Безлюди. Одноглазый дом
Часть 38 из 60 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Сторож непонимающе уставился на нее, все еще находясь под властью фантазии об уличных разносчицах.
— Заберите его! — уже настойчивее повторила женщина, затем огляделась по сторонам и спешно добавила: — И пожалуйста, никому не говорите, что видели меня.
Сторож растерянно протянул руки и не успел опомниться, как ночная гостья бросилась прочь. Он и не думал преследовать ее: погода не та, года не те. Да и куда ему бежать с корзиной? Ноша не слишком тяжелая, громоздкая и… шевелящаяся. Вместо фруктов внутри лежал розовощекий младенец. А вот это уже случай обычный для тех, кто работал в приюте не первое десятилетие.
Старик часто вспоминал тот вечер, каждый раз добавляя новые подробности. К тому моменту, когда легенда дошла до подкидыша из фруктовой корзины, в истории появилась завывающая вьюга, льдинки застывших слез на щеках незнакомки и споры нянечек о том, как назвать нового постояльца.
По местным обычаям детей нарекали длинными и сложными именами: считалось, что это уберегало от проклятий, а количество букв символизировало уровень семейного достатка. Так появились короткоименные — бедняки, незаконнорожденные, сироты.
В приюте не давали длинных имен из соображений практичности. Воспитателям было куда удобнее запоминать короткие слова и выкрикивать их, чтобы подзывать или приструнять приемышей. Выбирали нечто простое и звучное, как «кис» и «брысь» для кошек. Судьба ребенка определялась в тот момент, когда какой-нибудь нянечке приходило на ум сочетание букв, звучащее, как ей казалось, достаточно неплохо, чтобы преследовать человека всю жизнь. Удостоверяющие жетоны выдавались сиротам при выпуске из приюта, и если бумажные документы кто-то мог подделать — приписать несколько букв к имени или сделать дубликат, — то металлические диски с гравировкой замене не подлежали. Не имя, а клеймо, от которого не избавиться.
И вот, когда решалась судьба мальчика из фруктовой корзины, ветер стучал ставнями по окнам. Кому-то почудилось, что дробный стук звучит не иначе как «дарт-дарт-дарт». Так и назвали подкидыша. Они бы, может, и придумали имя покороче, но время было позднее, ночь — холодная, и никому не хотелось засиживаться дольше.
Незамысловатое имечко сыграло с ним злую шутку. Дарт оказался единственным, на кого в приюте не пожалели целых четыре буквы, из-за чего многие дети завидовали ему. Те, кому в наследие досталась всего пара букв, были особенно враждебны. Дарту частенько доставалось от задиры Эла и ябеды Ти, а девочка Лоя, его соседка по парте, ни разу с ним не заговорила — и все из-за одной несчастной буквы! Он даже начал представляться Артом, пытаясь заслужить расположение сверстников, однако воспитатели упрямо продолжали звать его как прежде. Тогда он стал получать от приютских еще и за вранье.
Как-то раз на прогулке его заметила воспитательница старшей группы и окликнула. К счастью, имени она не знала и назвала его просто «мальчик». Гадая, что же он успел натворить, Дарт подошел. У воспитательницы было круглое лицо и седые волосы, за что приютские прозвали ее Луной. Впервые находясь рядом, Дарт разглядел, что глаза у нее сизые и добрые, с серебряным ореолом вокруг зрачка.
Она спросила, как его зовут. Дарт не торопился называть свое настоящее имя, потому что привык получать от него одни неприятности, но доверился мягкой улыбке. Он произнес его быстро и как можно тише, будто опасаясь, что на звук слетятся приютские.
— Дарт, — шепотом, подыгрывая ему, повторила Луна. — У тебя красивое имя. Хлесткое, решительное — как стрела. Ты учился стрелять из лука?
— Я только из рогатки умею, — признался он.
— Что ж, отлично. — Луна снова улыбнулась, будучи первой, кто не отругал его за это. — Если хочешь, приходи перед полдником на тренировку. Мои ребята постарше тебя, но, думаю, не прочь повозиться с учеником для важности. Что думаешь?
Дарт согласился. С того самого дня и началась его дружба с Луной. Она приглашала его на занятия старшей группы, помогала с уроками и подкармливала карамельными леденцами, которых не сыскать в приюте. Жаль, что история с лакомствами закончилась быстро, после того, как Дарт угостил Лою, надеясь завоевать ее внимание. Угощение она приняла, да только растрезвонила об этом на весь приют. Дарт соврал, что стащил горсть конфет с прилавка по пути в Башню Хранителя, и ему знатно влетело от директора. Воровство, да еще перед святой службой, сочли неслыханным кощунством, и, хотя в то время Дарт не понимал смысла слова, он в полной мере осознал его ужас, отбывая наказание.
Это научило Дарта не доверять никому. Луна была единственной, кого не коснулось правило. Однажды он признался ей: «Мое имя плохое. Здесь оно слишком длинное — и всех злит. А когда я выйду из приюта, оно никому не понравится, потому что слишком короткое». Тогда Луна тайно нарекла его Даэртоном. Он знал, что это имя никогда не будет принадлежать ему по-настоящему, но любил мысленно повторять его. Странным образом это успокаивало и помогало до того дня, пока ему не исполнилось двенадцать.
