Безлюди. Одноглазый дом

От осознания, что Луна исчезла навсегда, он почувствовал в животе ноющую пустоту: не только от боли утраты, но и от двухдневного голода. Дарт хотел купить хлеба, но денег у него не было. Булочник предложил помочь перетащить мешки с мукой и в качестве платы накормил его досыта.

Бесцельно шататься по улицам Дарт не мог — наверняка приют уже донес о побеге, и любой следящий поймал бы его. К вечеру он двинулся в сторону фермерских бараков, рассудив, что там риск попасться значительно меньше. Начинало холодать и темнеть, Дарт валился с ног от усталости — еще одной бессонной ночи на улице он бы не выдержал. Отчаяние заставило его пробраться в чей-то сарай. Там нашлись солома, пригодная для сна, и бочка с соленьями, пригодными для еды. А большего Дарт и не желал. Он взял немного, ровно столько, чтобы утолить голод, и повалился спать.

Дарт хотел незаметно ускользнуть ранним утром, а очнулся к обеду. Чудо, что фермеры не обнаружили его к тому времени. Впопыхах собираясь, он не додумался заглянуть в бочку за завтраком, о чем вскоре пожалел. Весенний день выдался пасмурным и зябким. На улице было тихо, туманно, пустынно. Фермеры уже покинули свои угодья, но еще не вернулись с рыночной площади.

Он шел, разглядывая маленькие домики с черными и серыми крышами. В одних дворах возвышались полупрозрачные теплицы, похожие на горбатых призраков; другие были застроены загонами для скота, сараями и силосными; встречались полностью засаженные садовыми деревьями — еще голыми и бесполезными, как остов сломанного зонта. Возможно, когда-то давно в одном из садов выращивали фрукты, которые складывали в корзину, ставшую ему колыбелью. Возможно, где-то здесь до сих пор живет его мать… От этой мысли стало горячо в груди. Еще пару дней назад он бы бросился искать ее, заглядывал в окна, пытался бы узнать в какой-нибудь женщине схожие черты, а теперь ни во что не верил. Раз он не смог найти человека, зная его имя и адрес, то вовек не отыщет незнакомку, что двенадцать лет назад отдала его в приют.

В раздумьях Дарт не заметил, как миновал фермерские домики и вышел на дорогу. Колея, оставленная тачками и гружеными повозками, тянулась вдоль поля, а на горизонте утыкалась в дом, стоящий на отшибе. Дарт решил идти напрямик, рассудив так: дом либо заброшен, либо служит одинокому старому человеку, который не откажется от помощи и взамен пустит на ночлег.

Чем ближе он подходил к дому, тем больше тот становился, словно бы разрастался при виде Дарта, как жаба, почуявшая опасность. Ржавые остроконечные выступы на крыше торчали, точно наросты, каменная облицовка напоминала ороговевшую кожу, а доски на крыльце, проседая под ногами, издавали звук, похожий на кваканье.

Дарт нажал на дверной звонок, механизм оказался сломан и нем. Тогда он постучал, потом приложил ухо к двери, вслушиваясь, но различил только гул ветра. Возможно, прохудилась крыша или разбились окна, впустив сквозняк внутрь. Вряд ли кто-то смог бы жить в продуваемом доме, из-за чего Дарт решил, что место заброшено, и, не дождавшись разрешения, вошел.

Изнутри дом выглядел намного хуже: все покрыто одеялом душной пыли, а потолок увешан трепещущей на сквозняке паутиной. Дарт еще раз позвал хозяев, но никто не откликнулся. Тогда он решил переночевать здесь — и первым делом отправился на поиски съестных запасов. Кухню он отыскал быстро и оставил надежду утолить голод. Запах гнилых продуктов резко ударил в нос и отбил всякий аппетит. Дарт отправился проверять остальные комнаты, чтобы выбрать место для ночлега, и вскоре набрел на помещение, бывшее когда-то рабочим кабинетом, о чем говорили деревянный стол, стены, увешанные разнообразными чертежами, и узкая софа. Благодаря окну без трещин и пробоин здесь сохранялось тепло. Для радости не хватало утолить голод, и Дарт задумал вернуться к фермерским домам, чтобы заработать ужин. Труда он не боялся, куда больше его страшило возвращение в приют.

