Без права на ошибку

– Вы проезжие… узнаете – и дальше пройдете… а нам может и скажете, как с напастью бороться… – пробормотал он. – Ладно… Но предупреждаю: никто кроме вас двоих знать об этом не должен. Уговор?

– Уговор, – согласился Данил.

И не прогадал. Вторая часть рассказа действительно дала понимание истоков…

– В двадцати километрах к юго-востоку лежит озеро под названием Окунево. На берегу озера с незапамятных времен стоял монастырь, где жили монахи-отшельники. Было их там не то чтобы много – пять, может быть, десять человек, а после Войны постепенно и вовсе никого не осталось. И вот году примерно в двадцать третьем – двадцать четвертом появились там новые жильцы. Кто такие – неизвестно, откуда пришли – непонятно. Переселенцы. А самое главное – неясно, люди ли вообще. Ходили они все время в рясах, лица под капюшонами черной полупрозрачной тканью скрыто, так что черты не угадать. Словом – сплошные загадки.

Ладно. Появились и появились. Первые два-три года жили они своей жизнью, никто к ним не совался. Знали только, что монастырь теперь обитаем, но так, чтоб специально зайти, – не было такого. Но вот в позапрошлом году – вылезли. Начали по округе шастать, проповедовать пытались, несли всякую чушь про Великий космос, про избавление… В тайге окрест еще с десяток поселков разбросано – так они везде побывали. И ведь сумели мозги людям запудрить… То из одного поселка человека уведут, то из другого… Тянут к себе в монастырь – и все, пропадает человек. Пришли они и сюда. Но у Василия Иваныча разговор с ними был короткий: отвел он одного в сторонку и предупредил, чтоб не совались больше. А не то…

И что? Думаете, послушали? Нет. Аккурат четыре дня назад приперся такой снова… Но теперь уже более настойчиво себя повел: вокруг поселка бродить начал, к людям приставать, от дела отрывать проповеди читать. Детей напугал… Иваныч – он ссориться не хотел, снова по-доброму повторил… Прогнали чернорясника от поселка – так этот дурак к блокгаузу пришлепал. А здесь в это время сын его, Иваныча, сидел, Колька. Он и двое товарищей его, сынули заведующего складами и главбуха. Золотая молодежь, в общем. Бараны тупоголовые. Ну и мой Андрюха с ними крутился. Колька – он явно не в батю пошел. Далеко яблоко от яблони упало… Трусливый, склочный, все время исподтишка норовит… да и остальные ему под стать. Ухватили они этого чернорясника – да в лес. Там его и шлепнули, как раз на том самом месте… И как только мертвец-то на землю упал – так из-под земли туман красный повалил. А спустя минуту дыра протаяла. Эти четыре идиота прибежали, но никому ничего не говорят. Только мой балбес мне проболтался… Ну а я уж будто сам на прогулку вышел… дошел до туда, убедился – все так и есть. Иванычу сразу доложил, сказал: сам обнаружил. Поставили охрану. А дальше уж вы знаете…

На этом хозяин рассказ свой остановил и вопросительно уставился на собеседника. Дескать, я рассказал, теперь твоя очередь.

Вот теперь история поселка обрела полную ясность. И учитывая то, что будет дальше, – ох и дорого же люди расплатятся за дурость своих детишек! Золотая молодежь – она всегда думает, что больше других ей позволено. А как наворотят дел – так признаться яички позвякивают. Отвечать-то боятся… Чтоб ответить – характер нужен, а какой у этой перхоти характер?.. Но рано или поздно отвечать придется. Один на кол сядет, двоих в монастырь заберут. А уж куда их там дальше – только догадки одни…

– Так что? – подал голос Сергей Петрович, вопросительно глядя на гостя. – Вы-то как справляетесь?..

Данил усмехнулся. Узелок? Да пожалуй… Как они в Сердобске справляются, это трактирщику знать бестолку. А вот как им нужно…

– А справляемся так, – ответил он. – Вокруг поселка стену ставьте. И чем быстрее, тем лучше. Два ряда бревен: передний выше, задний ниже, в переднем ряду – бойницы. Между рядами землей забить и утрамбовать, чтоб по гребню ходить. По верху колючку. Кроме того – засеку. Деревья ветвями от поселка, и заострить, чтоб кольями торчали. Очень скоро здесь столько зверья попрет – без этого вы не справитесь. И тяжелое вооружение: пулеметы, автоматические пушки – это все вам теперь обязательно. Легкое стрелковое тоже. Готовьтесь. И вам и окружающим поселкам ох как тяжело будет. Расплатитесь за своих дураков полностью. Кровью.