Ко дню рождения (вернее, к той приблизительной дате, что указали в его табеле) Дарту подарили кружку: с отколотым краешком и его именем, выдавленным на неровной поверхности. В приюте существовало много дурацких традиций, и вручение именной кружки было одной из таких. Это значило, что тебя считают достаточно взрослым и самостоятельным, чтобы доверить бьющийся предмет в постоянное пользование. Но Дарт испытал вовсе не радость, а удрученность. Теперь его имя маячило в столовой, словно красная тряпка перед стадом быков. После ужина Дарт наведался в лечебный кабинет и выклянчил пластырь, чтобы заклеить корявые буквы на кружке.
На следующий день он получил другой подарок. Старшие ребята — Мео и Дан — позвали его пострелять из лука, а после тренировки вручили коробку от Луны. Внутри лежал теплый вязаный свитер, свернутый так, чтобы на виду оказалась вышитая на груди буква «Д». Поначалу он испугался, что старшие ребята отнимут презент или разболтают о нем. Однако Мео и Дану можно было доверять: с Дартом они ничего не делили, не воевали за внимание девчонок, не устраивали драк и не соперничали. К своим неполным шестнадцати годам они успели понять, что нет в приюте тех, кому повезло больше, — им всем одинаково не повезло оказаться здесь. Вот и все.
Он спросил у ребят, почему Луна не вручила подарок лично. Ответа у них не нашлось, они просто выполнили просьбу, не задавая лишних вопросов, и посоветовали ему поступить так же. Коробку пришлось закопать под деревом с мишенью — оно росло на территории старших, и вряд ли кто-то полез бы туда, даже из любопытства. Свитер Дарт незаметно пронес в комнату, чтобы надежно перепрятать.
Видимо, получилось совсем не надежно, раз тайник обнаружили через несколько дней. Дарт проснулся от ощущения, что матрас под ним ходит ходуном. Спросонья показалось, что началось землетрясение, но настоящий ужас его охватил лишь когда он увидел толпу мальчишек вокруг своей кровати. Едва Дарт попытался встать, на него тут же прыгнули трое, а четвертый, задира Эл, вытащил из-под матраса свитер, гундосо воскликнув:
— Гляньте, че!
— У Луны любимчик! — заорал ябеда Ти.
— Любимчик! Любимчик! — вторили ему остальные, запятнав это слово своим издевательским смехом. Их голоса эхом прокатились по комнате, и Дарту почудилось, что стены приюта тоже заговорили, дразня его.
— Коричневый цвет тебе не к лицу! — бросил Эл. — Зато я знаю подходящее место!
Трое мальчишек крепко держали Дарта, пока Эл удирал с трофеем, но вскоре, раздираемые любопытством, последовали за ним. Дарт вскочил с кровати и тоже побежал. В конце коридора еще маячил Эл, размахивая над головой свитером, будто шкурой поверженного зверя. Вдруг его фигура свернула налево и исчезла. Дарт промчался мимо улюлюкающей толпы прямиком к уборным. Замок успел защелкнуться прежде, чем он добежал. Дарт стал яростно колотить кулаками в дверь.
На шум подоспели воспитатели. Кто-то пытался выяснить, что произошло; кто-то молча пошел проверять заклинивший замок; кто-то схватил Дарта за руку, точно вора. Из бушующего моря приютских раздались рыдания — это плакса Том в очередной раз оправдывал свое прозвище. Всеобщими стараниями вокруг воцарился кавардак, но стоило появиться директору, и голоса разом смолкли, будто его тучная фигура закрыла всем рты. Сироты и воспитатели застыли в немом ожидании, наблюдая, как директор медленно приближается. И это он еще спешил, пыхтя на ходу как паровоз.
— Что… тут… стряслось? — спросил он хрипло.
Не успел Дарт придумать, что сказать, как Ти противно взвизгнул:
— Это все он начал! — и ткнул пальцем в Дарта.
— Что именно? — Директор грозно нахмурился, и воспитанники сразу смекнули, что отвечать следует коротко и по существу.
— Дарт разбил именную кружку, — заявил Ти с хитрым прищуром и, вытянув вперед тощую руку, добавил: — Вот доказательство. Я порезался.
Его палец был обмотан пластырем — тем, что они сняли с кружки, которую, видимо, сами и разбили. Этого им показалось мало, и после настал черед свитера под матрасом.
Все присутствующие ахнули и осуждающе уставились на Дарта. Он заявил, что Ти врет, выгораживая своего дружка. Толпа загалдела, и было непонятно, кто на чьей стороне.
— Дарт, наверно, разбил кружку случайно, — попыталась защитить его младшая воспитательница с печальными оленьими глазами, но ее тут же одернули коллеги, и она замолчала, потупив взор. Еще один изгой приюта, только среди взрослых.
— Он сказал, что ему не нужны глупые подарки, — выступил зануда Йен.
— …Потому что Луна подарила ему свитер, — поддакнул ябеда Ти.
— А нам никто не дарил такого, — плакса Том шмыгнул носом. Остальные согласно закивали.
— Эл просто проучил его, чтобы Дарт не хвастал, — крикнул кто-то из толпы.
— В уборной? — удивился директор.
Тут до них дошло, что происходит за закрытой дверью, и уже они стали ломиться настойчивее, призывая Эла немедленно впустить их. Когда же взрослым удалось прорваться, они застали его стоящим у двери с таким видом, словно он испугался торчащих из унитаза рукавов, похожих на щупальца водяного монстра.
