Без права на ошибку

– А вы иль доктор?.. – насторожился старик.

– Бери выше, Николай Иваныч, – ответил Данил, уже начиная смутно догадываться, что они оказались в очередном узелке. – Пожалуй, что и профессор…

– И что же… – неуверенно пробормотал старик. – Посмотрите ребятишек-то?..

– Я клятву Гиппократа давала, Николай Иванович, – не оборачиваясь от кровати сказала Юка. Руки ее сноровисто шарили по баулу, выхватывая из кармашков медицинские штучки и засовывая их в рюкзак медика. – Как же не посмотрю?.. Ведите.

Зрелище было тяжелое. В большой комнате на кроватях в ряд лежали пятеро детей. Двое самых маленьких тихонько плакали, остальные, обессилев, молчали, безразлично уставившись в потолок. В комнате было душно и мрачно – окна полностью закрыты, тяжелые темные шторы отсекали солнечный свет, пропуская самый минимум, необходимый для освещения. Но даже в этом полумраке Добрынин сумел хватануть жуткую картину до краев.

Множество мелких кровоточащих нарывов покрывали их тела. Они были везде: на груди, на животе, на голове, на руках и ногах… Часть уже вскрылись и сочились бледной тягучей сукровицей, какие-то еще только набухали, какие-то уже подсыхали – но лишь затем, чтобы спустя день на их месте возникли и начали расти новые. Гнойники нестерпимо зудели, будто где-то под самой кожицей бегали мелкие насекомые – однако чесаться было нельзя: любое воздействие на кожный покров означало появление новых ран – нарывы мгновенно лопались, причиняя ребенку мучения… Но и не чесаться тоже было невозможно, ибо зуд был еще более мучителен. И они расчёсывали. Украдкой, пока не видит мать, сестра или бабушка, занятая с другим ребенком, скребли пальчиками, срывая ногтями болячки, ковыряли, выдавливая сочащуюся сукровицу… Простыни – в пятнышках крови, желтом гное и отвалившихся подсохших корочках; их просто не успевали менять, стирать и сушить. И запах… Запах был особенный, такой, который нельзя спутать ни с чем. Это был запах боли и страданий, запах подступающей постепенно смерти.

Юка тут же принялась за дело. Данил ее раньше такой и не видал никогда – серьезная, сосредоточенная, строгая. Первым делом – открыть окна и проветрить помещение.

– Нельзя же! Ведь просквозит! – попыталась было возразить одна из девушек… – Да и глазки у них болят…

– Я сказала окна, а не шторы! Иначе вы их сгноите тут! Позакрывали все, додумались! Клушки! Здесь в воздухе тонна дерьма летает! Вы этим же дерьмом их травите! Открыть немедленно! А двери – закройте… вот. Так и сквозняка не будет! И чтоб попыток не было окна позакрывать!..

Словом – приложила так, что звон пошел.

Дальше – осмотр. Осторожно осмотрев детей одного за другим, тут же полезла в свою рюкзачок, выложила на стол почти все ее содержимое и начала колдовать над банками, склянками, плошками, мензурками, шприцами и прочей медициной. Что-то там пересыпала, смешала… погнала ту самую, возразившую, кипятить воду, другую – за новыми простынями, еще двух – на перевязку… Женщины, почуяв авторитет, закрутились вокруг нее без дальнейших возражений.

Оказав первую помощь – тщательно промазав детей густой желтой мазью и влив в каждого какие-то зелья трех разных цветов – вызвала родителей в комнату и начала опрос: как протекало, какие симптомы, в какой последовательности? И самое главное – с чего началось? Совместно составили полную картину. Началось все после того, как ребята побывали на дальнем озере. Лес они знали как свои пять пальцев, с пеленок по нему круги наворачивают, и потому сходить за грибами за пять, десять, пятнадцать километров от дома – трудностей вообще никаких. В тот день с самого утра и ушли. Поход прошел как обычно, без осложнений, если не считать того, что на пути назад самый маленький в яму упал и все вместе его оттуда вытаскивали. Вытащили – упал благополучно, ничего не сломал, только в грязи изгваздался. Вернулись к вечеру, были здоровы. А к полночи началось: один за другим свалились, начиная с самого маленького.

