Белая мышь

27




Увидев сообщение Нэнси, Бакмастер удивлённо повёл бровями. Гэрроу расценил это как эквивалент полноценного инфаркта.

– По крайней мере, она жива, сэр.

– Да. Это правда. Но я посылал её наладить связи с Гаспаром, а она залезла к каким-то отбросам на плато. Значит, Саутгейта схватили. Это потеря, – произнёс он, уставясь на текст.

– Я уверен, сэр, что она хватила лишнего с этим списком. Не может же она ожидать, что мы сбросим всё это для сброда Форнье. Давайте я переработаю список, чтобы он больше соответствовал реальности.

Гэрроу протянул руку, чтобы забрать расшифрованное послание, но Бакмастер еле заметно качнул головой.

– Мы не ставим под сомнение решения наших людей в полях, Гэрроу. Только если для этого есть веская причина. Возможно, капитан Уэйк действует сгоряча, но также вполне возможно, что она хочет впечатлить своих новых друзей, а возможно, и Гаспара тоже. А произвести впечатление она умеет, этого у неё не отнять.

– И на Гаспара, сэр?

Бакмастер положил листок на стол и принялся сосредоточенно набивать трубку.

– Вы читали отчёты, которые нам посылал Саутгейт до того, как его схватили. Маки знают, кто из их соперников сходил по нужде, ещё до того, как он хлопнет дверью сортира. Если мы сбросим это всё, – он перестал набивать трубку и ткнул ею в бумагу, – Гаспар и вся его банда уже к завтраку будут знать о нашей щедрости. Дайте ей всё. И добавьте личную посылку.

Гэрроу кивнул, взял листок со стола и прокашлялся.

– Да?

– Могу ли я сориентировать её во времени, сэр?

Бакмастер поднёс к трубке спичку и несколькими лёгкими затяжками раскурил табак.

– Да. Скажи ей, чтобы привела их в форму быстро. Любыми возможными способами. У неё есть шесть недель, чтобы сделать из них полноценное боевое подразделение.

Гэрроу вышел из кабинета, чуть ли не подпрыгивая от радости. Впервые с тех пор, как он выбрался из Франции, его переполняло воодушевление. Францию освободят. Скоро. Шесть недель – эту цифру Бакмастер не с потолка взял. Он выглянул в окно – Бейкер-стрит только начала просыпаться. Он смотрел на мешки с песком, на заклеенные окна и представлял, как эта улица будет выглядеть, когда закончится война. Зажгутся фонари, мужчины будут носить костюмы, а не форму. Женщины, такие как Нэнси, снова начнут ходить по магазинам и покупать продукты к ужину с друзьями, а не стоять в очередях за самым необходимым. А Гитлер и то горе, и та ненависть, которые он принёс, останутся только в воспоминаниях. Ему снова хотелось оказаться во Франции, но, хотя он и хорошо говорил по-французски, шотландский акцент было не спрятать. Проведя целый год в лагере для военнопленных, он затем месяцами скрывался на юге Франции. Чисто случайно ему удалось убежать из лагеря, благодаря попустительству ряда чиновников и удаче. Но когда на юг пришли немцы, лояльные чиновники испарились, и удача от него отвернулась. Но зато его знание страны и языка оказались востребованы в Секторе «Д», и он хорошо понимал, в каких обстоятельствах находится Нэнси и другие агенты. И скоро, очень скоро все планы, которые они так долго строили, все люди, которых они забросили в тыл врага, будут приведены в действие.

– Началось! – сказал он сам себе, криво улыбнувшись. – Так, что же мне класть в посылку Нэнси?

– Сами с собой разговариваете, капитан? – спросила Вера Аткинс, поднимаясь вверх по лестнице с сумкой в руке. – Это первый признак сумасшествия.

– А я думал, первый признак – это работать здесь, мисс Аткинс. Кстати, мне нужен ваш совет.