Свитер выловили палкой и выбросили в мешок с прочим мусором. Дарт с щемящим сердцем наблюдал, как по полу волокут холщовую тушу, поглотившую его подарок, а после вполуха слушал нотации директора, который наказал обоих: Элу досталось за разведенную грязь, и его заставили драить уборные, а Дарта за осквернение традиции и хвастовство отправили убирать листву. Он зашел в комнату на минуту, чтобы одеться, хотя слабо соображал, что делает. Натянул на себя теплые вещи, а затем так же бездумно сунул ноги в ботинки. Когда ступни пронзило резкой болью, Дарт решил, что ноги онемели от холода, потом спешно снял ботинок и перевернул его подошвой вверх, вытряхивая на пол острые осколки, оставшиеся от кружки. Пока он получал выговор в кабинете директора, эти гады устроили очередную подлянку. Дарт растерянно глядел на темное пятно крови, расползающееся на носке, и едва не плакал. Увы, это не освободило его от наказания — он все равно отправился убирать листву. С больной ногой работа продвигалась медленно, и Дарт проторчал на улице до темноты, чуть не опоздав к ужину.
В столовой шептались и обсуждали произошедшее. Воспитательницу уличили в ужасном поступке — мало того что среди приютских у нее оказался любимчик, так она еще и на подарки ему расщедрилась. Теперь у короткоименных появилась новая причина ненавидеть Дарта.
Он сел отдельно, не желая лишний раз напоминать о себе, но даже тогда колючие взгляды его не оставили. За соседним столом переговаривались старшие. Раньше Мео и Дан подсаживались к нему или звали за свой стол, а сегодня сделали вид, что не заметили его. Ковыряя вилкой слипшиеся комки каши, Дарт невольно слышал обсуждение старших, растерянных из-за того, что остались без воспитательницы. Осознание пришло медленно, будто растеклось по телу раскаленной лавой и выжгло все чувства.
Дарт хотел броситься к Луне, но не посмел. Так и просидел в столовой, уставившись в тарелку с нетронутым ужином, а после до жуткой боли в ступнях бродил по коридорам, чтобы не возвращаться в спальню. Оказавшись в крыле старших, Дарт наткнулся на Мео.
— Нет ее здесь, — шепотом сказал он. — Пару часов назад проводили. Мог бы прийти попрощаться. Ее ведь из-за тебя выгнали.
Так Дарт узнал, что судить могут не только за дурные поступки, но и за любовь. Стыд и отчаяние зарокотали в горле. Он ничего не смог сказать. Мео по-дружески похлопал его по плечу:
— Иди-ка ты спать.
Дарт вернулся в комнату поздней ночью. Все уже спали, кто-то даже похрапывал во сне. Он прошмыгнул к своей кровати — раскуроченной, с перевернутым матрасом, — кое-как расправил постель и рухнул ничком.
Спать он не мог, потому что в голове крутилась навязчивая мысль: в приюте ему не место. Он давно стал чужаком среди завистливых сверстников; а теперь утратил дружбу со старшими и лишился Луны. Ничто не держало его здесь, даже страх остаться без удостоверяющего жетона. Подумаешь, не будет у него железки с дурацким именем и такой же дурацкой фамилией — одной на всю группу. Очередная глупая традиция приюта заключалась в том, чтобы давать выпускникам общую фамилию. Это символизировало, что приютские, выросшие вместе, будто бы становятся братьями и сестрами. У сирот и имена частенько повторялись, поскольку фантазия нянечек давно иссякла. Так что Дарту думалось, что общая фамилия создана для того, чтобы лишний раз не напрягать извилины.
С того дня жизнь в приюте превратилась для него в сущий кошмар, и ни одной ночи не проходило без того, чтобы Дарт не задумывался о побеге. Осень подходила к концу, оставляя все меньше времени на сомнения. Сбегать следовало до заморозков и первого снега. В тулупе далеко не уйдешь, на снегу оставишь следы, а в холодные ночи с трудом отыщешь пристанище. Однако Дарта всегда что-то останавливало.
Потом он подрался с Элом — уже и не вспомнить, по какой причине. В память въелось только очередное наказание за дурное поведение: их выставили на улицу в пижамах и назначили скверную цену за возвращение в тепло. Им следовало помириться и пожать руки. Оба наотрез отказались это делать. После долгих лет вражды сложно пожать ту руку, которой были набиты твои синяки. Они упрямо стояли на лестнице, стуча зубами от холода, и не собирались уступать. Первой не выдержала воспитательница, признав, что мера не сработала. Она вышла к мальчишкам и велела «вернуться в дом». Здешние взрослые часто называли приют домом, однако за все годы эти слова так и не срослись друг с другом. Смысл вещей не меняется от их названия, и ни одно место не станет домом лишь потому, что им наречено. Странно, что взрослые не могли понять столь простую истину.
Тогда, стоя на улице, Дарт подумал: холод не такой уж сильный. Если он выдержал его, стоя босыми ногами на каменных ступенях, то и в теплой одежде сможет.
Дождавшись, когда все уснут, Дарт прокрался в кабинет директора, чтобы найти сведения о Луне. Так ее звали дети, но воспитатели, директор и другие взрослые обращались к ней «госпожа Бри». Среди бумаг он нашел документ, откуда узнал адрес и полное имя Луны. На самом деле ее звали просто Ю Бри. Каково это — жить с именем в одну букву? Ему стало стыдно, что он ныл о своих четырех буквах перед той, кому досталась только одна.
