Беатрис

Сара


— Не понимаю, почему мне надо ехать в это место, — сказала я и обернулась к Рите. Она сидела слишком близко к рулю, и двигатель у нее прокручивался на холостом ходу каждый раз, когда она переключала передачу.

— Меня пугает, что ты даже этого не понимаешь, — вздохнула Рита. — Ты хоть осознаешь, какая ты была в последний год?

Я не ответила.

— Как дикий зверь, — продолжала Рита. — Как психопатка. И чему тут ухмыляться? Я едва успевала работать из-за всех этих бесконечных звонков и организационных вопросов по поводу тебя. У меня тоже есть своя жизнь, о семье надо думать. Ты понимаешь, о чем я говорю?

Я кивнула, хотя не понимала. По части семьи у Риты есть только странный приходящий друг, с которым она все равно, похоже, почти никогда не встречается. Мы с ней ближайшие родственницы, и после всего, что случилось, жестоко говорить такие слова мне, собственной племяннице. Кто из нас на самом деле психопатка?

— Во всем виновата не только я, — возразила я.

— Перестань сваливать на других, — буркнула Рита. — Ты сама поставила себя в эту ситуацию. Разве нет? — продолжала она, когда я подняла глаза к небу.

Я подумала, как много в этой ситуации такого, что от меня нисколько не зависело. Не моя вина, что папа умер, что мама не возвращается домой и что Рита не предложила мне переехать к ней.

— Открой бардачок, — сказала Рита.

Я подчинилась.

— Достань сигареты.



Я стала рыться среди упаковок с пластырями и книжечками инструкций, но сигарет не нашла.

— Проклятье, — выругалась Рита. — Опять этот гад забрал мои сигареты. Вот поэтому с ним невозможно жить. Он не понимает, где его вещи, а где мои.

— У меня есть свои, — ответила я.

Мы припарковались в месте остановки для отдыха.

— Тебе не холодно? — спросила Рита, указывая на мой джемпер, закрывавший живот только до половины. Она пыталась уговорить меня надеть что-нибудь другое — что угодно, лишь бы я не смахивала на жрицу любви, но в этом новом месте меня должны принять такой, какая я есть.

— Ты же не в отпуск едешь, — продолжала Рита.

Я ответила, что я в курсе. Но потом мне вспомнились все папины грандиозные планы на лето. Он охотно рассказывал о том, как повезет меня туда, где пляжи с белым песком и пальмы, кокосовые орехи и кристально чистая вода. Я давно уже не верила, что мы с ним куда-нибудь поедем, но мне все равно нравилось его слушать. Он рассказывал с таким чувством — начинало казаться, что я и вправду там побывала. «Мы с тобой сидим под пальмой. Я пью холодное пиво, а ты… что-нибудь другое. Белый песок, бирюзовая вода — и ни единой души, сколько хватает глаз».

— Дом я буду продавать, — сказала Рита, загасив окурок. — Да, нет никаких причин, чтобы этого не делать. Наверняка найдется какой-нибудь норвежец или немец, готовый дорого за него заплатить. Но поначалу мне придется убрать все старье, а это займет немало времени, учитывая, сколько он всего накопил.

Я увидела перед собой, как Рита и ее друзья будут выкидывать все из дома, как будут смеяться над старыми рождественскими занавесками, годами висевшими на кухне, возмущаться по поводу запаха мочи в туалете и поднимать глаза к небу по поводу всего того барахла, которое папа отказывался выбрасывать. «Как же можно так жить, черт подери?» От этих мыслей меня пробирала злость.

— Под конец он и вовсе собирал все подряд, как хомяк, — сказала Рита.

— Просто ему трудно было расставаться с вещами, — ответила я и подумала о банках с пробками от бутылок, сломанными зажигалками и старыми монетами.

— Вот именно, — ответила Рита и поджала губы. — И теперь мне придется всем этим заниматься.

— Сожалею, что он так тебе все подпортил тем, что умер.

— Я не то имела в виду, — ответила Рита.

Я сказала, что хочу вернуться домой, хочу жить сама. Но Рита ответила, что так нельзя. Я не могу продолжать жить, как Пеппи Длинныйчулок. Кто-то должен обо мне позаботиться.

Почему?

По двум причинам. Первое: я веду себя деструктивно. Второе: у меня нет саквояжа с золотыми монетами.





3




Чарли проснулась до того, как прозвенел будильник, и обнаружила, что лежит голая на диване, прикрывшись только тонким одеялом. Горло першило, во рту пересохло. Она поднялась, натянула джемпер, валявшийся на полу, и пошла в кухню.

На полочке над вытяжкой лежал алкометр. Чарли подула в него и испытала большое облегчение, увидев показания «ноль-ноль». Несколько месяцев назад ее остановили для проверки наутро после посещения бара — просто везение, что ей удалось выкарабкаться из той ситуации. Больше она не собиралась рисковать.


