Безлюди. Одноглазый дом

Флори почувствовала легкое головокружение, хотя они уже не танцевали, а просто стояли, сохраняя положение рук. Она хотела отстраниться, но не могла. Тело перестало ее слушаться, и только звук приближающихся шагов заставил его оторваться от Дарта.

По садовой дорожке к ним приближался Рин. Щеки Флори предательски запылали.

— О, я вас потерял, — сказал он с улыбкой, но в глазах мелькнуло что-то тревожное, подозрительное. — Мы скоро запускаем бумажного змея. На закате выглядит впечатляюще, так что… приходите. — Рин мельком посмотрел на Флори и добавил: — А еще вас искала сестра.

Он не скрывал, что увиденная сцена ему не понравилась, и, казалось, был готов процитировать правила Протокола прямо здесь, под звуки веселой мелодии, заигравшей так неуместно. Сохранив невозмутимый вид, Рин ушел, не дождавшись объяснений. Флори ринулась за ним, но ее тут же остановили, поймав за руку.

— Мне нужно к сестре, — выпалила она, хотя глупо было обманывать.

Дарт держал ее за запястье — и мог бы почувствовать, как учащенно бьется пульс. Смотрел на нее — и мог бы прочитать мысли по выражению лица. В конце концов, он не был дураком, чтобы сразу не понять, в чем истинная причина ее побега.

— Останься, — попросил он.

— Мне правда лучше уйти, — сказала она, а потом примирительно добавила: — Присоединяйся к нам, чтобы запустить воздушного змея.

Его пальцы бессильно разжались.

— Да к демону этого змея…

Флори едва нашла в себе силы, чтобы сдвинуться с места. Она зашагала по садовой дорожке и вдруг услышала оклик. Не сдержалась — обернулась. Дарт по-прежнему стоял у пруда, склонив голову и рассеянно спрятав руки в карманах.

— Карп передает благодарность за то, что ты помогла ему исполнить желание.

Флори улыбнулась:

— Передай ему, что это был лучший танец в моей жизни.

А потом нырнула в зеленую арку и исчезла, будто рыбка в пруду.





Глава 13. Дом с оранжереей




Разглядывая балдахин, парящий над кроватью пузатым облаком, Офелия с трепетом вспоминала минувший день. Праздник, устроенный Эверрайнами, стал для нее первым счастливым событием с тех пор, как они с сестрой оказались в Пьер-э-Метале. Их будто бы заключили в стены фамильного дома и только полгода спустя позволили выбраться из клетки своей скорби и печали.

Мыслями она снова и снова возвращалась в тот удивительный сад, где лимонад лился в стаканы шипучими струями, где звучали чудесные мелодии, а гирлянды флажков колыхались на ветру, веющем с Почтового канала. Ноги ныли после танцев, от усталости клонило в сон, но эмоции так бурлили внутри, что уснуть не получалось. Офелия спустилась за стаканом воды, уже не боясь бродить по ночному безлюдю. Его живые проявления добавляли уюта этим стенам и каждой комнате.

Босые ноги прошлепали на кухню, встали на цыпочки, чтобы можно было достать стакан с верхней полки, а потом, задержавшись у стола с графином, отправились обратно.

На лестнице Офелия остановилась, услышав чей-то голос. Вначале подумала, что просто звенит в ушах или отзвуки шумного праздника до сих пор крутятся в голове, но когда шум повторился, определила, что он доносится из незнакомой части дома. Справа от лестницы была ниша, соединяющая два коридора. Дарт не давал разрешения ходить туда, хотя и не запрещал делать этого. А раз так, подумала она, то можно одним глазком взглянуть на неизведанный уголок дома.

Офелия прошла через арку и оказалась в небольшом коридоре. Эта сторона дома выходила окнами во двор и зеркально повторяла кухню, только вместо одной комнаты на той же площади разместилось целых три — по крайней мере, столько дверей она насчитала. Голоса звучали из комнаты посередине: один совершенно точно принадлежал Дарту, а другой — слабый, шепчущий — был незнакомым. Разобрать слова Офелия не смогла. Взгляд в замочную скважину тоже не приблизил к разгадке — ключ торчал с той стороны.