Дарт поспешил, чтобы вернуться на ночлег до темноты, однако даже не смог открыть входную дверь. Он подергал и так и сяк, подналег плечом. Без толку, замок заклинило. Тогда бросился к окнам — те оказались наглухо закрыты. Дарт испугался. Что если хозяин дома принял его за грабителя и поймал, чтобы сдать следящим? А вдруг здесь живет душегуб, и это — ловушка?

Паника нарастала. Он заметался от двери к окну, будто надеясь, что кто-то из них сжалится и выпустит его. Заметил в углу стул, и в голове сразу возник план спасения: достаточно разбить стекло, чтобы выбраться, главное — не медлить. Дарт уже замахнулся, когда услышал звон колокольчика, глухо доносящийся из глубины комнат. Сомнений не осталось: в доме был кто-то еще. Не выпуская из рук стул, он неуверенно пошел на звук. Мимо лестницы и дальше, через нишу в стене, в другую часть дома, состоящую из маленького коридора с тремя дверьми. Правую комнату Дарт выбрал для ночлега, а шум доносился из той, что посередине.

Он подкрался к двери, собрался с духом и приоткрыл ее. Комната была пуста: голые стены и высокий потолок, на котором даже лампочки не висело. Единственное, что здесь вызывало интерес, — большое круглое окно. Витражи считались украшением фасада, а здесь окно выходило во внутренний двор.

Внезапно поверхность стекла подернулась пленкой, и Дарт увидел… глаз. Черный витраж в центре окна задвигался, будто зрачок, пока не сфокусировался на нем.

— Не бойся, я не причиню зла, — пророкотал голос.

Дарт стал озираться по сторонам, пытаясь понять, откуда доносится звук, похожий на эхо. Казалось, голос раздается сразу отовсюду, но не принадлежит никому. В этой комнате человеку негде спрятаться, да и в рокоте было больше звериного, нежели человеческого.

Дарт попятился к двери. Его остановил зловещий скрежет петель за спиной.

— Не убегай, — продолжил невидимый собеседник. — Я тебе не враг.

— Кто вы?

— Нас зовут безлюдями.

— Их же не существует… — пробормотал Дарт растерянно.

— Ты слышишь и видишь меня. Неужто я не существую? — В бестелесном голосе послышалась насмешка, и пол слегка затрясся.

В приюте старшие ребята рассказывали страшилки о том, как заброшенные дома заманивали детей к себе, а потом сжирали их, не оставляя даже костей. Дарт считал такие истории выдумкой, но сейчас стоял под пристальным взглядом безлюдя, слышал его голос и даже чувствовал дыхание — то, что прежде казалось сквозняком.

— Как твое имя, несмышленыш? — пророкотал дом.

— Дарт, — никогда еще он не произносил своего имени с таким страхом.

— И у тебя нет своего дома, Дарт?

— Откуда вы знаете?

— Чувствую, что нет в твоем сердце места, чтобы назвать его домом. — Голос безлюдя стал еще ниже. Стены сдавили пространство, а потом снова вернулись в исходное положение, словно бы легкие выпустили и заново вобрали воздух. Дарт явственно ощутил теплое дуновение, как будто рядом с ним кто-то горестно вздохнул.

— У меня нет дома, — признался он, а потом добавил шепотом: — И никогда не было.

— Сердца наши чувствуют одно и то же одиночество. Мы можем стать друзьями, если захочешь.

— И вы не будете меня есть?

Тут уж затряслись и стены, и пол, и потолок. Так безлюдь смеялся.

— Нет, помощник нужен мне живым. А вот без еды обойдусь. Достаточно пустой тарелки на столе. Но если хочешь остаться, тебе придется уяснить одно правило.