28




Ночь у Нэнси выдалась ужасной. Выдающейся, победной, славной, но при этом эпически ужасной. Место выброски на краю плато было идеально, и ей даже удалось воплями и угрозами заставить Форнье и его людей собрать и зажечь сигнальные костры. Обмен с самолётом прошёл успешно, и освещённое лунным светом небо заполнилось обнадеживающе большим количеством парашютов. Из них Тардиват смог бы сшить жене целое бальное платье, а то и семь. Форнье был впечатлён. Удивлён, впечатлён, а может, и шокирован успехом. Ровно этого Нэнси и добивалась. Но в ситуации, когда его люди смотрели в небо, как новозаветные пастухи на ангелов, возвещающих Рождество, ему было необходимо доказать, что он по-прежнему главный.

Нэнси координировала процесс свёртывания парашютов и переноски тяжёлых контейнеров на две повозки. Форнье вышел на середину места выброски, когда последний парашют ещё даже не осел, и открыл контейнер прямо в открытом поле. Достав блок сигарет, он помахал им над головой, вытащил оттуда пачку и закурил. Всё это он успел сделать, пока Нэнси шла к нему через поле. Краем глаза она видела, как и другие маки – теперь их было не остановить – разрывали коробки и раздавали друг другу содержимое. Чёрт. Кто-то нашёл бутылки бренди и уже начал откупоривать.

– Ты труп, Форнье, – сказала Нэнси. Он повернулся и увидел, как она наставила на него револьвер.

Один из маки, бывший член испанской бригады свободы, перешедший теперь к Форнье, подошёл к ним, чтобы посмотреть спектакль, и передал Форнье бутылку бренди. Он взял её, щедро отхлебнул и снова затянулся сигаретой. Глубоко вдохнул и выдохнул.

– По крайней мере, я умираю счастливым.

У Нэнси дёрнулся палец на курке.

– Вы думаете, немцы не заметили подлетающие самолёты? Они не такие тупые, как вы. У нас час, может, два, чтобы все это вывезти отсюда и прикрыть места костров, или нам конец. А вы тут курите посреди этого чёртова поля.

Он снова сделал затяжку и выдохнул дым прямо ей в лицо. Потом зевнул.

– Я просто наслаждаюсь нашей новой дружбой, капитан, – сказал он и отвернулся. – Ладно, ребята. Потащили всё это барахло домой.

И это стало для неё последней каплей – они снова принимают от него приказы! Нэнси вспомнила, что ей говорил инструктор в Болье: никогда не доставай пистолет, если не собираешься стрелять. Чёрт. Она пристегнула обратно оружие и взялась за дно контейнера – металлического, неподъёмного, длиной под два метра. Испанец смутился: с одной стороны, цивилизованному мужчине не пристало смотреть, как женщина одна поднимает тяжести, но он никак не мог взять в толк схему субординации. Форнье кивнул, и он взялся за другой конец контейнера. Нэнси рвала и метала. Чёртовы мужики! Что ж, она предпочтёт носить тяжести, чем просто смотреть, как командует Форнье. Этот раунд он выиграл, и выиграл легко, а ей приходится быть идеальной каждое мгновение, чтобы не упасть в их глазах.



На рассвете она с мрачным видом сидела у костра на краю лагеря. Денден подошёл и передал ей личную посылку. Он устроил целый спектакль, осторожно подкравшись к ней, и в обычных обстоятельствах это рассмешило бы Нэнси, но только не сегодня. Маки разбирали бренди и сигареты, сидя у границы леса, но по крайней мере оружие, взрывчатка и боеприпасы были надёжно спрятаны. Тардиват реквизировал парашютный шёлк. В процессе выпивки мужчины изредка бросали на неё взгляды и смеялись, как школьники. Она понимала, что они говорят о ней. Денден поймал её взгляд, когда она повернула к нему раскрасневшееся от огня лицо, и оставил пантомиму.


– Тебе подарок с Бейкер-стрит.

Она взяла квадратную коробку, обмотанную толстой мешковиной и перетянутую бечёвкой. На прямоугольной открытке был написан её псевдоним, Элен. Денден сел рядом с ней, достал из-под полы бутылку бренди, отпил и передал Нэнси. Бренди обожгло ей горло. Оно было хорошее, но вместо того чтобы согреть, заставило её вздрогнуть от холода.

