе, да и я тоже. Нас двоих разделяют не просто десять футов. Между нами пропасть. Пропасть, которую он вырыл сам. И я с ужасом жду, что один неверный шаг приведет к тому, что я сорвусь с края, головой вниз, и не смогу оправиться от падения.

Я смотрю на него, чувствуя, как во мне расцветают страх и надежда. Мидас был жесток по отношению ко мне, я никогда не встречалась с такой жестокостью. Я знаю, что на него много всего навалилось, и знаю, что не стоило вести себя так на людях, но я потеряла точку опоры и не знаю, как теперь обращаться с ним. Да еще и эта сделка с Фульком.

Я впиваюсь в него золотыми глазами.

Ты отдал меня в лапы Фулька.

Но даже при том, что внутри себя я очень возмущена, этот назойливый голос в голове щебечет мне в затылок: но ведь это Мидас. Человек, который когда-то был защитником слабых. Без короны, без титула. Просто сильный, уверенный в себе мужчина с заветной целью. Тот, кто спас меня и дал кров. Возвышал, пока я не стала известной во всем Шестом царстве – черт возьми, да во всей Орее. Он сделал меня своим золотым трофеем и возвел на пьедестал. Но до этого он стал моим другом.

И, смотря на него сейчас, я вижу то, чего не видят другие. Чего он не позволяет им увидеть. Я вижу тревогу, от которой хмурятся его брови. Напряжение в линии плеч. Опасение, от которого вокруг глаз появились морщины.

– У тебя все хорошо? – тихонько и неуверенно спрашиваю я.

Мой вопрос, похоже, его удивляет, и царь выпрямляется; задумчивая тишина между нами внезапно разламывается пополам, как потерявшая упругость веревка.

– Аурен, мне нужно, чтобы сегодня вечером ты хорошо себя вела.

Я удивленно смотрю на него, медленно позволяя словам осесть у меня в голове. Я словно пытаюсь интерпретировать их иначе, как будто он говорит загадками и между строк. Но… нет иного способа разгадать эти слова.

В горле пересыхает.

– Хорошо себя вела?