Он записал адрес и решил, что сбежит завтрашней ночью.
Целый день Дарт готовился: обменял рогатку на пару монет, втихаря стащил плед и сложил его в рыбацкий рюкзак, который выпросил у сторожа. Старик уже давно забросил рыбалку из-за больных ног и просто обставил свою каморку памятными вещами. Удивительно, как он согласился расстаться с рюкзаком. Возможно, в нем взыграли сентиментальность и воспоминания о том, как он принял Дарта во фруктовой корзине. Сторож в очередной раз стал пересказывать эту историю и уснул на моменте про «льдинки застывших слез».
Дарт спрятал рюкзак в ворохе жухлых листьев на заднем дворе, пустовавшем в холодное время, и отправился в столовую. Там ему удалось тайком взять немного еды после ужина, а потом сложить ее в спрятанный рюкзак.
Поздней ночью Дарт выбрался через окно спальни, выходящее на задний дворик, и приземлился как раз рядом с кучей листвы, скрывающей рюкзак с припасами. Преодолеть закрытые ворота оказалось сложнее, но он справился: вначале перекинул на другую сторону рюкзак, затем — свою куртку. Сам не рискнул карабкаться по железному забору, чтобы не греметь замком. Зато его худое тело легко протиснулось между решетками и бесшумно выскользнуло на свободу.
Быстро собрав вещи, он бросился бежать и остановился только через пару кварталов. Пока переводил дыхание, огляделся и испытал странное ощущение. Он провел в приюте всю свою жизнь. В город их выводили редко, да и то лишь на главную площадь и в южную башню Хранителя. С ужасом Дарт понял, что не знает, куда идти. Адрес на клочке бумаги — не карта, а бесполезный шифр, если не ориентируешься.
Дарт пошел наугад, надеясь встретить прохожего и спросить дорогу. Спустя время он увидел на перекрестке человека и подбежал к нему, держа адрес наготове.
— Простите, вы не подскажете…
Мужик осклабился и, прежде чем Дарт успел понять, что происходит, схватил его за локоть:
— Ну-ка, малой, что тут у тебя?
Он попытался вырваться, но держали его крепко. Не руки, а клешни.
— Не брыкайся, а то тресну.
— Помогите!!! — завопил Дарт.
Из темноты раздался оглушающий свист, отпугнув незнакомца. Рюкзак он все-таки урвал и скрылся прежде, чем следящий перебежал через улицу.
Дарт спасся от одной беды, но попал в другую. В приюте его нещадно выпороли, и тело еще долго помнило эту стыдную боль. Наказание только распалило в нем желание сбежать.
Всю зиму Дарт ждал подходящего момента и успел основательно подготовиться. Адрес запомнил наизусть. В библиотеке нашел карту города и перерисовал, как умел. Чтобы никто не нашел ее, он всегда носил свернутый лист с собой, зашив его в отвороте брюк. Ни деньги, ни еду не откладывал — иначе кто-нибудь точно догадался бы и донес директору. Второй подобной выходки ему не простили бы и отправили на перевоспитание в Общину за стеной. Те с радостью принимали в свои ряды приютских, потому что всегда нуждались в рабочей силе. Так что если в воображении Дарта и существовало место хуже приюта, то оно таилось за каменной крепостью на краю города.
В середине весны он решился на второй побег. На сей раз, выбравшись на волю, Дарт сразу определил нужное направление и побежал. Карта ему не понадобилась, он заучил маршрут наизусть. До Рабочего квартала добрался быстро, а нужный дом отыскал с трудом, поскольку нумерация шла вразброс, будто кто-то чихнул цифрами и оставил как есть. Он обежал улицу вдоль и поперек, пытаясь разглядеть таблички, и чуть не запрыгал от радости, увидев знакомый адрес. Не задумываясь о том, что сейчас неподходящее время для визита, он постучал. Потом еще и еще раз. Он колотил до тех пор, пока в окне не зажегся свет. Затем открылась форточка, и заспанное помятое лицо выглянуло на улицу.
— Эй, хулиганье, а ну кыш! — гаркнула неизвестная ему дама.
— Простите, я ищу госпожу Бри…
— Нет здесь таких! — Форточка захлопнулась с дребезжанием стекла.
Дарт остался стоять у двери, но уже не колотил в нее. Он не знал, что теперь делать и где искать Луну. Безразличная к его беде хозяйка постучала по стеклу, чтобы напомнить: ему пора проваливать отсюда. А идти было некуда.
Одну ночь он провел на скамейке, не смыкая глаз. Без конца мерещилось, что за ним кто-то следит из темноты и тянет к нему руки-клешни, хотя на сей раз у него не было с собой ничего мало-мальски ценного, что могли бы украсть. Так он и просидел до утра, озираясь по сторонам, вздрагивая от каждого шороха.
Следующий день Дарт потратил на то, чтобы обойти соседей, расспрашивая, не знают ли они, куда подевалась прошлая жительница дома. Несколько человек решительно заявили, что никогда не видели такую женщину. Даже когда он называл имя, люди пожимали плечами. Многие и вовсе не отвечали, отмахиваясь от него.
Лишь один человек вспомнил Луну. Это был пухлолицый парень из булочной, будто раздобревший на дрожжах. Он сказал, что похожая женщина заходила по утрам за свежей выпечкой, но с осени здесь не появлялась. Все совпадало. Дарт до сих пор помнил, что от свитера, связанного ее руками, пахло сдобой, а из приюта она ушла после его дня рождения.