Жизнь в приюте приучила Дарта соблюдать правила. Он их не боялся, поэтому согласно закивал.

— Я могу принять только себе подобных: таких же одиноких и покинутых. Не потерплю рядом тех, у кого есть семья, любовь… и все, чего когда-то лишился я. Иначе моя зависть прорастет плесенью и сожрет меня изнутри. Понимаешь?

— Наверно.

— Я дам тебе кров и работу, а взамен прошу разделить со мной одиночество.

— Я согласен, — выпалил Дарт. Сколько он себя помнил, это чувство всегда было с ним. И в тот момент полного отчаяния ему казалось, что оно неотделимо от него.

— Если нарушишь слово — тебе придется уйти. Я отпущу тебя с миром, но люди — нет. По их правилам, ты станешь предателем, и мне не защитить тебя от наказания. Ни семьи, ни взаимной любви, ни спутника по жизни. Ты и вправду готов?

В тот момент Дарт не мог вообразить себя через десять лет, не мог здраво оценить риск и не представлял, как переменчива сама жизнь и человеческие желания. Он не хотел возвращаться в приют и думал лишь о том, что ему негде жить и нечего есть. Он был двенадцатилетним мальчишкой — без родных, крова и средств к существованию. Привыкший к одиночеству и строгим правилам, Дарт легко принял условия безлюдя, потому что с детства уяснил: наказать могут не только за дурной поступок, но и за любовь.




Дарт замолчал, и лицо его стало рассеянно-безмятежным, как у ребенка, которым он никогда не был. В приюте таким не место. Проведя там несколько мучительных недель, Флори ни разу не встретила воспитанника с легкой улыбкой, играющей на губах. Детское смирение выглядело иначе. Ее преследовали печальные глаза, худые бледные лица, поникшие головы — коротко остриженные из-за вшей или, наоборот, неопрятно взлохмаченные, шеи, вжатые в острые плечи, и руки в несходящих синяках. Глядя на Дарта сейчас, невозможно было представить его одним из тех, кто рос в стенах приюта.

Флори задумчиво водила пальцем по ободу чашки, но, заметив, что Дарт наблюдает за ней, остановилась, прекращая гипнотическое движение. Пытаясь заполнить неловкую паузу, она сказала первое, что пришло на ум:

— Вот поэтому я так боюсь, что у меня отнимут Фе.

— Что, прости?

— Твоя история о приюте… — Флори запнулась, а потом все-таки продолжила: — Не хочу, чтобы Офелия столкнулась с жизнью в приюте. Когда родителей не стало, нас отправили в приют. Я не работала, да и в тот момент не могла заботиться о ком-то — мне самой требовалась помощь. Но в приюте я осознала, какая судьба нас ждет, и нашла в себе силы бороться. Нельзя быть слабым, если хочешь защитить кого-то.

— Ты отлично справляешься, Флори.

Его ладонь мягко накрыла ее руку. От прикосновения она вздрогнула и отстранилась. Странное чувство — уже знакомое, но все еще пугающее, затянулось в груди до того прочным узлом, что стало трудно дышать. «Нет-нет, только без слез!» — она вскочила с кресла, чтобы убежать, спрятаться, успокоиться.

Чашка с недопитым чаем, управляемая случайным взмахом руки, соскользнула со стола и разбилась. Флори ахнула, поняв, что натворила, и тут же бросилась собирать осколки. Фарфор раскололся на мелкие острые части — об одну из них она поранилась и приложила палец к губам. Когда она нервничала, то становилась жутко неуклюжей.

Дарт склонился над ней и взволнованно спросил:

— Больно?

Она неосознанно кивнула в ответ. Дарт поспешил за йодом, а когда вернулся, обнаружил Флори рыдающей на полу.

— Э-э-эй, — протянул он и присел рядом. — Так больно? Дай гляну, может, осколок попал под кожу.