Даже в полутьме зала было видно, как побелел хозяин. На лбу капли пота выступили, нижняя челюсть мелко подрагивает…

– И что… дыру завалить – никак?..

– Пробуйте, – пожал плечами Добрынин. – Только вряд ли…

– А с проповедниками что же… У вас тоже такого убили?

– Здесь я вам не советчик, – развел руками Добрынин, – и про нашу дыру я ничего не знаю. Но, получается, нельзя их убивать. Сам видишь, как вышло…

Входная дверь хлопнула. Данил оглянулся – в общий зал входил Василий Иванович. Все такой же – хотя, каким ему еще быть? – только на пять лет моложе. Седеющий уже чуб, бритый череп, усищи…

– Вы уж того… никому не рассказывайте… – оглянувшись испуганно на вошедшее начальство, зашипел хозяин. – За такое и балбесам этим, и мне голову снимут…

Данил кивнул. Не его это уже было дело. Ужин, сон – и снова дорога.

От Ропчи до Ухты шли быстро – в этих местах еще сохранилось какое-то подобие тракта. Город тоже смогли пройти без проблем – здесь хоть и имелись какие-то разрушения, но не критичные, и улицы были вполне проходимы. В подробности сосуществования общин вдаваться не стали, оплатили только на входе горсть семеры вооруженным пацанам у шлагбаума, и на выходе столько же.

За Ухтой сошел Ивашуров. В одном из дачных поселков за городом у него был очередной товарищ – оброс Игорь Антонович за время странствий полезными знакомствами… Договорились, что в этих краях он будет пару недель, а перед уходом на юг вернется на дачи и подождет несколько дней. Если успеет Добрынин с делами разделаться – подберет. Ну а нет – так на будущий год можно опять в Сызрани встретиться и снова куда-то махнуть. На прощанье Добрынин дал ему армейский жетон и настойчиво пригласил посетить Пензу – что-то подсказывало, что Сказочника он больше не увидит. Да и без того… Почти месяц вместе путешествуют, сколько вечеров у костра, сколько переговорено, сколько выслушано… Если не закадычными товарищами, то уж точно хорошими знакомыми стали. И это еще учесть спасение из лап Барыги. Хватит, чтобы о «Периметре» рассказать?.. Добрынин надеялся на это.

От Ухты до избы деда Шамана было не так и далеко, немного больше сотни верст, но дорога здесь практически отсутствовала. Тиманский кряж, как и в прошлый раз, поприветствовал их дождичком, однако сейчас это была какая-то мелкая взвесь, а не ливень. И тем не менее, даже его хватило, чтобы размочить дорогу и устроить броневику еще одно внедорожное испытание. Впрочем, на этот раз по сложности оно явно не дотягивало до тракта на Руч, и КАМАЗ шел без препятствий.

Дом предсказателя они завидели издали. Добрынин уже ждал его, высматривал загодя. Указатель «У Шамана» стоял на месте, разве что был немного побольше прошлого. Да и тот самый, со стершейся надписью и остатками буквы «А», тоже был цел. «Ижма – 97 км» гласил он сейчас, и указывал стрелочкой влево.

– Прибыли, – выдохнул Данил. – Вон он, этот дом. Справа у дороги, двухэтажный.

– Тот самый хутор? – засомневалась Юка. – Ты же рассказывал про болото…

– Здесь живет старик Шаман. А болото в тайге, на восток от тракта.

Шаман встретил их на крыльце. Добрынин помнил то чувство, которое испытал, увидев деда в первый раз – тот будто в самую душу глянул. Но в этот раз ничего подобного не было. Старик не поражал значительностью – небольшого росточка, щуплый, с короткой бородкой… точно таким же он будет и пять лет спустя. Однако вопросы, куда это несет путников к черту на рога, он не задавал, и пророчества не произносил. Встретил радушно, как и подобает держателю придорожного заведения, переживающего не лучшие дни, проводил внутрь, показал комнату. Тут же исчез хлопотать по хозяйству, пообещав обильный ужин, баньку и большую двуспальную кровать. «Недорого, всего полста семеры, а то карабин уже застоялся…» Он абсолютно не походил на того Шамана, которым запомнил его Добрынин, и это было ему не понятно.

– Даня, у тебя вид, будто ты сомневаешься, тот ли это человек, – угадала его мысли Юка.