Любопытство взыграло в ней и убедило пойти на хитрость. Гадая, что за ночной гость пожаловал к Дарту, Офелия затаилась в темном углу за сундуком и стала ждать. Прошло немало времени, прежде чем ключ в замке заворочался и в коридоре появился Дарт. Он по-прежнему носил праздничный наряд, вот только рубашка помялась, а на жилете расстегнулись все пуговицы. От волнения у нее перехватило дыхание, и Офелия вжалась в стену, боясь выдать свое присутствие. Дарт не заметил, что за ним следят, и уверенной рукой запер дверь на ключ, словно сажать людей под замок вошло у него в привычку. Дождавшись, когда он уйдет и шаги стихнут наверху, Офелия подкралась к двери. Комната казалась пустой и темной, но чувствовалось в ней чье-то присутствие. Не способная объяснить свои ощущения, она решила, что утром поделится наблюдением с сестрой. И уж вдвоем они обязательно выяснят, кого Дарт держит под замком.



Второй день Ярмарки назывался праздником урожая. Пьер-э-Металь стоял на плодородных землях, поэтому, желая ему процветания, местные жители всегда говорили о богатой жатве. Отсюда же происходили и традиционные цвета Ярмарки: «зелень листвы да синь воды» символизировали благодатные поля, орошаемые каналом и дождями. Сегодня на городской площади открывалась фермерская ярмарка, а после должны были готовить овощной суп в огромном котле. Офелия бы с радостью окунулась в атмосферу праздника, но с ней никто не согласился идти, а одну не пустили, что с ее умением влипать в неприятности было неудивительно.

Дарт хлопотал у печки, видимо, решив приготовить свою версию традиционного супа. Офелия не рисковала появляться на кухне, ей с лихвой хватило двух дней в таверне.

Флори с раннего утра маялась тревожным ожиданием: выглядывала в окна, спрашивала у Офелии, не приходил ли кто… и каждый раз расстраивалась, не получая желанного ответа. Рин обещал поделиться важными сведениями, но, судя по всему, не торопился раскрывать интригу. Такой человек не мог нарушить обещание — из чего Флори заключила, будто с ним что-то случилось. Когда она высказала опасения, Дарт лишь усмехнулся: «На дворе Ярмарка. Домограф отдыхает. Оставь его в покое хотя бы на день», — и шмыгнул носом, потому что резал слезоточивый лук.

Попытки Офелии успокоить ее привели к тому, что Флори добровольно заключила себя в стенах комнаты и, кажется, собиралась просидеть там целую вечность. Она вела себя странно — слишком нервно и дергано, будто вчера на празднике ее подменили.

Офелия не стала докучать сестре и в одиночку занялась загадкой запертой комнаты. После обеда Дарт ушел через тоннели, оставив дом в ее распоряжении. Пользуясь моментом, она выскользнула во дворик. Бо тут же притащил пожеванный башмак, но ей было не до игр. Офелия обогнула выпирающую часть дома, скрывающую три окна — светлые прямоугольники по бокам и темный круг по центру. В обычных окнах слева и справа проглядывались кружевные занавески и бледные очертания комнат, набитых мебелью. Очевидно, их использовали как склад старых вещей и вряд ли часто заходили туда, что подтверждал толстый слой пыли, заметный даже с улицы. Офелия задумалась, как использовались эти комнаты раньше. Каждая из них могла служить гостевой спальней, рабочим кабинетом или мастерской, а теперь их напичкали старой мебелью, сделав похожими на большие коробки с деревянными игрушками.

Офелия нахмурилась и решительно смахнула с глаз челку. Круглый витраж центрального окна требовал от нее особой серьезности и внимания. Темное стекло казалось непрозрачным, и она прильнула к нему, пытаясь разглядеть хоть что-то. Гладкая поверхность приятно холодила кожу, но оставалась непроницаемо-черной. Возможно, помещение служило хранилищем винных бутылок, картинной галереей, защищенной от солнечных лучей, было предназначено для театра теней… или для того, чтобы скрывать там узника.

Офелия отстранилась от стекла. Лицо горело от стыда за то, что она усомнилась в Дарте и позволила себе подумать, будто он насильно держит кого-то взаперти. В то же время она четко слышала, как Дарт с кем-то разговаривал в комнате, а потом так же ясно видела, как он вышел и запер дверь на ключ. Значит, кто-то по-прежнему находился внутри или там был спрятан другой вход в тоннели безлюдей. Но Дарт ни разу не упоминал о нем.

Чем дальше уходили размышления, тем запутаннее становилась загадка. Офелия еще раз заглянула в окно, постучала костяшками пальцев, потом прижалась к стеклу, зажмурив один глаз, и увидела лишь тьму — блестящую и непроницаемую, как поверхность обсидиана. Тогда она сложила ладони, заслоняясь от света, и до рези в глазах вытаращилась в черную бездну окна.

