Беатрис
Часть 31 из 55 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
— Сколько?
— Понятия не имею. То, что он мне изменяет, я обнаружила несколько лет назад. Он заверил меня, что это… всего лишь трудный период и что такого никогда не повторится, но все случилось снова.
— Ты знала о Мадлен Сведин?
— Нет, но теперь знаю.
Фрида не выглядела возмущенной — вероятно, в ее душе не осталось места для подобных чувств. «Или она все-таки знала?» — подумала Чарли, пока в голове у нее прокручивались всевозможные мотивы у Фриды, заставившие ее сотворить что-нибудь с ребенком: месть, одиночество, уязвимость, недостаток сна, психоз. Ей вспомнились все оскорбленные жены, являвшиеся в Люккебу, чтобы припереть к стене Бетти. Их надрывные крики.
«Держись подальше от моего мужа! Не смей подходить к моему мужу на пушечный выстрел, Бетти Лагер!»
— Если мы отыщем Беатрис, я найду в себе силы и разведусь, — тихо сказала Фрида. — Мне давным-давно надо было с ним расстаться, но… Я была так вымотана. У меня не было ни сил, ни средств, чтобы куда-то уйти.
Чарли кивнула. Сама она никогда не оказывалась в подобной ситуации. Не рассчитывала, что кто-то другой будет содержать ее и защищать от окружающего мира. Позитивный момент в том, чтобы расти в доме Бетти Лагер: ты привыкала ни на кого не полагаться, кроме самой себя.
Сара
Настоящие истории рассказывались в подвале. Там, под землей, мы говорили о том, о чем ни словом не упоминали на сеансах групповой терапии. Там, в темноте, не существовало историй со счастливым концом, никто не выходил замуж за бухгалтера.
Однажды ночью мы обнаружили письма. Лу удалось вскрыть ржавый замок на чемодане в маленькой комнатке позади той, где мы обычно собирались.
— Дерьмо какое-то, — вздохнула Никки.
— Вовсе нет, — возразила Лу. Достав из конверта письмо, она принялась читать его вслух.
«Я говорю Флоре, что наверняка схожу с ума, не могу отличить сон от яви, фантазии от реальности. Я говорю, что единственное, о чем я могу думать, — это мои доченьки, и они являются ко мне не только во сне. Я вижу их на дорожках, вижу под крыльями богини победы. Я слышу, как гулит младшенькая, слышу смех старшенькой. Вижу и слышу их, хотя обе у меня отняты, одна — жизнью, другая — смертью».
Сама не знаю почему, но волоски у меня на руках встали дыбом, когда Лу это прочла. Словно бы мы установили прямой контакт с тенями в коридорах, с пустыми взглядами на старых фото.
— Боже, какой ужас! — воскликнула Никки. — Кто все это написал?
— Похоже, это часть чего-то большего, — ответила Лу. — Тут нет ни начала, ни конца.
Перевернув страницу, она стала читать дальше:
«Вчера я видела, как по полу прогуливалась семья мышей в человеческой одежде. Там были папа-мышь в костюме и шляпе, мама-мышь в блузке и юбке и детки в штанишках с лямками и платьицах».
Мы начали смеяться. Казалось, мы буквально видим перед собой всю эту мышиную семью.
«Эденстам следит за всем, что мы делаем, — продолжала читать Лу. — Обычно он стоит на крыше и наблюдает за всеми. Вчера он пролетел мимо окон спальни верхом на лебеде. Честно говоря, это очень действует на нервы, когда за каждым твоим движением следят».
— Кто такой Эденстам? — спросила я.
— Главврач. Тот мужик в костюме с дурацкими усами — на фото у столовой. Он был последним главврачом перед тем, как психушка закрылась. По крайней мере, так рассказывал Франс, — объяснила Лу и выудила из чемодана еще целую стопку бумаг. — Похоже, это старые карточки.
«Пац. 154, постоянно в тревоге, утверждает, что видит в постели жуков и змей. Говорит, что она хочет умереть.
Пац. 96, неопрятная, переходит от расслабленного сознания к мании, ее необходимо держать подальше от мужского отделения, поскольку она ведет себя сексуально-вызывающе. Лечение — 300 миллиграммов гибернала».
— По крайней мере, лекарствами их пичкали щедро, — сказала Никки. — Они могли уйти в туман, ни от кого не таясь.
Лу достала еще одно письмо.
— Как грустно, — проговорила она.
— Так прочти вслух, — попросила Никки.
