Белая мышь

Он замотал головой.

– Это означает, идиоты, что из меня полжизни течёт кровь!

Она внимательно переводила взгляд с одного на другого. Все они уже смотрели куда-то в облака.

Поставив курок на предохранитель, она опустила пистолет и начала сушить волосы, не делая ни малейшей попытки прикрыться. Испанцы так и стояли, подняв руки вверх.

– Отныне, когда будете ко мне обращаться, используйте мое звание. Для вас я – капитан Уэйк, вам ясно?

– Да, капитан, – хором ответили они. Она даже не стала на них смотреть.

– Хорошо, теперь проваливайте.

И они побежали вверх по склону в лагерь, а Нэнси, дрожа от холода, начала одеваться.



Через некоторое время она медленно поднялась вслед за ними. В лагере кто-то спал, а кто-то допивал бренди и кипятил воду для утренней овсянки. Трое испанцев – угрюмые и пристыженные – сидели в стороне от остальных. Форнье допивал бутылку бренди, сидя у тлеющих угольков костра. Увидев её, он окинул её пошлым взглядом.

– Хорошее шоу устроила нашим мальчикам?

Далее всё произошло молниеносно. Она не раздумывая метнулась к нему, преодолев расстояние бегом, и ударила его по лицу тыльной стороной ладони, выбив изо рта сигарету и из рук – бутылку. Он поднялся на ноги – а роста в нём было на пятнадцать сантиметров больше, чем у неё – и занёс кулак. Застыл. Она плюнула ему в лицо. Он ударил, сбив её с ног, и хотел уйти. Она изо всех сил пнула его ботинком по голени, и он взвыл от боли. Навалившись на неё, он начал бить её по бокам, а она руками закрывала себе голову. Изо рта у неё всё это время не вырвалось ни звука.

Зарычав от ярости, Форнье встал и пошёл прочь. Нэнси почувствовала вкус крови на губах, но боли ещё не было. Перекатившись на ноги, она подняла с земли его дымящуюся сигарету и снова набросилась на него со спины всем своим весом. Он упал и издал непроизвольный стон. Она прижала дымящийся окурок к его щеке и обхватила за шею, применив удушающий хват. Форнье схватил её запястье, но так и не смог найти точку опоры. Он просто катался по земле, пытаясь её сбросить. Нэнси почувствовала, что он слабеет.

– Капитан, – обратился к ней один из французов, сохраняя значительную дистанцию. Обратился тихо, даже умоляюще.

Она разжала хват, встала и пошла к тропе, ведущей в горы. За спиной она слышала, как Форнье откашливается и сыпет проклятиями, а маки помогают ему встать, переговариваясь между собой.

Что ж, по крайней мере, они больше не смеялись.





29




Теперь они стали за ней наблюдать. Ухмылки с лиц исчезли, но и дружелюбия во взглядах, которые она ловила на себе, не было. Наутро после драки с Форнье она вытащила маки из спальников ещё до рассвета и расставила их по рангам. После того как новости о спустившемся с неба оружии разошлись по округе, к ним присоединились ещё две маленькие группы, всю зиму прятавшиеся в горах, и их теперь было сорок. Мало, очень мало, но для начала – достаточно. Все были местными, не считая троих испанцев.

Форнье стоял в первом ряду, справа. Он молчал и не посылал своим никаких сигналов, как себя вести. Перед ними лежала их родная земля – деревья, пастбище, долина, переливающаяся множеством оттенков зелени – земля любимая, но больше им не принадлежащая. По крайней мере до тех пор, пока на территории Франции остается хоть один немец в военной форме. Они это знали. Их семьи это знали. И неожиданно для самой себя Нэнси поняла, как подобрать ключ к их упрямым сердцам.

Она тщательно подбирала слова, но говорила простым языком: больше никакого бренди и сигарет, пока они не научатся обращаться с полученным оружием, не разработают отходные пути и не начнут заниматься стрелковой и физической подготовкой. И это не всё, что она может им предложить.