– Открывай подарок, и давай напьёмся, – сказал он.

Даже не улыбнувшись, она перерезала бечеву и развернула упаковку. Записку сразу засунула в карман – было слишком темно, чтобы разбирать буквы, а вот подарок вызвал у неё улыбку: кольдкрем, сделанный в Париже, – очень дорогой, как раз такой, каким она снимала макияж, возвращаясь вместе с Анри из марсельских ночных клубов. Нэнси сняла крышку и поднесла его к носу – еле уловимый аромат розы и лаванды, мигом перенесший её в их спальню, где она, в струящемся шелковом пеньюаре, встаёт из-за туалетного столика и подходит к Анри. Он лежит на их тёплой, мягкой постели и смотрит на неё с любовью и страстью. К горлу подкатил ком, и она еле удержалась, чтобы не заплакать.

– Мне начинает казаться, – чуть заплетающимся языком проговорил Денден, – что Бакмастер слегка просчитался, отправив к этим парням женщину и гомика и ожидая, что мы приведем их в боевую кондицию. Нет, я, конечно, не отказываюсь от попыток, – икнул он.

– Почему им можно смеяться вместе, биться и даже плакать вместе, чёрт бы их побрал, а мне с ними – нет? Стоит мне сделать один неверный шаг…

Она забрала у него бутылку и утопила в ней зародыш жалости к себе.

– Эй, ведьма, отдай, – отобрал у ней бренди Денден.

– Они не могут определиться, то ли они хотят меня убить, то ли со мной переспать, то ли защищать, то ли боготворить.

– Разве не так оно всегда бывает между мальчиками и девочками? Они хотят твоё тело, но в то же время боятся его, – сказал он, возвращая ей бутылку. – Тебе придётся стать для них сестрой. Никакие другие доступные тебе роли не сработают.

– Роли?

– Дорогая, я всю свою жизнь провёл в театре. Всё в этом мире – роль, маска. Просто не забывай: мы так увлечённо прячемся под своими масками, что не замечаем, что и остальные люди – лишь плохие актёры в своих собственных сценариях.

Нэнси встала, чувствуя ненависть ко всему на свете.

– Пойду поплаваю.

– Вот это я понимаю, сила духа, – сказал Денден сонным голосом. – А я думаю, что достаточно напился, чтобы вырубиться. – Он завернулся в куртку и попробовал поудобнее устроиться на земле. – Спасибо тебе, Бакмастер, за наш спокойный сон.



В лагере Форнье было холодно, мокро и – по крайней мере до вчерашнего вечера – бедно, но у этого места было одно большое преимущество. У склона, в десяти минутах ходьбы от лагеря, располагался термальный бассейн, питаемый горячим источником, по имени которого и был назван кантон Шод-Эг. Над долиной только-только забрезжил рассвет. Нэнси сняла широкие армейские штаны, гимнастерку и нижнее бельё, каждый шов которого был сделан во Франции, а бирки английской прачечной аккуратно срезаны на Бейкер-стрит, и осторожно ступила в воду – холодную на поверхности, но теплую в глубине.

Вода обволакивала её рельефные мышцы, приобретённые за недели физических тренировок и к которым она ещё не успела привыкнуть. Она рассмеялась. Когда в сентябре 1939 года была объявлена война, Нэнси жила в Лондоне в отеле «Савой» и собиралась на курорт в Гэмпшир, чтобы сбросить лишние килограммы, которые она наела, питаясь лобстерами в масляном соусе и запивая их шампанским вместе с Анри.

Узнал бы он её сейчас? Возможно, ему бы понравилась её новая фигура. Грудь у неё сохранила форму, а вот бёдра стали уже, мягкий живот ушёл – теперь на его месте был упругий плоский пресс. Мышцы рук также обрели чёткий рельеф. В одежде французской домохозяйки она выглядела как молоденькая девушка, которую четыре года держали на строгом пайке, ну а в голом виде была похожа на амазонку.