— Заберите его! — уже настойчивее повторила женщина, затем огляделась по сторонам и спешно добавила: — И пожалуйста, никому не говорите, что видели меня.
Сторож растерянно протянул руки и не успел опомниться, как ночная гостья бросилась прочь. Он и не думал преследовать ее: погода не та, года не те. Да и куда ему бежать с корзиной? Ноша не слишком тяжелая, громоздкая и… шевелящаяся. Вместо фруктов внутри лежал розовощекий младенец. А вот это уже случай обычный для тех, кто работал в приюте не первое десятилетие.
Старик часто вспоминал тот вечер, каждый раз добавляя новые подробности. К тому моменту, когда легенда дошла до подкидыша из фруктовой корзины, в истории появилась завывающая вьюга, льдинки застывших слез на щеках незнакомки и споры нянечек о том, как назвать нового постояльца.
По местным обычаям детей нарекали длинными и сложными именами: считалось, что это уберегало от проклятий, а количество букв символизировало уровень семейного достатка. Так появились короткоименные — бедняки, незаконнорожденные, сироты.
В приюте не давали длинных имен из соображений практичности. Воспитателям было куда удобнее запоминать короткие слова и выкрикивать их, чтобы подзывать или приструнять приемышей. Выбирали нечто простое и звучное, как «кис» и «брысь» для кошек. Судьба ребенка определялась в тот момент, когда какой-нибудь нянечке приходило на ум сочетание букв, звучащее, как ей казалось, достаточно неплохо, чтобы преследовать человека всю жизнь. Удостоверяющие жетоны выдавались сиротам при выпуске из приюта, и если бумажные документы кто-то мог подделать — приписать несколько букв к имени или сделать дубликат, — то металлические диски с гравировкой замене не подлежали. Не имя, а клеймо, от которого не избавиться.
И вот, когда решалась судьба мальчика из фруктовой корзины, ветер стучал ставнями по окнам. Кому-то почудилось, что дробный стук звучит не иначе как «дарт-дарт-дарт». Так и назвали подкидыша. Они бы, может, и придумали имя покороче, но время было позднее, ночь — холодная, и никому не хотелось засиживаться дольше.
Незамысловатое имечко сыграло с ним злую шутку. Дарт оказался единственным, на кого в приюте не пожалели целых четыре буквы, из-за чего многие дети завидовали ему. Те, кому в наследие досталась всего пара букв, были особенно враждебны. Дарту частенько доставалось от задиры Эла и ябеды Ти, а девочка Лоя, его соседка по парте, ни разу с ним не заговорила — и все из-за одной несчастной буквы! Он даже начал представляться Артом, пытаясь заслужить расположение сверстников, однако воспитатели упрямо продолжали звать его как прежде. Тогда он стал получать от приютских еще и за вранье.
Как-то раз на прогулке его заметила воспитательница старшей группы и окликнула. К счастью, имени она не знала и назвала его просто «мальчик». Гадая, что же он успел натворить, Дарт подошел. У воспитательницы было круглое лицо и седые волосы, за что приютские прозвали ее Луной. Впервые находясь рядом, Дарт разглядел, что глаза у нее сизые и добрые, с серебряным ореолом вокруг зрачка.
Она спросила, как его зовут. Дарт не торопился называть свое настоящее имя, потому что привык получать от него одни неприятности, но доверился мягкой улыбке. Он произнес его быстро и как можно тише, будто опасаясь, что на звук слетятся приютские.
— Дарт, — шепотом, подыгрывая ему, повторила Луна. — У тебя красивое имя. Хлесткое, решительное — как стрела. Ты учился стрелять из лука?
— Я только из рогатки умею, — признался он.
— Что ж, отлично. — Луна снова улыбнулась, будучи первой, кто не отругал его за это. — Если хочешь, приходи перед полдником на тренировку. Мои ребята постарше тебя, но, думаю, не прочь повозиться с учеником для важности. Что думаешь?
Дарт согласился. С того самого дня и началась его дружба с Луной. Она приглашала его на занятия старшей группы, помогала с уроками и подкармливала карамельными леденцами, которых не сыскать в приюте. Жаль, что история с лакомствами закончилась быстро, после того, как Дарт угостил Лою, надеясь завоевать ее внимание. Угощение она приняла, да только растрезвонила об этом на весь приют. Дарт соврал, что стащил горсть конфет с прилавка по пути в Башню Хранителя, и ему знатно влетело от директора. Воровство, да еще перед святой службой, сочли неслыханным кощунством, и, хотя в то время Дарт не понимал смысла слова, он в полной мере осознал его ужас, отбывая наказание.
Это научило Дарта не доверять никому. Луна была единственной, кого не коснулось правило. Однажды он признался ей: «Мое имя плохое. Здесь оно слишком длинное — и всех злит. А когда я выйду из приюта, оно никому не понравится, потому что слишком короткое». Тогда Луна тайно нарекла его Даэртоном. Он знал, что это имя никогда не будет принадлежать ему по-настоящему, но любил мысленно повторять его. Странным образом это успокаивало и помогало до того дня, пока ему не исполнилось двенадцать.