– Я и сомневаюсь… – пробормотал Данил. – Понимаешь… В прошлый раз он другим был. Сразу с порога предсказывать взялся, про смерть свою заговорил… Да и вел себя как-то… бойчее что ли… Бойцов шугнул, потом напился… Полное впечатление было, что ему все пофиг. А теперь?..

– А теперь он ведет себя как хозяин захудалой кафешки, желающий подзаработать, вот и все, – пожала плечами Юка.

Добрынин задумчиво покивал. Ладно. Поглядим.

Пока они разоблачались, пока Юка загоняла машину в гостеприимно раскрытые ворота пустующего сеновала, да пока мылись, прошло минут сорок. За это время Шаман сготовил недурственный ужин: нарезка сала с ледника, мясо оттуда же, картошка, редис, соленые огурцы с помидорами… Даже хлеб был. Словом, стол собрался богатый. И, конечно же, любимый стариком самогон – здоровенная бутыль.

Пока сидели – разговаривали. Старик снова рассказывал про Блуждающий край и Непутевый Тоннель, стращал байками, но Добрынин слушал вполуха. Он все это уже знал. И он все пытался понять, что же не так с дедом? Пробовал даже вывести на откровение про его дар, но Шаман, хоть и употребил уже несколько рюмашек и был почти в кондиции, про свою особенность молчал, как рыба об лед.

Просидели они часа два. Старик, испросив разрешения у постояльцев и сославшись на то, что «здесь все свои», продолжал исправно поглощать рюмку за рюмкой. Юка ушла спать, а Добрынин сидел, смотрел на деда и думал. Что-то не клеилось. Не вязалось. Дед Шаман не пытался поразить способностями, не изображал Нострадамуса… Даже теперь, выпив, он ничего не говорил о своем даре предсказателя и пророчеств не выдавал, хотя в прошлый раз полезло из него, едва лишь первую тяпнул… А ведь он должен был. Иначе может не собраться цепочка. Если дед не начнет проповеди – его не убьет испугавшийся за сохранность своих секретов Хасан. А если Шаман останется жив – захочет ли помогать Даньке-младшему глава хутора на болоте, огорчившийся и разозлившийся на Братство за смерть своего товарища? Значит, засада так и останется висеть на хвосте у Даньки. И рано или поздно…

До дома он тогда может не дойти.

Сложить два и два. Ведь ясно уже, что Зоолог был тут. Об этом говорил хотя бы рецепт снадобья против семечек одувана, полученный Ивашуровым, или «Энциклопедия животного мутагенеза», которую он с таким любопытством листал и так восхитился ею, что потом, через несколько лет, упомянул в разговоре. Не значит ли это, что встреча с Зоологом как-то повлияла на деда? Повлияла так, что он возомнил себя Шаманом? Что же тогда говорил про него Николай Иванович? С дьяволом встретился?..

И здесь Добрынин понял, что ради спасения Даньки, снова, как и с Барыгой, он должен подтолкнуть человека к смерти. Дед должен поверить, что у него есть такой дар. И внушить это должен был именно Добрынин.


Но как?.. А никакого иного средства, кроме как запугать, у него не было. И не просто запугать – нагнать жути, таинственности, заморочить голову, внушить! Хотя это, кажется, не так и трудно будет. Старик и без того по углам оглядывался, когда про Непутевый тоннель говорил. Не развить ли тему?..

Выкушав четверть бутыли, Шаман ушел на боковую. Состояние его сейчас было, пожалуй, наиболее благоприятным для внушения: еще не совсем пьян, но уже изрядно навеселе. Мозги хоть и работают, но критичность мышления алкоголем до минимума снижена. А если еще и верующий…

Подождав, пока он утихнет в своей комнатушке, Добрынин начал действовать. Единственное, что ему было необходимо – рога. Обычные рога обычного копытного. Если старикан охотник, так неужели в хозяйстве рогов не найдется?..

Обшарив дом, ничего похожего он не обнаружил. Вышел на двор, решив пошурудить в сарае. Под ноги, выскочив из-под крыльца, ткнулся серый пушистый тявкающий комок. Присев, Данил погладил мелкого Лохмача, почесал пузо… Непривычно было, как-то даже чудно. Совсем с другими собаками он обычно дело имел. Лохмач, облизав ладонь, укатился обратно в конуру. Еще не сторож, нет. Мелок слишком. Не понимает пока, что двор надо от чужаков охранять… Оно и к лучшему, лишнего шума не будет.