Записав все в подробностях, Юка посидела немного, перечитывая и размышляя – женщины в это время сгрудились у дверей и даже дыхнуть боялись, чтоб не потревожить профессоршу – и, отозвав Добрынина в сторону, сказала:

– Дань, нужно туда сходить. К озеру. Это не просто болезнь. Это боевая химия. Очень похоже на иприт[44], люизит или производные. Они на момент начала Войны еще стояли на вооружении США. Но мне нужен источник, только тогда точно скажу. От этого зависит лечение.

– Я-то схожу, – кивнул Данил. – Но лечение ты начала? Не опоздаем?

– Пока напичкала кое-чем. Сейчас полегче станет, уснут. А чтоб с причиной бороться, нужно знать источник. Бери деда или мужиков, пусть ведут. И чем быстрее – тем лучше.

Экспедицию организовали мгновенно. Спустя час Добрынин и Евгений выдвинулись на восток, в сторону озера. Оба в комбезах, конечно же, в противогазах с соответствующими фильтрами. А Данил еще и вооруженный пробирками, и подробными инструкциями – как и что собирать, как и что подписывать.

Пятнадцать километров прошли за два часа, больше половины расстояния – бегом. Притом Евгений еще и подгонял, хотя Данил видел, что он постепенно выдыхается. Километра за три до озера надели противогазы – Добрынин настоял, хотя Евгений клялся и божился, что бывал тут не раз, и озерцо чистое. Это и спасло. На подходе к озеру он совершенно неожиданно провалился под землю – и здесь же неподалеку, в десятке шагов, зияла еще одна такая же яма. А рядом – сломанное детское ведерко и рассыпавшиеся, уже полусгнившие, грибы.

Вытащив мужика, Добрынин осмотрел обе ямы. На дне – проржавевший неразорвавшийся боеприпас, на стенках которого выступила черная, тягучая, маслянистая жидкость. Стало очевидно, что Юка права – причиной всему была боевая химия.

Данил, уже имевший дело с подобной дрянью в тоннеле Нового Убежища, и чуть не отправившийся тогда к праотцам, похвалил себя за предусмотрительность. Судя по тому, что реакция последовала даже от столь малого количества со стенок, дерьмо было чрезвычайно ядреное. Пятнадцать лет боеприпасы торчали в земле, сдерживая в своих емкостях убийственную отраву, но сырость постепенно делала свое дело, подтачивая металл, проникая в микротрещины, расширяя и углубляя их. И в конце концов контейнеры не выдержали – химия полезла наружу.

– И что с ними делать? – глядя на болванки, спросил Евгений. – Этак мы здесь потравимся все, если так оставить…

– Сначала с одним закончим, потом за другое возьмемся, – сказал Добрынин, заполняя пробирки на треть. – Отнесем на хутор. Пока Юка детей будет лечить, подумаем, что с этим делать.

– Вылечит, как думаешь? – с надеждой спросил Евгений.

– Вылечит. Вам, ребята, жутко повезло. Мы по пути сюда в поселок заезжали, а там, представляешь, – аж два академика живут. Медициной занимаются. А Юка – сама медик, ученый, да еще и талантливый. И про боевую химию немало знает… Меня самого как-то вытащила – я уж уходить начал, еще б минут пять и задохся совсем. Ан нет, видишь – живой стою.

– Ну дай-то бог, дай-то бог… – пробормотал Евгений. – По гроб жизни должны вам будем.

– Рассчитаемся, – сказал Добрынин. Он уже все понял и знал каков будет расчет. – Я скажу, как.

Прежде чем приступить к лечению, пришлось сходить до машины. В походной лаборатории, вскрыв пробирку под колпаком вытяжного шкафа[45], она выделила исходное вещество. Как и предполагалось, это была некая производная иприта, медленнее влияющая на организм, но более устойчивая и долгоиграющая. И это было хорошо. Действуй она быстрее – спасти детей они бы точно не успели. Но теперь шанс был и довольно неплохой. Добрынин, вспоминая свой поход по этим местам, был прямо-таки уверен, что все пройдет успешно.