Ко дню рождения (вернее, к той приблизительной дате, что указали в его табеле) Дарту подарили кружку: с отколотым краешком и его именем, выдавленным на неровной поверхности. В приюте существовало много дурацких традиций, и вручение именной кружки было одной из таких. Это значило, что тебя считают достаточно взрослым и самостоятельным, чтобы доверить бьющийся предмет в постоянное пользование. Но Дарт испытал вовсе не радость, а удрученность. Теперь его имя маячило в столовой, словно красная тряпка перед стадом быков. После ужина Дарт наведался в лечебный кабинет и выклянчил пластырь, чтобы заклеить корявые буквы на кружке.
На следующий день он получил другой подарок. Старшие ребята — Мео и Дан — позвали его пострелять из лука, а после тренировки вручили коробку от Луны. Внутри лежал теплый вязаный свитер, свернутый так, чтобы на виду оказалась вышитая на груди буква «Д». Поначалу он испугался, что старшие ребята отнимут презент или разболтают о нем. Однако Мео и Дану можно было доверять: с Дартом они ничего не делили, не воевали за внимание девчонок, не устраивали драк и не соперничали. К своим неполным шестнадцати годам они успели понять, что нет в приюте тех, кому повезло больше, — им всем одинаково не повезло оказаться здесь. Вот и все.
Он спросил у ребят, почему Луна не вручила подарок лично. Ответа у них не нашлось, они просто выполнили просьбу, не задавая лишних вопросов, и посоветовали ему поступить так же. Коробку пришлось закопать под деревом с мишенью — оно росло на территории старших, и вряд ли кто-то полез бы туда, даже из любопытства. Свитер Дарт незаметно пронес в комнату, чтобы надежно перепрятать.
Видимо, получилось совсем не надежно, раз тайник обнаружили через несколько дней. Дарт проснулся от ощущения, что матрас под ним ходит ходуном. Спросонья показалось, что началось землетрясение, но настоящий ужас его охватил лишь когда он увидел толпу мальчишек вокруг своей кровати. Едва Дарт попытался встать, на него тут же прыгнули трое, а четвертый, задира Эл, вытащил из-под матраса свитер, гундосо воскликнув:
— Гляньте, че!
— У Луны любимчик! — заорал ябеда Ти.
— Любимчик! Любимчик! — вторили ему остальные, запятнав это слово своим издевательским смехом. Их голоса эхом прокатились по комнате, и Дарту почудилось, что стены приюта тоже заговорили, дразня его.
— Коричневый цвет тебе не к лицу! — бросил Эл. — Зато я знаю подходящее место!
Трое мальчишек крепко держали Дарта, пока Эл удирал с трофеем, но вскоре, раздираемые любопытством, последовали за ним. Дарт вскочил с кровати и тоже побежал. В конце коридора еще маячил Эл, размахивая над головой свитером, будто шкурой поверженного зверя. Вдруг его фигура свернула налево и исчезла. Дарт промчался мимо улюлюкающей толпы прямиком к уборным. Замок успел защелкнуться прежде, чем он добежал. Дарт стал яростно колотить кулаками в дверь.
На шум подоспели воспитатели. Кто-то пытался выяснить, что произошло; кто-то молча пошел проверять заклинивший замок; кто-то схватил Дарта за руку, точно вора. Из бушующего моря приютских раздались рыдания — это плакса Том в очередной раз оправдывал свое прозвище. Всеобщими стараниями вокруг воцарился кавардак, но стоило появиться директору, и голоса разом смолкли, будто его тучная фигура закрыла всем рты. Сироты и воспитатели застыли в немом ожидании, наблюдая, как директор медленно приближается. И это он еще спешил, пыхтя на ходу как паровоз.
— Что… тут… стряслось? — спросил он хрипло.
Не успел Дарт придумать, что сказать, как Ти противно взвизгнул:
— Это все он начал! — и ткнул пальцем в Дарта.
— Что именно? — Директор грозно нахмурился, и воспитанники сразу смекнули, что отвечать следует коротко и по существу.
— Дарт разбил именную кружку, — заявил Ти с хитрым прищуром и, вытянув вперед тощую руку, добавил: — Вот доказательство. Я порезался.
Его палец был обмотан пластырем — тем, что они сняли с кружки, которую, видимо, сами и разбили. Этого им показалось мало, и после настал черед свитера под матрасом.
Все присутствующие ахнули и осуждающе уставились на Дарта. Он заявил, что Ти врет, выгораживая своего дружка. Толпа загалдела, и было непонятно, кто на чьей стороне.
— Дарт, наверно, разбил кружку случайно, — попыталась защитить его младшая воспитательница с печальными оленьими глазами, но ее тут же одернули коллеги, и она замолчала, потупив взор. Еще один изгой приюта, только среди взрослых.
— Он сказал, что ему не нужны глупые подарки, — выступил зануда Йен.
— …Потому что Луна подарила ему свитер, — поддакнул ябеда Ти.
— А нам никто не дарил такого, — плакса Том шмыгнул носом. Остальные согласно закивали.
— Эл просто проучил его, чтобы Дарт не хвастал, — крикнул кто-то из толпы.
— В уборной? — удивился директор.
Тут до них дошло, что происходит за закрытой дверью, и уже они стали ломиться настойчивее, призывая Эла немедленно впустить их. Когда же взрослым удалось прорваться, они застали его стоящим у двери с таким видом, словно он испугался торчащих из унитаза рукавов, похожих на щупальца водяного монстра.