— «Скучаю по моим доченькам.
Скучаю по моим доченькам.
Скучаю по моим доченькам.
Скучаю по моим доченькам».
— Какой ужас, — прошептала я. — Кто это написал?
— Почерк такой же, как в прошлом письме, — ответила Лу. — Она подписалась просто «мама».
— Думаешь, они умерли? — спросила Никки. — Ее доченьки.
— Похоже, одна из них все же жива, — ответила Лу и продолжала читать.
«Мне снова стали сниться сны. Сегодня ночью мы были втроем — ты, я и малышка, как все и должно было быть. Мы шли по тропинке к озеру, осенние листья и солнце, мимо дома на холме.
Его там не было.
Во всем мире были только мы, я и мои доченьки, и все казалось таким настоящим, что мне хотелось никогда не просыпаться».
— Необязательно это значит, что она жива, — буркнула Никки.
— Но ведь она пишет своей дочери, — ответила я. — Это должно означать, что дочь жива — по крайней мере, была жива тогда.
— И вовсе это ничего не значит, — возразила Никки. — Может быть, у нее и не было никаких дочерей. Она ведь сидела в психушке, не забывай об этом.
— Да я прекрасно знаю, но было бы странно писать письма дочери, которая умерла.
— Не более странно, чем видеть главврача верхом на лебеде, — возразила Никки.
26
Чарли и Грегер сидели у окна в ресторане гостиницы.
Наученная вчерашним опытом, Чарли съела по дороге от участка большой гамбургер и теперь заказала себе только колу и кофе. Похоже, Грегер не разделял ее мнения по поводу еды — он с удовольствием поедал ложка за ложкой мешанину, которая выглядела так же неаппетитно, как та, которую им подали накануне.
— Где, черт подери, Паскаль Бюле? — спросила Чарли. — Почему мы его до сих пор не нашли?
— Скоро найдем, — заверил ее Грегер. — Долго скрываться трудно, особенно если человек не привык прятаться, а если у него с собой ребенок, то это еще сложнее.
— Думаешь, уже поздно?
— Стараюсь внушать себе, что нет, — ответил Грегер. — Все остальное слишком тяжело. Но цифры не на нашей стороне.
Густав дал им список женщин, с которыми имел отношения, будучи в браке. Их оказалось четыре: одна недавно родила и с тех пор едва выходила за порог своего дома в Гётеборге, вторая жила в Нью-Йорке и еще две в Карлстаде. У обеих имелось стопроцентное алиби.
— Но не факт, что он перечислил всех, — вздохнул Грегер.
— Зачем ему кого-то из них скрывать? — спросила Чарли.
— Возможно, потому, что это могло бы навредить ему, — пожал плечами Грегер. — Вполне вероятно, что он встречался с женами друзей или деловых партнеров.
— И все же мне кажется слегка притянутым за уши, чтобы отвергнутая любовница или ее муж похитили ребенка из-за измены, — заметила Чарли.
Грегер согласился, что это как-то не слишком реалистично.
— Но, может быть, никакого отчетливого мотива и нет, — продолжала Чарли. — Мог произойти… несчастный случай. Я имею в виду Фриду.
— Как ты считаешь, в каком она состоянии? — спросил Грегер. — Думаешь, правду сказала о ней Мадлен Сведин — что она психически больна?
— Даже не знаю, — ответила Чарли. — Когда я спросила Густава, он заявил, что у Фриды случались приступы усталости, что это скорее у Мадлен неустойчивая психика.
— Так что будем делать? — спросил Грегер. — Куда двигаться дальше?
— Придется еще раз поговорить с братом Фриды, — ответила Чарли. — С ним и ее друзьями.
— Проблема в том, что Фрида, похоже, не общалась с братом. И что у нее нет близких друзей. Я хотел сказать — даже Шарлотта, как нам показалось, не знает ее по-настоящему. О чем ты думаешь? — спросил он, заметив, что взгляд Чарли блуждает по помещению.
— О ней, о Фриде… даже не знаю. Она настолько зависима от Густава — ни работы, ни доходов, ни семьи, которая могла бы ее поддержать, никаких друзей. Все, что у нее есть, — это брат-наркоман.
— И дочь, — напомнил Грегер. — Дочь, которую мы по-прежнему можем разыскать.
Чарли кивнула.
— Ощущаю потребность выпить пива, — сказал Грегер. — Ты будешь?
— Да, — ответила Чарли. — Я тоже возьму.