Флори мотнула головой и едва смогла выговорить сквозь всхлипы:

— Просто… я… давно не признавалась, что мне больно.

Дарт ничего не сказал и обнял ее за плечо — осторожно, будто боялся, что она распадется на осколки от одного прикосновения.

— Я хотела уберечь Офелию от всего плохого, но не справляюсь. Сколько бы ни пыталась, я не могу быть такой сильной, как должна.

— Ты не должна, — спокойно сказал он. Ни жалости, ни наигранного сочувствия. — Ты можешь плакать сколько захочешь. У нас еще уйма времени.

Флори утерла слезы кружевным краем салфетки, которую подал Дарт, и, оправдывая свой срыв обстоятельствами, подытожила:

— У нас нет семьи. Дома. А теперь и работы.

Она случайно обронила то, о чем не решалась сказать со дня, когда госпожа Прилс выгнала ее с позором. Флори не хотела признаваться, что потеряла основной заработок, чтобы избежать объяснений, однако Дарт не стал спрашивать, как так вышло. Они сидели на полу перед лужей чая, в которой, будто льдинки, плавали белые осколки, и слушали навязчивое тиканье часов. Казалось, молчание длилось так долго, что Флори отвыкла от звучания голоса.

— Безлюди дают нам шанс, — сказал Дарт и крепче сжал ее плечо. — Когда я попал к безлюдю, у меня тоже не было ни семьи, ни дома, ни денег. Он спас меня, а спустя десять лет согласился помочь вам. Поверь, вы можете положиться на нас. Да, времена сейчас непростые, но мы справимся…

— Спасибо, — она слабо улыбнулась, — но так не может продолжаться вечно.

— А я не хочу это прекращать.

— Расследование? — уточнила Флори с горькой усмешкой.

— Нет.

Он подался вперед, сокращая расстояние между ними, и оказался так близко, что Флори ощутила тот самый запах, сопровождающий Дарта, — свежий и острый. Она испытала странное чувство: тело покрылось мурашками, дыхание перехватило, как если бы она провалилась сквозь лед в холодную воду.

— Я не хочу тебя отпускать, — проговорил он тихо, и что-то изменилось в нем: во взгляде, голосе и даже касании руки, лежащей на плече Флори. В ответ ее сердце затарахтело с частотой часового механизма.

Тик-так, тик-так… Время движется ради соприкосновения стрелок.

Случайный разговор освободил в них самые глубинные чувства. Им хотелось скрепить признания чем-то более личным и честным. Они потянулись друг к другу и соприкоснулись губами — вначале неловко, осторожно. Замерли на мгновение, словно осознавая, что происходит, но, даже осознав, не остановили это.

Тик-так, тик-так… Бам! Это часы или сердце?

Флори вздрогнула и отстранилась. Что-то произошло. Она захлопала глазами, пытаясь вернуть ясность ума, но головокружение мешало сосредоточиться.

— Это просто дверь, — успокоил Дарт и снова потянулся к ней. Его пальцы поймали воздух. Флори уже вскочила, потому что поняла: кто-то был здесь и видел их.

— Фе, — рассеянно пробормотала она и бросилась за ней. Флори не увидела сестру, а скорее почувствовала. Ее будто обожгло изнутри. Это было не приятное тепло от чая, не волнующий жар, возникающий от прикосновений Дарта, а бурлящий шар, застрявший между ребер.

Флори побежала по коридору, совсем не разбирая, куда направляется. Она была так взволнована, что действовала по наитию. Внезапно ее остановил оклик. Обернувшись, Флори увидела Бильяну: с удивленным видом она стояла в другом конце коридора.

— Мы здесь. Потерялась?

Флори рассеянно кивнула и проследовала в комнату. Ее встретил треск дров в камине, разведенном недавно, — пламя еще не успело толком разгореться, но воздух уже стал сухим и теплым. На ковре перед камином сидела Офелия: неподвижная фигурка, лица не видно, словно бы маленькая изящная тень, решившая согреться.