Свитер выловили палкой и выбросили в мешок с прочим мусором. Дарт с щемящим сердцем наблюдал, как по полу волокут холщовую тушу, поглотившую его подарок, а после вполуха слушал нотации директора, который наказал обоих: Элу досталось за разведенную грязь, и его заставили драить уборные, а Дарта за осквернение традиции и хвастовство отправили убирать листву. Он зашел в комнату на минуту, чтобы одеться, хотя слабо соображал, что делает. Натянул на себя теплые вещи, а затем так же бездумно сунул ноги в ботинки. Когда ступни пронзило резкой болью, Дарт решил, что ноги онемели от холода, потом спешно снял ботинок и перевернул его подошвой вверх, вытряхивая на пол острые осколки, оставшиеся от кружки. Пока он получал выговор в кабинете директора, эти гады устроили очередную подлянку. Дарт растерянно глядел на темное пятно крови, расползающееся на носке, и едва не плакал. Увы, это не освободило его от наказания — он все равно отправился убирать листву. С больной ногой работа продвигалась медленно, и Дарт проторчал на улице до темноты, чуть не опоздав к ужину.
В столовой шептались и обсуждали произошедшее. Воспитательницу уличили в ужасном поступке — мало того что среди приютских у нее оказался любимчик, так она еще и на подарки ему расщедрилась. Теперь у короткоименных появилась новая причина ненавидеть Дарта.
Он сел отдельно, не желая лишний раз напоминать о себе, но даже тогда колючие взгляды его не оставили. За соседним столом переговаривались старшие. Раньше Мео и Дан подсаживались к нему или звали за свой стол, а сегодня сделали вид, что не заметили его. Ковыряя вилкой слипшиеся комки каши, Дарт невольно слышал обсуждение старших, растерянных из-за того, что остались без воспитательницы. Осознание пришло медленно, будто растеклось по телу раскаленной лавой и выжгло все чувства.
Дарт хотел броситься к Луне, но не посмел. Так и просидел в столовой, уставившись в тарелку с нетронутым ужином, а после до жуткой боли в ступнях бродил по коридорам, чтобы не возвращаться в спальню. Оказавшись в крыле старших, Дарт наткнулся на Мео.
— Нет ее здесь, — шепотом сказал он. — Пару часов назад проводили. Мог бы прийти попрощаться. Ее ведь из-за тебя выгнали.
Так Дарт узнал, что судить могут не только за дурные поступки, но и за любовь. Стыд и отчаяние зарокотали в горле. Он ничего не смог сказать. Мео по-дружески похлопал его по плечу:
— Иди-ка ты спать.
Дарт вернулся в комнату поздней ночью. Все уже спали, кто-то даже похрапывал во сне. Он прошмыгнул к своей кровати — раскуроченной, с перевернутым матрасом, — кое-как расправил постель и рухнул ничком.
Спать он не мог, потому что в голове крутилась навязчивая мысль: в приюте ему не место. Он давно стал чужаком среди завистливых сверстников; а теперь утратил дружбу со старшими и лишился Луны. Ничто не держало его здесь, даже страх остаться без удостоверяющего жетона. Подумаешь, не будет у него железки с дурацким именем и такой же дурацкой фамилией — одной на всю группу. Очередная глупая традиция приюта заключалась в том, чтобы давать выпускникам общую фамилию. Это символизировало, что приютские, выросшие вместе, будто бы становятся братьями и сестрами. У сирот и имена частенько повторялись, поскольку фантазия нянечек давно иссякла. Так что Дарту думалось, что общая фамилия создана для того, чтобы лишний раз не напрягать извилины.
С того дня жизнь в приюте превратилась для него в сущий кошмар, и ни одной ночи не проходило без того, чтобы Дарт не задумывался о побеге. Осень подходила к концу, оставляя все меньше времени на сомнения. Сбегать следовало до заморозков и первого снега. В тулупе далеко не уйдешь, на снегу оставишь следы, а в холодные ночи с трудом отыщешь пристанище. Однако Дарта всегда что-то останавливало.
Потом он подрался с Элом — уже и не вспомнить, по какой причине. В память въелось только очередное наказание за дурное поведение: их выставили на улицу в пижамах и назначили скверную цену за возвращение в тепло. Им следовало помириться и пожать руки. Оба наотрез отказались это делать. После долгих лет вражды сложно пожать ту руку, которой были набиты твои синяки. Они упрямо стояли на лестнице, стуча зубами от холода, и не собирались уступать. Первой не выдержала воспитательница, признав, что мера не сработала. Она вышла к мальчишкам и велела «вернуться в дом». Здешние взрослые часто называли приют домом, однако за все годы эти слова так и не срослись друг с другом. Смысл вещей не меняется от их названия, и ни одно место не станет домом лишь потому, что им наречено. Странно, что взрослые не могли понять столь простую истину.
Тогда, стоя на улице, Дарт подумал: холод не такой уж сильный. Если он выдержал его, стоя босыми ногами на каменных ступенях, то и в теплой одежде сможет.
Дождавшись, когда все уснут, Дарт прокрался в кабинет директора, чтобы найти сведения о Луне. Так ее звали дети, но воспитатели, директор и другие взрослые обращались к ней «госпожа Бри». Среди бумаг он нашел документ, откуда узнал адрес и полное имя Луны. На самом деле ее звали просто Ю Бри. Каково это — жить с именем в одну букву? Ему стало стыдно, что он ныл о своих четырех буквах перед той, кому досталась только одна.
Он записал адрес и решил, что сбежит завтрашней ночью.