На хуторе они прожили месяц: лечение поражения – дело медленное. Кожа, глаза, носоглотка и дыхательные пути, общее отравление организма… Вещество, попав в организм, разворачивалось постепенно, но неотвратимо. На четвертый день появилась светобоязнь и блефароспазм[46], а затем воспаление конъюнктивы – покраснели глаза, набухли веки, начались обильные выделения сначала желтого, а потом постепенно темнеющего гноя…. На пятый день присоединился сухой кашель – воспаление легких, переходящее в пневмонию. Пузырьки на коже тоже начали разрастаться и сливаться в большие, налитые жидкостью волдыри. Полезла вверх температура… Юка, уже зная, с чем имеет дело, была к этому готова и реагировала соответственно – прорвавшиеся волдыри чистились, кожа удалялась, не прорвавшиеся – дренировались в строжайших антисептических условиях, чтоб, не дай бог, не занести инфекцию. Накладывалась марлевая повязка с мазью, которая помимо препятствий инфицирования обладала еще и сильным обезболивающим эффектом. Что-то капала в глаза, обрабатывала вязкой жидкостью, полученной из различных корешков. При этом над каждым ребенком поставила сиделку, которые следили, чтобы ни в коем случае не закрывались глаза, что могло привести к возникновению слепоты. Температуру сбила разом, какой-то очень эффективной настойкой, приготовив ее в течение одного вечера. Воспаление легких – различными пенициллинами, полученными из мутировавшей плесени, целые культуры которых она выращивала в лаборатории в Новом Убежище. И – поила, поила, поила их зельями, выводящими отраву из организма, четыре раза в день по стакану вливая в каждого.

Они победили. Пик начался на пятую ночь – разом полезла температура, начались приступы захлебывающегося кашля, бред, открылись множественные кровотечения… Состояние всех пятерых было критическим и в эту ночь, и день за ней, не спал ни один обитатель хутора. К утру шестого дня полегчало, а к вечеру стало окончательно ясно, что болезнь постепенно начала сдавать позиции.

– Ну, теперь все. Отрава выведена, только последствия лечить, силы восстанавливать. Хуже уже не будет, – наблюдая, как женщины в очередной раз меняют постельное белье и повязки, сказала Юка. – Повезло, что в Руч зашли. Без своей тетради я бы вряд ли смогла…

– Повезло, что я тебя под Сердобском встретил, – помолчав, отозвался Добрынин. – Без тебя я бы вряд ли что-то смог…

Пока женщины занимались с ребятишками, мужское население хутора разобралось с боеголовками. Работали парами, посменно, по полчаса, не желая подолгу контактировать с отравой – иприт и его производные неплохо всасываются даже в резину ОЗК или противогазов, проникая таким образом к коже. Ямы наполнили березовыми поленьями, дающими огонь высокой температуры, и подожгли. Температура разложения иприта – сто семьдесят градусов, однако при этом образуются ядовитые пары. При температуре от пятисот таких паров почти не образуется и отрава разлагается полностью. Березовые поленья, дающие температуру до восьмисот градусов, справились превосходно – когда спустя сутки Добрынин вернулся назад и взял пробы черной обожженной земли из ям, концентрация отравы в них была минимальной.

К концу месяца, когда все пятеро детей стремительно шли на поправку и уже чувствовали себя вполне сносно, у Добрынина, Николая Иваныча и Евгения состоялся разговор. Усевшись вечером, не торопясь, обстоятельно прикончили бутылочку настойки собственного изготовления, закусили свежатинкой, ягодками, грибочками… Оба патриарха общины клялись в вечной дружбе и спрашивали, чем могут помочь, чтоб хоть частично вернуть долг. Добрынин был готов к этому – он давно уже придумал, как преподнести визит Даньки-младшего и ждал, когда же отцы семейств пригласят его на разговор. В этот раз ничего сверхъестественного, все в разумных рамках, хотя и без подробностей.

– Есть кое-что… – подцепив на вилку гриб и отправляя его в рот, сказал он. – Через пять лет, летом тридцать третьего, с севера через ваши места пойдет человек. Похож на меня, и даже костюм такой же. Это мой младший брат. Откуда и куда он пойдет – это вам знать не надо: информация секретная. Прошу простить, раскрывать не имею права. Пойдет не один, на хвосте наверняка погоня повиснет. И я был бы очень благодарен, если бы вы встретили его и помогли. От вас это была бы просто неоценимая помощь. Равная, а то и поболее.

– Дак мы гостям всегда рады, – пожал плечами Николай Иваныч. – Конечно поможем, почему нет?..