Нэнси нырнула в воду, отдав ей свой вес, и почувствовала, как из тела постепенно уходит напряжение. Она вернулась к разговору с Денденом. Кем ей нужно стать для всех этих мужчин, чтобы они пошли за ней? Сестрой, над которой можно подшучивать и которую нужно защищать? Любовницей, которую нужно отбивать от врагов, или богиней, которой они будут поклоняться? Нет, богиня не сработает – она слишком далеко. Нужно, чтобы она могла им доверять, и чтобы они доверяли ей. Любовницей? Может, и правда стоит сводить одного из них в лес? Найти среди этих маки потенциального льва и сделать из него её чемпиона? Она снова нырнула в воду и задержала дыхание. Нет. Так она, возможно, и приобретёт одного союзника, но потеряет остальных. Да и при одной мысли о том, что до неё дотронется кто-то, кроме Анри… Нет.

Она снова всплыла на поверхность и наполнила лёгкие свежим утренним воздухом. Уже рассвело, и она огляделась вокруг, окидывая удивлённым взором крутые, покрытые деревьями склоны гор, светлеющее небо и шевелящиеся листья. Лениво подплыв к камню, на котором она оставила одежду, она вдруг заметила какое-то движение в зарослях, закрытых от ветра. Животное? В лесах водились дикие кабаны, но она ещё ни разу не видела их следов, а больше никакое лесное животное не могло вызвать такое заметное движение. Значит, это человек. Немецкий патруль? Мог ли кто-то зайти настолько глубоко в лес? Местный житель? Но в радиусе полутора километров не было ни единой фермы или деревни.

Не выбираясь из воды, она достала из-под полотенца пистолет и направила его на кусты, держась свободной рукой за высокие камни.

– Покажись!

Никакого движения. Ей что, показалось? Пара бессонных ночей – и вот у неё уже галлюцинации. И тут она вспомнила мальчишеский смех у костра и все поняла.

– Выходите, юные засранцы, если не хотите получить пулю в лоб!

Она выстрелила, прицелившись повыше, и попала в ствол молодого дуба. Пуля с внушительной скоростью отлетела в сторону.

Из-за кустов вышла троица испанцев, у которых имелся реальный боевой опыт. О них она была более высокого мнения. Они вышли, подняв руки над головой.

– Родриго, Матео и Хуан, – чётко произнесла она их имена. – Вы тупые ублюдки. Давайте-ка разберёмся. Вы прошли гражданскую войну в Испании, не пожалели сил и приехали сюда, чтобы воевать с фашистами. Между тем я только что чуть вас не застрелила. Ради чего это всё было?

Она медленно вышла из воды, всё ещё держа их на прицеле. Сейчас главное – не поскользнуться. Они покраснели и не сводили глаз с её тела, рассматривая её плоть – мускулистые руки, округлую грудь, тёмно-коричневый пах. Она позволила им смотреть, вбирать в себя её обнаженный вид. Так прошло некоторое время. Не сводя с них дула пистолета и ничего не говоря, она увидела, что они начали смущаться. Взгляды, наконец, достигли её глаз, и на лице отразился стыд.

– Да, у меня есть вагина. Вы думаете, это признак слабости? Думаете, я маленькая девочка, которая сбежит при виде крови? Хуан! – Она перевела прицел на самого старшего из них. – Ты так думаешь, Хуан?

– Нет, сеньора.

Она продолжала целиться в него.

– Матео, подай мне полотенце.

Он пробежал мимо неё, схватил полотенце и вложил его ей в свободную руку, изо всех сил стараясь не смотреть на неё, вернулся на свое место в середине и снова поднял руки. Нэнси постаралась сдержать улыбку.

– Нет, сеньора, – повторила она. – И это правильно. Потому что я взрослая женщина, не так ли, Родриго?

Родриго смотрел в одну точку в пятнадцати сантиметрах над её головой.

– Да, сеньора.

– А ты знаешь, что это означает, Матео, – быть взрослой женщиной?