Внезапно лицо опалило жаром. Вскрикнув от боли, Офелия отскочила назад. Чувство было сродни тому, будто она резко открыла заслонку печного короба. Еще больше ее напугало осознание, что жжение и боль не утихают, а только сильнее разгораются на коже. Костяшки пальцев и ребра ладоней покраснели, словно от ожогов. Лоб пылал, как при лихорадке, и Офелия, даже не смотрясь в зеркало, знала, что и на лице остались алые отметины.

Она бросилась в дом, чтобы охладить ожоги. На кухне открыла кран и подставила руки под ледяную струю, потом умылась, приложила холодные ладони ко лбу и снова опустила руки в воду. Легче не становилось, наоборот, с каждой секундой жжение усиливалось. Офелия позвала сестру, и протяжное «о-о-о-о-о-о» ее имени эхом прокатилось по дому. Не прошло и минуты, как Флори прибежала на помощь и пораженно застыла, увидев Офелию в ожогах. Не задавая лишних вопросов, Флори начала действовать: схватила со стола половник, приложила холодный металл ко лбу Офелии, усадила ее на стул и отправилась проверять шкафчики, где хранились лекарства. Вернувшись с пустыми руками, она заключила, что нужен врачеватель. На вопрос, чем она обожглась, Офелия ответила правду, рассказав обо всем: о подслушанном ночью разговоре, Дарте, закрывшем собеседника на ключ, и непроницаемом стекле, что скрывает от любопытных глаз странную комнату. Лицо Флори стало мрачным и растерянным. Дослушав, она почему-то уточнила:

— Голос был мужской? Или женский?


Видимо, у нее были свои домыслы о личности узника, но подтвердить их Офелия не смогла и только пожала пылающими плечами. Жгучая боль продолжала расползаться по всему телу. Флори нервно заметалась по кухне, пытаясь сообразить, чем еще помочь, и вдруг знакомый голос по-отечески строго спросил:

— Что тут творится?

Взгляд Дарта скользнул к Офелии и застыл на ожогах. Она даже представить боялась, как выглядела в тот момент, вызвав у него неподдельный ужас.

Все, что происходило после, напоминало мучительный сон, где движения были замедленными, а ощущения — притупленными. Когда ее подхватили на руки, Офелия не почувствовала ни прикосновения, ни тяжести собственного тела, а лишь с опозданием осознала, что ее принесли в библиотеку. Скрежет потайной двери остался в голове навязчивым гулом, уши заложило, а глаза перестали видеть. Она провалилась в вязкую тьму, пока не услышала голос, прорвавшийся сквозь затуманенное сознание.

— Жуй! — Чьи-то теплые шершавые пальцы коснулись ее губ. — Полынь — сильная трава.

Челюсти не слушались, словно стали железными и проржавели. Но вскоре горечь наполнила рот, и желудок скрутило. Сознание стало постепенно возвращаться к ней, и Офелия увидела над собой три склонившиеся фигуры.

— Как она? — Лицо Флори было белым, как простыня.

— После купален будет в полном порядке, — сказала седовласая женщина, чье лицо, похожее на абрикосовую косточку, выглядело безмятежным и добрым.

— Это надолго? — Дарт казался напуганным. Офелия невольно задумалась, что его так тревожит: ее состояние или приближение момента, когда придется раскрыть свой секрет.

— Спешить нам некуда. Я пока все подготовлю, а вы приводите девочку.

И врачевательница (если она ею вообще была) ушла.

Офелия осмотрелась. Просторная комната никак не вязалась с атмосферой лечебницы, больше напоминая холл во дворце: большие вазы на мозаичном полу, арочные окна с клетчатым переплетом, а из мебели — только бархатная софа, куда ее уложили.

— Где мы?

— В Доме с оранжереей.

Флори протянула руку и помогла подняться. Поначалу, легко вскочив на ноги, Офелия обрадовалась, что полынь подействовала, но затем волна жгучей боли убедила ее в обратном. Чтобы не упасть, пришлось опираться на сестру.

Дарт повел их по длинному, почти бесконечному коридору, затем свернул к арке, увитой плющом, и остановился на пороге странной комнаты, наполненной гулом. Офелия никогда прежде не встречала ничего подобного, да и представить не могла, что для купален кто-то выделяет огромный зал. В ширину здесь могло бы поместиться не менее дюжины ванн, но все ограничилось лишь тремя. Над каждой нависал латунный кран, извергающий поток воды. Звук отражался от стен, приумножался эхом и был похож на рев водопада.

Комната и впрямь напоминала загадочный лес: каменный пол, деревянные стеллажи, точно пни огромных деревьев, стены, покрытые мхом, и туман, поднимающийся над ванной с горячей водой.