Добрынин облегченно выдохнул. Вот и хорошо. Говорить о том, чтоб Николай Иваныч не лез вперед, пожалуй, не следует, а вот об организации второго жилья сказать надо бы… За Шамана и так совесть позуживает, а здесь целый хутор…

– Сразу предупрежу, мужики: если будет погоня, придется вам уходить. Оставить хутор до поры до времени. Пересидеть где-то, переждать. Противник сильный, как бы и вам не досталось…


– У нас есть, куда идти, не волнуйся, – кивнул Николай Иваныч. – Здесь край лесов и болот, и спрятаться можно так, что не местный вовек не сыщет. Есть у нас заимка… А уж коль так, что ты и сам предупреждаешь – так мы запасов туда навалим, к зиме подготовим. Будем ждать твоего братана, пусть приходит. А что пять лет… что все десять… это неважно. Доброе дело – оно сто лет помнится.

Добрынин кивнул. Именно это ему и нужно было. Поход на север увенчался успехом.

Что ж… Пожалуй, все было сделано. Это был последний узелок. Дорога для Данила готова. Пусть она не накатана, не гладкое шоссе, а тракт с ухабами, пусть не убраны все препятствия и западни на его пути – но Данил парень шустрый, с остальным должен справиться. Однако все, что зависело от Зоолога, Зоолог сделал.

Теперь Добрынин приступал к выполнению второй части плана, к программе-максимум. Нужно было постараться сделать так, чтобы летом тридцать третьего года Братство вообще не пришло к Убежищу.





Глава 12. СЛАВНЫЕ ДЕЛА ДШГ «ТАЙФУН»




К тридцатому году основная подготовка к возвращению младшего была завершена. Пришел черед приниматься за Береговое Братство. За прошедшие годы сделано было не много, откровенно говоря – по пальцам одной руки пересчитать. Операция «Казахстан» – раз; Ульяновск – два. И это за семь-то лет?! Курям на смех. Если уж быть честным с самим собой – чего он добился этими выходами?

Первый удар был в Казахстане. Да, Данил оценивал его как результативный. Правда, с оговоркой: результативный в плане добычи информации. На практике Братству операция не повредила. Назначили, наверняка, нового ЗНШ, да Бдительность усилили. В актив? Сомнительно, но пусть будет актив. А вот операция в Ульяновске – полный провал. Не смог через себя переступить, не смог выдержать ту клоаку, что творилась в общине америкосов… Пассив. На этом все. Более никакого воздействия на группировку он оказать не смог и урона не нанес. Впрочем, тут у Добрынина было оправдание. И оправдание железобетонное, состоящее из нескольких пунктов. Первое: более важно было подготовить появление Даньки. Это обсуждению и сомнению не подлежит. Все силы в первую очередь были положены на это. Второе: община. Пенза и поселок энергетиков стали для них с Юкой вторым домом, и львиную долю времени нужно было уделять им. Добрынин, хоть и выторговал когда-то у Мамонова полную независимость, все же надолго от общины оторваться не мог. Были и там дела, требующие внимания. И третье, самое основное: ресурсы. Например, топливо. «Тайфун» дизель жрет исправно, на каждый дальний выход две-три тонны дай. А где взять? В Сердобске черпать? Эдак можно столько выхлебать, что и до прихода Братства община не доживет. Не вариант. Приходилось искать где-то еще. А провизия, вода, боезапас, фильтры?.. Всего этого в дальний выход нужно много. Путешествовать по стране на большом броневике теперь мог себе позволить только достаточно обеспеченный человек – впрочем, так и до Начала было. Они с Юкой хоть и не стеснены в средствах, но и не безумные богачи. Есть, конечно, запасы в Новом Убежище, однако распоряжаться ими на полную катушку Добрынин себе строго-настрого запретил: все это для младшего. И потому приходилось рассчитывать лишь на то, что копилось за год, в результате успешной сталкерской деятельности. А этого увы, на много не хватало – один дальний выход, максимум – два.

Вот такие оправдания.

Оправдания – оправданиями. Они хоть и железобетонные, но какой от них толк?.. Нужно было приниматься за группировку серьезно. И все оставшееся до тридцать третьего года время Добрынин, как он то и планировал, решил посвятить Братству.

Тридцатый год.

Вышли почти что прежним составом, разве что без молодежи: Мамонов не одобрил и санкции не дал. Впрочем, ДШГ никаких неудобств в этом не потерпела. Зоолог собрался за хабаром, что, в свою очередь, собрало желающих. Добрав группу до полного состава, Данил набор прекратил. Ресурсы, ресурсы… А еще – человекоместо в транспорте.