Рогов в сарае оказалось не одна и не две пары, а целый завал. Чуть покопавшись, выбрал бычьи. Основательные. В модуле КАМАЗа прикрепил их к шлему, полюбовался результатом – неплохо. В совокупности со шлемом, который сам по себе злобное выражение имеет, да с комбезом… Да в темноте… Как бы старикан богу душу не отдал.

В доме было темно, горели только свечи на столе, которые для гостей выставил старик. Добрынин, подхватив пару, прошел через гостинную в его комнатушку. Шаман безмятежно похрапывал, разбросав в сторону руки и запрокинув голову на подушке. Заработал сегодня, можно спать со спокойной душой… Поставив свечи на прикроватный столик, Добрынин наклонился и потряс хозяина за плечо. Реакция была что надо. Он примерно представлял как выглядит со стороны. Комната, погруженная в полутьму, колеблющиеся огоньки свечей – и огромная черная рогатая фигура, нависшая над кроватью. Дед, продрав глаза, рявкнул в голосину – и, одним прыжком отлетев в самый угол, так и остался сидеть там, расплющившись вдоль стены и вылупившись на пришельца из ада.

И Добрынин врезал по-полной.

– Бабка твоя привет передает, – прогудел он гулко сквозь маску. – Заждалась тебя… Нехорошо получилось, ой нехорошо… Не по-божески.

Эх и проняло! Дед поперхнулся, закашлялся… Лицо словно восковое, мертвое. Вцепившись побелевшими пальцами в одеяло, он во все глаза смотрел на чудовище у своей кровати.

– Ждет она тебя, Анютка твоя, – замедляя речь, продолжал вещать Добрынин. – Знает, что скучаешь, тоскуешь… И она тоже соскучилась. Любила тебя очень. А ты что сотворил?.. Но – не держит зла. Потому и не приходит к тебе бесплотная, не мучает. А должна бы. Куда ты ее кинул? В гать? В болото?

На старика страшно было смотреть – нижняя челюсть дрожит, глаза по полтиннику, руки ходуном ходят…

– Ты кто?! Кто такой?! – севшим голосом просипел он. – Откуда знаешь?!..

– Я все про тебя знаю, Шаман. И что в твоей жизни было… и что будет…

– Как?.. Как ты меня назвал?!..

– Сам знаешь, как назвал, – пристально глядя на него, медленно, размеренно, значительно сказал Добрынин. – Как брат твой тебя в детстве называл – так и я называть буду. Теперь это второе твое имя. Уж мне ты можешь поверить.

– Как… ты… ты кто?.. Что тебе нужно?!..

– Кто я?.. А сам не понимаешь?

Старик, скорчившись, продолжал неотрывно глядеть на жуткого собеседника. Кажется, он протрезвел, но страх продолжал держать его, сковывая по рукам и ногам, и не давая опомниться.

– И на вопрос, что мне нужно, тоже отвечу. Но сначала послушай. Знаю я – хотел ты с собой покончить. Вешался, вены резал, стреляться думал… Так вот – я тебе это запрещаю. Грех. Смертный! Наложишь на себя руки – туда, – Данил, торжественно подняв палец, указал в потолок, – не попадешь. Туда попадешь. Вниз. И бабку свою никогда уже не увидишь.

Шаман судорожно кивнул. Пожалуй, теперь он был действительно готов. И Добрынин, наклонившись, заговорил медленно и внушительно, стараясь вложить в деда информацию так, чтоб он принял ее всю, без остатка:

– Будет тебе избавление. Но пока – терпи. Через пять лет умрешь. А до того – сделаешь что я скажу. Так слушай. В июле тридцать третьего года остановится у твоего дома караван. И будут два человека. Оба – среднего роста, череп голый, без волос. Один из них – старший, зовут Хасан. Второй – младший, Добрынин. Младшему ты скажешь, что путь его во мрак идет. Что тьма вокруг него, опутывает и тянет к нему щупальца. Но шанс избегнуть бездны у него есть. Однако если и сможет он вырваться – путь его дальнейший окажется труден, и не будет ему более покоя. Старшему же ты должен сказать вот что: замысел его удастся, и повышения он добьется. Но бояться он должен тех, кто останется в живых. Последних.

– А когда…

– Вот как только скажешь – на следующий же день заберут тебя наверх. Понял ли ты, Шаман?

Старик, не отводя взгляда, снова кивнул – медленно, словно завороженный… Добрынин, протянув руку, возложил – именно возложил, медленно, торжественно – ладонь ему на лоб.