Целый день Дарт готовился: обменял рогатку на пару монет, втихаря стащил плед и сложил его в рыбацкий рюкзак, который выпросил у сторожа. Старик уже давно забросил рыбалку из-за больных ног и просто обставил свою каморку памятными вещами. Удивительно, как он согласился расстаться с рюкзаком. Возможно, в нем взыграли сентиментальность и воспоминания о том, как он принял Дарта во фруктовой корзине. Сторож в очередной раз стал пересказывать эту историю и уснул на моменте про «льдинки застывших слез».
Дарт спрятал рюкзак в ворохе жухлых листьев на заднем дворе, пустовавшем в холодное время, и отправился в столовую. Там ему удалось тайком взять немного еды после ужина, а потом сложить ее в спрятанный рюкзак.
Поздней ночью Дарт выбрался через окно спальни, выходящее на задний дворик, и приземлился как раз рядом с кучей листвы, скрывающей рюкзак с припасами. Преодолеть закрытые ворота оказалось сложнее, но он справился: вначале перекинул на другую сторону рюкзак, затем — свою куртку. Сам не рискнул карабкаться по железному забору, чтобы не греметь замком. Зато его худое тело легко протиснулось между решетками и бесшумно выскользнуло на свободу.
Быстро собрав вещи, он бросился бежать и остановился только через пару кварталов. Пока переводил дыхание, огляделся и испытал странное ощущение. Он провел в приюте всю свою жизнь. В город их выводили редко, да и то лишь на главную площадь и в южную башню Хранителя. С ужасом Дарт понял, что не знает, куда идти. Адрес на клочке бумаги — не карта, а бесполезный шифр, если не ориентируешься.
Дарт пошел наугад, надеясь встретить прохожего и спросить дорогу. Спустя время он увидел на перекрестке человека и подбежал к нему, держа адрес наготове.
— Простите, вы не подскажете…
Мужик осклабился и, прежде чем Дарт успел понять, что происходит, схватил его за локоть:
— Ну-ка, малой, что тут у тебя?
Он попытался вырваться, но держали его крепко. Не руки, а клешни.
— Не брыкайся, а то тресну.
— Помогите!!! — завопил Дарт.
Из темноты раздался оглушающий свист, отпугнув незнакомца. Рюкзак он все-таки урвал и скрылся прежде, чем следящий перебежал через улицу.
Дарт спасся от одной беды, но попал в другую. В приюте его нещадно выпороли, и тело еще долго помнило эту стыдную боль. Наказание только распалило в нем желание сбежать.
Всю зиму Дарт ждал подходящего момента и успел основательно подготовиться. Адрес запомнил наизусть. В библиотеке нашел карту города и перерисовал, как умел. Чтобы никто не нашел ее, он всегда носил свернутый лист с собой, зашив его в отвороте брюк. Ни деньги, ни еду не откладывал — иначе кто-нибудь точно догадался бы и донес директору. Второй подобной выходки ему не простили бы и отправили на перевоспитание в Общину за стеной. Те с радостью принимали в свои ряды приютских, потому что всегда нуждались в рабочей силе. Так что если в воображении Дарта и существовало место хуже приюта, то оно таилось за каменной крепостью на краю города.
В середине весны он решился на второй побег. На сей раз, выбравшись на волю, Дарт сразу определил нужное направление и побежал. Карта ему не понадобилась, он заучил маршрут наизусть. До Рабочего квартала добрался быстро, а нужный дом отыскал с трудом, поскольку нумерация шла вразброс, будто кто-то чихнул цифрами и оставил как есть. Он обежал улицу вдоль и поперек, пытаясь разглядеть таблички, и чуть не запрыгал от радости, увидев знакомый адрес. Не задумываясь о том, что сейчас неподходящее время для визита, он постучал. Потом еще и еще раз. Он колотил до тех пор, пока в окне не зажегся свет. Затем открылась форточка, и заспанное помятое лицо выглянуло на улицу.
— Эй, хулиганье, а ну кыш! — гаркнула неизвестная ему дама.
— Простите, я ищу госпожу Бри…
— Нет здесь таких! — Форточка захлопнулась с дребезжанием стекла.
Дарт остался стоять у двери, но уже не колотил в нее. Он не знал, что теперь делать и где искать Луну. Безразличная к его беде хозяйка постучала по стеклу, чтобы напомнить: ему пора проваливать отсюда. А идти было некуда.
Одну ночь он провел на скамейке, не смыкая глаз. Без конца мерещилось, что за ним кто-то следит из темноты и тянет к нему руки-клешни, хотя на сей раз у него не было с собой ничего мало-мальски ценного, что могли бы украсть. Так он и просидел до утра, озираясь по сторонам, вздрагивая от каждого шороха.
Следующий день Дарт потратил на то, чтобы обойти соседей, расспрашивая, не знают ли они, куда подевалась прошлая жительница дома. Несколько человек решительно заявили, что никогда не видели такую женщину. Даже когда он называл имя, люди пожимали плечами. Многие и вовсе не отвечали, отмахиваясь от него.
Лишь один человек вспомнил Луну. Это был пухлолицый парень из булочной, будто раздобревший на дрожжах. Он сказал, что похожая женщина заходила по утрам за свежей выпечкой, но с осени здесь не появлялась. Все совпадало. Дарт до сих пор помнил, что от свитера, связанного ее руками, пахло сдобой, а из приюта она ушла после его дня рождения.