– Освобождение Франции не за горами, – звенящим, громким голосом объявила она. – Когда наступит этот день, мы должны быть готовы. Если вы не хотите принимать нас, наше оружие и наши деньги – как хотите, дело ваше. Можете оставаться здесь, и вас пристрелит первая же группа эсэсовцев, которую сюда пришлют. А я всё равно найду, кому пристроить все эти сокровища. Однако если вы начнете тренировочный процесс, то помощь получите не только вы. У кого-то остались семьи, жёны, дети, матери, которым сейчас очень нелегко одним, без вас?

Несколько человек кивнули.

– Я буду платить им пятьдесят франков в день за каждый день вашей тренировки. Первое занятие по обращению с оружием – через час. Если хотите, чтобы вашей семье было что есть, приходите.

Кто обречёт своих родных на голодную смерть из-за своей гордыни? Кто угодно, только не они. Всю следующую неделю они были послушными. Почти.

Когда она рассказывала им про тактику, они смотрели в небо и кивали. Когда она показывала, как собирать пулемёт «Брен», они украдкой перешептывались. Когда Нэнси погнала их на пробежку, они еле плелись. Днем в воскресенье, на тренировке по стрельбе, когда Нэнси демонстрировала технику двойных выстрелов, в пятнадцати сантиметрах над её головой просвистела пуля и попала в ствол дерева.

Она сделала выстрел в свою цель и только затем обернулась. Винтовка Форнье небрежно висела у него на локтевом сгибе. Впервые после драки он ей улыбнулся, но его улыбка не сулила ничего хорошего.



Тем вечером она собрала адреса и сказала, что они получат половину обещанных денег. На неё посыпались приглушённые проклятия.

– Мне передать твоей матери, что ты только что сказал? – спросила она юношу из Шод-Эга. Вопрос застиг его врасплох.

– Нет, капитан. – Он почесал за ухом и улыбнулся. – Если только вы не хотите, чтобы она пришла сюда и выбила из меня это всё.

Нэнси кивком всех распустила и вернулась к лесу, где Тардиват что-то шил из своих запасов шёлка, а Денден готовился слушать Би-би-си. Она плюхнулась на траву рядом с ним.

– Как думаешь, дорогуша, может, нам всё бросить и двинуть в Париж, выпить пару коктейлей, посмотреть шоу? Я приглашу тебя на танцы.

Она перевернулась на живот.

– Я бы с радостью, но ты же меня променяешь на первого симпатичного француза, которого мы встретим.


– Да, это правда. Французов я люблю, – мечтательно протянул он.

– Что мне сделать, чтобы они восприняли меня серьёзно, Денден?

– Просто делай своё дело, уважай себя и не беспокойся о том, что они думают. Это их проблемы.

Нэнси охватила чёрная ярость.

– В том-то и дело, Денден! Если они не будут тренироваться, не будут слушаться, то просто умрут. Сейчас же всё против нас. Если они будут воевать с немцами так, как сейчас, от них мокрого места не останется. И они погибнут, даже не причинив врагу никакого вреда. Ненавижу фрицев, но они отлично подготовлены. А эти… их просто в порошок сотрут.

– Да, это будет жалкое зрелище, – сказал Денден, потянув за рукоятку. Из динамика неожиданно полилась французская речь:

– Немцы – наши друзья. А настоящие враги каждого француза – предатели, которые не ценят миротворческие усилия немцев. – Денден взялся за ручку настройки частоты, но Нэнси остановила его. – Мы знаем этих проходимцев и преступников, которые воруют у вас еду и нападают на наших союзников по приказу коммунистов и вероломных англичан. Они – не настоящие французы. Помните: вам достаточно сказать только одно слово нашим друзьям, и их сотрут с лица нашей прекрасной земли. Жёны и матери Франции, дочери Франции, эти мужчины оставили вас в одиночку бороться с трудностями, а сами спрятались в тени. Позвольте нам защитить вас. Позвольте нам биться за вас.

– Вот уроды, – сказал Денден, убавляя громкость. – А эти парни и в самом деле недалеко ушли от того, что про них говорит пропаганда.

Тардиват оторвался от шитья.

– При всем уважении – да, вы обеспечили нас оружием, но эти люди пришли сюда воевать. А вы хотите, чтобы они ходили в школу.

– Они не смогут воевать, не научившись, – отрезала Нэнси. – Нам нужны подготовленные бойцы для реальных операций в период, когда Францию начнут освобождать. Мы не можем просто так терять людей и оружие, выпуская их на прогулки веселья ради.