Собственно, ничего с этим запретом не поменялось. Тот же транспорт, то же распределение по боевому расписанию… Только вместо восьмерых пацанов, за которых Добрынин чувствовал сильную ответственность, в десантных отсеках борт-один и борт-два восемь матерых мужиков, которые вольны поступать, как им желается. Хотят в группу – хорошо. Порядки знают, дисциплину блюдут. Только в плюс пошло. Поработаем!

Задач Добрынин наметил две. Первая – как можно больший урон для Братства. Вторая – хабар. Нужно же как-то оправдать выход. Никому не обязательно знать, против кого и почему они работают. Второго объяснения вполне достаточно, оно всех удовлетворяет, всем нравится – так чего еще изобретать? Хабара много не бывает.

До Казахстана добрались за полторы недели – дороги с каждым годом становились все хуже: меньше асфальта, больше ям. Трасса Саратов – Уральск почти перестала существовать, теперь это было просто наезженное направление с востока на запад. Остановившись ненадолго в Озинках, Добрынин узнал у хозяина о переправах. В этот раз идти по левому берегу не планировалось – на переправе в Алмалы могли запомнить и диковинный КАМАЗ, и сопровождавшие его БТРы, наделавшие так много шума пять лет назад. А может быть, верхушка группировки осознала переправу как стратегический пункт, и посадила там наблюдателя. Появится «Тайфун» – и сразу депеша на базу полетит.

Переправа была, но выше Уральска, к северу. Пришлось делать крюк и обходить город по большой дуге. На это понадобилось пара дней, однако группа в этот раз никуда не спешила. Днем больше, днем меньше…

Переправились в Илеке, где обнаружилась большая община, удерживающая под контролем мост. Почти замкнув окружность, обошли Уральск теперь уже с юга, и правым берегом дошли до Индерборского. Здесь ушли на восток и мимо соляного озера, сверкающего своей ослепительно-белой поверхностью до самого горизонта, по паршивой дороге трое суток шли в Жамансор, село на перегоне Атырау—Доссор—Сагиз. Каракулов говорил, что это одно из важнейших направлений, по которому Братство регулярно гоняло караваны и значит долго ждать один из них не придется.

В Сагиз не входили, обошли большим крюком с запада, сойдя с тракта километров за пятнадцать. Здесь имелась перевалочная база, стоял гарнизон, охраняющий большой мост через реку, и демонстрировать технику было излишне.

Жамансор – село мертвое. Ближайшие обитаемые населенные пункты – Сагиз на стыке трех трактов и сам Атырау. До Атырау почти сто семьдесят километров, до Сагиза – сто. Если приключится что с караваном – подмога не скоро дойдет… Правда, не случалось еще такого, чтоб на сильномогучее Братство, контролирующее весь Западный Казахстан и известное за его пределами, кто-то руку поднял… Да еще и в домашнем регионе группировки. А кто тут, к примеру, Братству морду бить, крайний? Никого?! Так я первый буду![47]

Каракулов не врал: Жамансор действительно был безлюден. Мертвое село, ветшающие постройки. Однако – довольно удобные в плане организации засады. На исходе пятого дня, когда все действия группы были отрепетированы до отрыжки, со стороны Сагиза показался караван: четыре УРАЛа, КАМАЗ, два БТР на охране, «Тигр». Квадроциклов, кои так любило Братство, почему-то не было. В том, что это именно караван Братства, Добрынин не сомневался. Каракулов перед смертью указал опознавательный знак, по которому караваны группировки узнавали друг друга на маршруте – неприметная для стороннего глаза белая треугольная наклейка на лобовом стекле со стороны водителя. Машины, все как одна, имели такие, и даже броневики могли похвастаться наклеенными ярлычками.

Все закончилось быстро. Первым ушел в расход «Тигр», уничтоженный длинной очередью «Тайфуна». Следом, одновременными ударами борт-один и борт-два, подожгли сопровождающие броневики. Били в левый бок каравана – и десант, пытаясь укрыться за корпусами или насыпью тракта, начал уходить на обочину направо. Отработав по тяжелой технике, борта и КАМАЗ замолкли, отодвигаясь вглубь деревни, после чего в дело вступила пехота, засевшая с другой стороны и лежавшая пластом, пока работал крупный калибр. Спины бойцов группировки оказались открытыми – и прежде чем они сообразили, откуда бьют, Добрынин и Батон положили по-тихому человек десять. После этого в работу включились остальные, а через несколько минут техника, сделав крюк по деревне, зашла со стороны тракта и выкосила тех, кого не смогла достать пехота.