Седовласая женщина, которую Офелия ошибочно приняла за врачевательницу, расхаживала от одной ванны к другой. Ее зеленая накидка и длинная серебристая коса, перекинутая через плечо, создавали образ лесной колдуньи во время волшбы. Она держала плетеную корзину, откуда выуживала разные ингредиенты и кидала в воду. Над первой ванной развеяла сухие листья, во вторую высыпала горсть соли, а в третью запустила несколько разноцветных камешков. Потом снова вернулась к первой ванне — и вылила туда пузырек с маслом. Запах эвкалипта тут же разлетелся по комнате, защекотал ноздри и проник в легкие, наполнив их колючей свежестью. Офелия чихнула. Взглянув на нее, женщина произнесла:

— Придется подождать, милая, напор из колодцев слабый. Ты присядь пока.

Заметив пуфик в углу, она не без помощи Флори переместилась туда и с облегчением отметила, что, если сидеть и не двигаться, кожный зуд почти неощутим.

Лесная колдунья продолжила творить свою волшбу. Рукой она легко, почти небрежно ныряла в корзину, доставала ингредиент и отправляла его в воду, попутно успевая вести беседу с Дартом. Им пришлось говорить на повышенных тонах, чтобы перекричать шум воды.

— Ты проверил безымянного безлюдя?

— Можно и так сказать. — Дарт пожал плечами. — Ты права, у него уже есть лютен.

— Ну вот, старую лютину не проведешь… — с задором сказала она и бросила в ванну целую горсть сушеных ягод. — Ты поговорил с ним?

— Нет… — Дарт запнулся, нервно взъерошил волосы и добавил: — Он напал на девочек, а потом удрал в обличье ящерицы.

— Напал? Еще и в рептилию обращается? Ох, очередной дурной безлюдь на нашу голову! — Лютина горестно вздохнула, утратив прежний настрой. — Непросто нам будет приструнить его.

— А разве когда-то с безлюдями было просто?

В ответ лютина покачала головой. Закончив с приготовлениями, она поставила корзину на пол, обтерла руки о бока бархатной накидки, а после жестом подозвала Офелию к себе. Лечебные ванны вызывали у нее и тревогу, и предвкушение. В лечении никогда не было ничего приятного, кроме выздоровления. Офелия мечтала о том, чтобы ожоги сошли, — и согласилась бы просидеть здесь целый день, если потребуется. Лютина объяснила, для чего нужна каждая ванна: в первой были травы, обеззараживающие раны; вторая содержала заживляющие соли и микстуры; а на дне третьей, самой горячей, лежали лечебные минералы. Офелия слушала внимательно, пытаясь запомнить названия. Все смешалось в ее голове, и она, выбирая между девясилом и селенитом, уже не смогла бы отличить, что из этого минерал, а что трава.

Когда лютина выжидающе замолчала, Офелия покосилась на нее, не понимая, что делать дальше: нырять в ванну в одежде? Начинать с самой горячей, или с той, что упомянули первой? К счастью, она не успела совершить глупый поступок.

— Ну! И чего встали? — спросила лютина у Дарта и Флори. — Кыш отсюда! — Она всплеснула руками, будто желала прогнать с огорода надоедливых птиц.

Прежде чем уйти, Флори послала Офелии ободряющую улыбку и поспешила вслед за Дартом, которому лютина наказала напоить гостью чаем.

Тяжелые деревянные двери закрылись, и последовало новое указание, уже для нее:

— Раздевайся и полезай в ванну с травами.

Офелия смутилась, но нерешительно подошла, заглянула в ванну и поболтала пальцем в воде. Она медлила нарочно, и лютина, поняв это, отвернулась к полке с травами.

Теплая вода пахла, как аптекарская лавка. Купальня оказалась достаточно глубокой, и Офелия села так, что из воды выглядывали только голова и колени, покрытые воспаленными пятнами-язвами. Обхватив согнутые ноги, она наблюдала, как в воде плавают ягоды шиповника, засушенные головки ромашек, похожие на воланчики для бадминтона, и серповидные листья эвкалипта.

— Я так суетилась, что даже имени твоего не узнала, — сказала лютина, устраиваясь на пуфике рядом с ванной. Офелия, как обычно, представилась полным именем и его коротким, в один слог, сокращением.

Саму лютину звали Бильяна, что звучало твердо и кротко одновременно, словно порыв ветра вначале ударил в ставни, а потом ласково подхватил занавески.

— Нам тут сидеть долго. О чем будем говорить? — Ее светло-карие, как слабо заваренный чай, глаза хитро блеснули.