Тардиват обрезал нитку и многозначительно, очень по-французски пожал плечами.

– Вы прошли обучение. Покажите им, что это даёт, и, возможно, они тоже захотят научиться. Форнье – хороший человек. До войны он был солдатом, но его никогда ничему не учили – он знает только, как вывести сто человек на поле и стрелять по людям, одетым в другую форму.

– Имеешь в виду – дать им возможность попробовать, ощутить вкус освобождения? Разжечь аппетит?

– Дать им лёгкую закуску, чтобы они почувствовали солёный привкус атаки, – улыбнулся Тардиват.

– Ты не можешь так рисковать, Нэнси! – выдохнул Денден.

– Но если взять маленькую группу… – Она снова села. – Денден, откуда транслируют этот бред?

– Где-то совсем рядом. Я бы предположил, что из Шод-Эга.

– Надо будет осмотреться завтра в городе, пока буду разносить деньги и выбирать место для следующего десанта. – Денден сжал губы, но спорить не стал. – Тарди, ты не дал мне своего адреса. Я передам жене твою зарплату.

– Это необязательно, – покачал он головой.

– Я же не ворвусь к ней с криком: «Здравствуйте, я британский агент». Я всё сделаю тихо.

Он продолжал прятать взгляд.

– Не в этом дело, капитан. У моей жены есть всё необходимое.

– Что ж, отлично. – Нэнси снова легла на траву. За всё это время поспать ей почти не удавалось, и она уже начала привыкать, что теперь кроватью ей служит французская земля. Пока она думала о том, что говорили по радио и что сказал Тардиват про разжигание аппетита аперитивом, в голове у неё зародился план. Возможно, сегодня она, наконец, хорошо выспится.





30




Обойдя лишь половину адресов родственников маки и раздав им деньги, Нэнси сияла. Во-первых, езда на велосипеде по лесным тропинкам дала ей время подумать, а во-вторых – боже, какой это всё-таки подарок – побыть в женском обществе.

И в сельских домах, и в самом Шод-Эге её встречали как старого друга. В каждом доме она говорила, что родственники могут гордиться своим сыном или мужем, его смелостью, его желанием воевать за свободу, и в ответ получала улыбки и объятия. Провожая её до двери, все старались дотронуться до руки или взять её ладонь. Понятно, что объяснялось такое отношение только войной – в мирное время ни одна француженка в сельской местности не будет настолько расположена к незнакомке. Нэнси понимала, что служит всего лишь посредником, связным между родными и их мальчиками в лесах, но эта роль её никак не обижала.

Ей удалось выяснить полезную информацию почти про всех, кто жил на плато. У одного были слабые лёгкие, другой влюбился в девушку из соседнего города, а та не захотела становиться женой фермера. Третий любит птиц, а четвёртый – прекрасный рыбак. Жан-Клер любит горы и до войны тратил всю свою зарплату автомеханика на путешествия в Альпы. Она отсчитывала маленькие кучки купюр прямо в руки этим голодным людям, играла с детьми и флиртовала со стариками и юношами, которые изо всех сил старались сами справляться с большим объёмом работ на фермах.

Добравшись до Шод-Эга, она успела разузнать что-то про большинство из них. В городе ей оставалось посетить ещё два дома, и во втором жила престарелая мать того самого юнца, который костерил Нэнси днём раньше. Старушка сухо и вяло пожала Нэнси руку и представилась как мадам Юбер. На кухню она дошла еле-еле, но Нэнси показалось, что за время разговора та помолодела лет на десять.

– Будьте осторожны в городе, мадам Уэйк, – сказала она, пристально смотря на Нэнси из-за ободка чашки. – Мне кажется, немцы начинают проявлять к нам повышенное внимание.

– Почему вы так думаете? – поинтересовалась Нэнси.

– Мэр больше не чистит пальто, а жандарм стал слишком много пить. Они на нервах. В городе стало больше бензиновых автомобилей, а в них сидят незнакомые мужчины в незнакомой форме. Нервные мужчины, бензин и незнакомцы – на мой взгляд, речь идёт о гестапо. Вы так не считаете?

– Просто, кроме вас, мне больше никто ничего не говорил, мадам, – ответила Нэнси.

Мадам Юбер махнула рукой.