При осмотре выяснилось, что груз пострадал лишь частично. Караван вез боезапас – патроны от пятого до четырнадцатого калибра, гранаты, мины, в том числе и противопехотные. Так же везли две тонны тротиловых шашек в ящиках по двадцать пять килограммов и разнообразные детонаторы, начиная от бухт шнура и заканчивая радиовзрывателями. И вот это был действительно ценный груз.

Времени было достаточно: пока станет известно о пропаже каравана, да пока помощь выйдет и доберется до места – день пройдет точно. И половину этого срока потратили на то, чтоб в нескольких местах поднять в воздух железнодорожную насыпь вместе с рельсами. А еще километрах в четырех от поселка, со стороны Атырау, заложили заряд с сейсмическим детонатором. Может, найдут, может, нет. Но если не найдут… Бронепоезд – весьма ценная штуковина, и лишить Братство даже одной единицы – очень даже неплохой подрыв боеспособности.

Уходили не спеша, тяжело груженые. Два УРАЛа из четырех были почти не тронутые – дырки в бортах можно не считать. Загрузившись доверху, ушли на север по степи, на пересечение с трактом Сагиз—Индерборский. У деревни с названием Миялы свернули на север до поселка с не менее странным названием Сарыбие, дальше – как степная дорога повернет, при этом все время стараясь загибать на север. И на исходе пятого дня, пыльные, грязные, вонючие, уставшие как черти, снова переправились в Илеке. Здесь же и заночевали, отметив успех дела небольшим вечерним сабантуем.

Выход действительно получился удачный. Кроме того, что захвачено немало хабара – Добрынин, в уме подсчитав их долю, решил, что хватит для оплаты расходов по подготовке к следующей экспедиции – еще и урон нанесли: живая сила, техника, боезапас… И пути сообщения. Раз Братство активно пользуется железной дорогой – нужно бить и тут.

Ударили в этом же году, смогли сделать второй выход. Вдвоем, ибо людей, чтоб работать по железной дороге много не надо – а вот места для полезного груза в виде тротила, понадобилось достаточно. Выдвинулись в сентябре, подошли в этот раз со стороны Астрахани. Из Атырау вели две ветки – на северо-восток, перегон Атырау—Кандыагаш, и на северо-запад, перегон Атырау—Астрахань, по берегу Каспийского моря. На втором перегоне порвали ветку в пяти местах, а на первом и вовсе закладывали чуть ли не через каждые десять километров по двадцать-тридцать килограммов – и таких зарядов было с десяток. Уместились до Сагиза.

Ямы каждый раз получались серьезные. В одном месте так и вообще метров пять насыпи снесло – решил поэкспериментировать с большими массами. И переборщил, заложив больше центнера. Данил радостно потирал руки – такие повреждения сразу не зачинишь. В том же Жамансоре до сих пор пути не восстановлены, специально завернули проверить. А раз нет путей сообщения – все железнодорожные бронемонстры мирно спят в своих ангарах и на пользу Братству не работают! Было бы здорово подорвать какой-нибудь мост, а то и два – однако тут тоже имелись некоторые соображения. Рвать малый мост – это все равно что в насыпи дыру делать. Неэффективно. Подгонят технику, заровняют, проложат трубы для воды – вот и нет больше моста, а есть новонасыпанный участок. Толку чуть, а тротила потрачен центнер! А рвануть большой мост… Больших мостов на перегонах Атырау—Астрахань или Атырау—Актобе было всего три, и все они очень хорошо охранялись, просто так не подойдешь. Те же мосты, что были вне сфер влияния группировки, давно уже нашли других хозяев. Хозяева эти очень ревностно охраняли объект, бывший основой их благосостояния, и бодаться с ними силами до роты было бы глупостью. Но об этой задумке Добрынин помнил и до поры до времени ее отложил. Будут благоприятные обстоятельства – там поглядим…