Чарли взяла баночку с сертралином и проглотила четыре таблетки, запив большим глотком воды. Полтора года назад она удвоила дозу, перейдя со ста миллиграммов на двести, и внешний мир отодвинулся еще дальше. Врач, прописывавший ей рецепт, сказал, что это максимальная доза. Если и это не поможет, то…

Она не спросила: «То — что?», ибо знала, какие применяются методы, когда лекарства не помогают.

После увеличения дозы побочные эффекты заметно усилились. Она потела, страдала бессонницей и замечала у себя ухудшение памяти, но со всем этим она готова была мириться, только бы избавиться от страха.

В холодильнике стоял питьевой йогурт, который она заставила себя выпить, чтобы справиться с тошнотой. Только ощутив странное послевкусие, она взглянула на срок годности и обнаружила, что он вышел еще неделю назад.

Пятнадцать минут спустя она стояла в лифте, направляясь в гараж, и невольно думала, насколько легче все же становится жизнь, когда у тебя есть деньги. Ей, по крайней мере, не приходится искать парковочные места, кружа по забитым улицам или очищать ветровое стекло зимой. Удовлетворение оттого, что имеешь больше, чем тебе нужно, возникало от таких мелких деталей.

— Чарлин!

«Проклятье!» — подумала Чарли, услышав за спиной резкий голос. Она обернулась к соседке. Несмотря на весну, Доротея была одета в шубу до пят.

— Если ты о макулатуре, которую я выставила у своей двери, то ее уже там нет, — сказала Чарли.

— Речь не об этом.

— Мы можем поговорить позднее? — спросила Чарли. — Я спешу на работу.

— Тот факт, что ты… приводишь сюда по ночам посторонних мужчин, — продолжала Доротея. — Многие в нашем товариществе собственников жилья считают это проблемой.

Чарли похолодела, потом ей стало жарко. Она Бетти. Неважно, что декорации другие. Она Бетти, а Доротея — косые взгляды, которые на них бросали в поселке, визиты из школы, выкрики обманутых жен.

«Нам на них наплевать, солнышко. Мы их не видим и не слышим. Выше нос и смотри прямо перед собой».

— В каком смысле? — спросила Чарли, глядя в глаза Доротее. — В каком смысле это проблема?

— Думаю, ты и сама понимаешь, — ответила Доротея. — Мы не чувствуем себя в безопасности, когда ночью в парадной кто-то бегает, когда случайные люди знают код от домофона.

— Откуда вы знаете, что это случайные люди, а не мои друзья?

— Не знаю, что ты сама думаешь, Чарлин, но мне представляется, что все это совершенно неприлично. Пожалуй, предпочтительнее, если ты будешь общаться со своими друзьями в дневное время. Здесь я выражаюсь от имени всего товарищества.

— Может быть, тогда ты передашь от меня привет всем в товариществе? — проговорила Чарли.

Доротея кивнула.

— Я приглашаю к себе домой кого хочу и когда хочу. И меня не интересует, что думают обо мне люди, которых я не знаю. Мне наплевать. Ты не могла бы им всем это передать?

— Ты сможешь сама поговорить с ними на следующем собрании.

— Я не смогу прийти, — ответила Чарли. — Я занята.

— Откуда ты можешь это знать? Мы ведь даже пока не определились с датой.

Чарли вспомнилось прошлое собрание — многочасовые дискуссии о велосипедах в подвале, кодах от домофонов и небрежной уборке в подъездах. Кричащие дети во дворе, подозрительные незнакомцы, шастающие по лестницам, и живая изгородь, которую не поливали надлежащим образом.

— Все должны ходить на собрания, Чарлин, мы небольшое товарищество, которое…

— Это закон? — спросила Чарли. — Что все должны ходить на собрания?

Доротея бросила на нее полный презрения взгляд и заявила, что в этом товариществе все ходят на собрания — так было всегда. Затем она развернулась и быстро зашагала к своей машине.

Чарли снова подумала о Бетти.

«Нас это не трогает. Мы не слышим, не видим. Выше подбородок!»

Чарли замечала косые взгляды и слышала шепотки. Иногда ей казалось, что она даже читает мысли — о том, что дочь вырастет такой же сумасшедшей, как и ее мать.

Чарли пыталась убедить Бетти стать более похожей на других матерей — таких, кто не приглашает на буйные вечеринки массу незнакомых людей. Это может плохо кончиться. Но Бетти только смеялась в ответ. Она искренне не понимала, как у нее мог родиться такой критично настроенный и подозрительный ребенок.

А потом, когда деньги и выпивка кончались и подстегнутая веселость Бетти сменялась периодом мрачного уныния — лежанием на диване и смотрением в потолок, — она звала к себе Чарли и признавалась, что надо было ее послушать. Ей следовало прислушаться к ее словам, потому что Чарли — самый мудрый человек в мире, а Бетти идиотка. «Очень жаль, Чарлин, но твоя мама полная идиотка».

Доротея проехала мимо, надавила на педаль газа и бросила на Чарли последний взгляд.

Чарли улыбнулась. «У меня иммунитет, — подумала она. — Мне плевать». И снова промелькнуло это чувство — крошечная искорка благодарности за то, что она дочь Бетти Лагер.





4