– До тех пор дарую я тебе дар малый: в будущее смотреть. Не все… не много… но видеть будешь. Друга Миколу предупреди, чтоб после каравана того в поселок на севере не совался. Стрелять там будут. Много стрелять. Смерть придет в поселок. Понял меня, Шаман?

– Понял тебя… – прохрипел дед. Кажется, ему не хватало воздуха – он дышал часто-часто, одну руку держа на сердце, а второй продолжал до побелевших пальцев сжимать складку на одеяле.

– Теперь успокойся. Спи. О том, кто к тебе приходил, никому не рассказывай, но о нашем договоре – помни. Не выполнишь – я снова приду. И заберу тебя… – Данил, сделав паузу, ткнул пальцем в пол, словно точку в договоре с дьяволом поставил. – Но только не наверх заберу, а вниз. В аду будешь.

Старик всхлипнул судорожно, медленно сполз по стене, и, потянув на себя одеяло, укрылся с головой. Скрипнула кровать, и в доме повисла мертвая тишина.

Добрынин осторожно попятился, стараясь беззвучно выйти из комнаты, будто гость ночной в воздухе растаял. Вроде получилось… Однако вместо удовлетворения он почувствовал лишь мерзкий ком на душе. Неприятно было. Гадко. Пакостно. Только что он собственноручно подписал деду смертный приговор. Барыга заслуживал смерти, но не этот безобидный старик. Одно дело, если ты по заслугам наказываешь, и совсем другое – вот так. И сколько не оправдывайся, что во благо поступаешь, для своих стараешься – совесть очень скоро заставит тебя держать ответ.

Поднявшись на следующий день, старика они не обнаружили – Шаман с самого утра дернул к другу Миколе на хутор и уже этим вечером должен заявиться в гости. Как раз день пути, тридцать километров по тайге. Сегодня там, завтра утром обратно тронется. И вот тогда-то Добрынину с Юкой самое время к хуторским заявиться. Поэтому весь этот день они просидели в доме, позволив себе отдых. Переночевали, не торопясь позавтракали из дедовых закромов, пополнили свои запасы и к середине следующего дня ушли, оставив на столе сотню патронов – Добрынин хоть как-то пытался загладить свою вину.

Далеко, впрочем, уходить не стали – второй раз в Непутевый Тоннель ему угодить не хотелось. Отошли километров на десять и свернули с тракта в лесок. Загнав КАМАЗ в бурелом, замаскировали его, накидав лапника, и, нагруженные двумя баулами, тронулись к хутору. Данил знал общее направление и найти нахоженную тропу большого труда не составило.

Тридцать километров по тайге в спокойном темпе, пусть даже и с рюкзаком за плечами – прогулка. Восемь лет назад, когда возвращался, даже по сторонам не смотрел, летел вперед стрелой, пока на деда Миколу не нарвался. Теперь же прогулка только лишь удовольствие принесла. Свежий воздух, птички поют, белочки-бурундучки по деревьям скачут… Ни тебе мутантов, ни тебе радиации. Хорошо!

Однако долго наслаждаться тайгой не пришлось. К середине второго дня они добрались, наконец, до острова на болоте, и вот тут Добрынин в очередной раз убедился, что встреча его с Юкой была поистине судьбоносной. Дороги, которые мы выбираем…

На хуторе было нехорошо. Николай Иванович, серый лицом, хоть и встретил гостей лично, однако должного внимания не уделил. Показал комнату в гостевом домике, заочно познакомил гостей с обитателями – и только.

– Мы до новостей уж больно охочи, потому путников и привечаем, – под конец сказал он. – Но сейчас, простите великодушно, вообще ни до чего. Беда у нас. Так что вы уж как-нибудь сами. Если покушать – хозяйке скажите, она враз сообразит. А как дальше соберетесь, так и идите своей дорогой…

– Что за беда? – спросил Добрынин.

– Такая беда хоть волком вой… – враз потускнев, сказал Николай Иванович. – Внучки… Все пятеро пластом слегли. Мои-то постарше, одному одиннадцать, другому двенадцать… А у Евгения трое, мал-мала меньше: семь годков, шесть и пять. Третий день лежат, и чем дальше, тем все хуже… Чую, не выживут. Как есть все помрут… Эх, жисть… Ведь если б мог – вот не сомневаясь жизнь-то вместо них отдал! Молодые ведь, еще жить да жить… Как же жалко смотреть-то, господи!..

– Какие симптомы? – тут же спросила Юка. И, не дожидаясь ответа, сгрузила на кровать баул и начала скоренько распаковываться.