Зима прошла в неустанных заботах по хозяйству. Доделывал мелочи в Новом Убежище, тренировал «тяжелых», регулярно выбирались на подстанции за ЗИПом для оборудования, ходили в патрули по ЛЭП. Юка продолжала заниматься наукой – и результаты были любопытные. Кроме уже имевшихся снадобий она сумела получить препарат, который действовал на организм человека по принципу индралина, Б-190. Это, без преувеличения, стало знаковым событием – индралин был чрезвычайно дорог и зачастую – просрочен. Он приходил с караванами, но откуда, где его продолжали делать – это была такая же тайна за семью печатями, как и место производства высокотехнологичных боевых скафандров. Судя по всему, препарат проходил длинную цепь торгашей, результатом чего была невероятно завышенная цена. Но люди брали, ведь он был необходим почти так же, как и фильтры. А тут – собственное производство радиопротектора, который по эффективности не уступает индралину, но при этом не просрочен и всегда под рукой! Добрынин предложил назвать его «юкиний» и присвоить индекс Ю-31, и девушка, немного посмущавшись, согласилась: слишком уж важное было открытие. Да и любому ученому лестно, когда открытие носит его имя.

Ю-31 тут же начал поступать в закрома поселка энергетиков, хотя и в довольно скромных количествах, так как наладить его производство в объемах, сравнимых с промышленными, не представлялось возможным. Однако общине хватало. Главой поселка на препарат немедленно же была наложена высшая степень секретности, а авторитеты Зоолога и таинственного Ботаника улетели просто в заоблачные выси.

Тридцать первый год.

В этот раз ждать лета не стали, вышли ранней весной, во второй половине марта, с рассчетом прибыть на место к апрелю. Рейд обещал быть долгим – за зиму Добрынин, подумав немного, разработал концепцию, согласно которой единичные броски представлялись не такими эффективными, как длинный выход на месяц-два, а то все четыре. Понимание приходит с опытом – пришло оно и к нему. Два выхода в прошлом году, конечно, принесли какой-то результат, но далеко не тот, что хотелось бы. Бить Братство нужно было гораздо интенсивнее!

Концепция предполагала следующее.

Во-первых, для долгого выхода нужны ресурсы. Но что мешает использовать для диверсий против группировки ресурсы самой группировки? Ничего. Вырезали караван, сняли сливки – отошли. Пополнили из хабара свои запасы, доукомплектовались. Остальное, чтоб не таскать на буксире по степи, – в схрон. Сделали закладку, отметили крестиком на карте – и дальше, в очередной рейд. И снова: удар – отход – закладка. Тактика, максимально близкая к тактике пиратов, когда большее количество времени корабль проводит в море, в рейдах, совершая налеты на купцов, заполняя трюм – а после, чтоб не возвращаться куда-нибудь на Тортугу и не падать в пьяный штопор, тратя добытое трудами неправедными, укрывают трофеи в схрон. И этим, вопреки известной поговорке, мы все же убиваем двух зайцев: первое – накопление хабара, который потом можно вывезти домой, порадовать Мамонова; второе – тайники-закладки позволяют время от времени возвращаться и пополнять запасы, даже если очередной рейд будет неудачным. И как только он, балбес, раньше не додумался?..

На первом же привале, выслушав у костра его объяснения, группа пришла в восторг. Мужики взрослые, битые жизнью, прекраснодушие отсутствует полностью. Все понимали: то, чем они занимаются – самый натуральный грабеж. Пиратство и есть. Но человек, достигая определенного жизненного опыта – не возраста, нет, можно и в тридцать быть слюнявым дурачком, а можно и в двадцать понять, что тебе в жизни нужно – зачастую перестает мучатся совестью за очередного, попавшего в прицел, бедолагу. Не повезло тебе сегодня, парень. В другой раз. Если доживешь. А уж для Добрынина и Юки, знавших истинную цель этих экспедиций, такого слова как «мораль» в отношении Братства и вовсе не существовало.

И если уж углубиться в эту тему… Мораль? Мораль в данном случае такова. Есть свои, а есть – чужие. Если дядя Петя из соседнего дома валит мусор на мой участок – я иду к нему разбираться. Мордобой возможен. Если братва из соседнего района обидела дружищу из моего – идем разбираться. Мордобой почти неизбежен. Если государство на соседнем континенте вводит санкции, да и вообще ведет себя как распоследняя ублюдочная демократия – идем разбираться. Мордобой возможен и приведет к страшным последствиям… Но терпеть, сгибаться и жопу подставлять – никак невозможно!