Багдадский Вор

Ибо раздался пронзительный, громкий, победный боевой клич:

– Allahu Akbar! Allahu Akbar!

И в следующий миг невидимые руки возникли из ниоткуда; невидимые руки раскидали монгольских солдат во всех направлениях; невидимые руки ударили Чам Шенга прямо между глаз; невидимые руки подняли принцессу Зобейду и унесли ее из комнаты вверх по лестнице; а с невидимых губ рвался пронзительный, насмешливый боевой клич:

– Allahu Akbar! Allahu Akbar!

Невидимые руки и губы. Руки и губы Ахмеда, Багдадского Вора. Ведь минутой ранее, в саду, Земзем отыскала его в жарком, гремящем лесу бьющихся клинков. Из-под полога свистящих, быстрых алых мечей она кричала ему, и достаточно оказалось только ее первых слов: «Зобейда… Летающий ковер… торопись… о торопись!», чтобы заставить его понять, что случилось.

Он бросился к дворцовым воротам. Гигантский татарский капитан встал прямо на его пути. Снова копье против копья. Выпад и удар против выпада и удара. Умение и сила против умения и силы. Пика метнулась вверх, скользнув от земли с сухим скрежетом бамбукового древка, злобно рванувшись вперед. Багдадский Вор проворно увернулся от опасного удара, в то время как его меч, трижды обернувшись над его головой, опустился, как молния, наискось. Кованая сталь прошла сквозь плоть, мускулы, ткани и кости. Темные пятна крови растеклись гротескными арабесками над туникой, вышитой драконами. Предсмертный хрип вырвался из горла. Ахмед перепрыгнул через упавшего человека; Земзем прыгнула одновременно с ним, словно маленький терьер рядом с худой борзой.

На пороге дворца выстроилась стена из стальных ручных щитов, увенчанная стеной желтых, широкоскульных лиц, стеной сверкающих копий с овальными лезвиями; Чам Шенг поставил сюда свою личную маньчжурскую охрану, чтобы она сражалась за своего господина до последней капли крови.

Их было слишком много для одного человека – если бы он атаковал, то неминуемо потерпел бы поражение.

Ахмед на секунду остановился. Затем он вспомнил о Плаще Невидимости, который он нашел на дне Полуночного Моря, возле волшебной серебряной шкатулки: плащ защитит его от ревности и зависти неправедных.

Он вытащил находку из поясного платка. Быстро набросил себе на плечи. Он все еще видел маньчжурских воинов. Но могли ли они видеть его?

Он задавал себе этот вопрос. И в следующий же миг он узнал ответ. Ибо один из воинов, который хотел ткнуть его своим копьем, бросил оружие и уставился прямо перед собой, открыв рот, в нелепом удивлении.

– Где… почему… как… – запинался он. – Куда он делся?

Он отошел от порога, чтобы искать человека, который чудесным образом растворился в воздухе; Ахмед использовал эту возможность, чтобы проскользнуть во дворец и подняться вверх по лестнице, где – как мы уже говорили – он раскидал монголов, ударил Чам Шенга по лицу, забрал Зобейду с летающего ковра и убежал с ней, неся ее на руках.

Она не видела его. Плащ полностью скрывал его. Но любви не нужны глаза. Каким-то образом, с трепетом и волнением сердца, она почувствовала, кто это, она узнала, и она счастливо рассмеялась, в то время как монголы под руководством принца – их первое удивление и оцепенение миновало – бросились за ними, следуя за звуком мчащихся ног Ахмеда, за звуком громкого смеха Зобейды.

Но в это время их товарищи в саду погибли все до единого под мусульманскими мечами. Арабы наводнили дворец. Послышались удары и звон клинков, и много героических поступков совершили как арабы, так и монголы, и все эти поступки занесены в древние летописи; и наконец – хотя арабские и монгольские историки сообщают об одном и том же исходе битвы, но с тем отличием, что первые утверждают, будто все случилось благодаря их храбрости и вере в Аллаха, в то время как вторые говорят, что их превзошли числом десять к одному, и задаются вполне уместным ироничным вопросом, что бы сталось с их врагами, если бы не волшебные семена Ахмеда, – и наконец арабы победили, а все монголы были мертвы.

Все, кроме двух: Чам Шенга и Вонг К’ая, который своим телом защищал господина.

Мечи уже поднялись, чтобы сразить их, когда раздался громкий голос – это был Птица Зла, старый напарник Ахмеда в мошенничестве и воровстве, который только что появился на месте событий и решительно заявил, что такая смерть слишком хороша для них.

– Вздернуть их! – закричал он.

– Потрясающая идея – во имя Аллаха, во имя Аллаха!

И через одно из окон в верхней комнате просунули длинный, толстый шест и надежно закрепили его, и несколько минут спустя Чам Шенг и Вонг К’ай повисли в воздухе, доколе не умерли.

Таков был конец принца Монголии. Но даже в миг последнего забвения, в то время как его душа уже миновала ворота Дракона, чтобы присоединиться к душам его предков у Семи Желтых Родников, губы, синие, скрученные и сжатые болезненной гримасой, повторяли гордое и хвастливое утверждение его народа:

– Другие люди из моей расы придут после меня! Снова и снова мир содрогнется и падет перед монгольским бичом!

Это хвастовство не услышали, а если услышали, то осмеяли.

– Тигр! – кричала в саду маленькая, золотокожая арабская рабыня, глядя на повисший над землей труп монгольского принца. – Ба! Бумажный тигр с бумажными зубами!

– Слава Аллаху! – монотонно повторяли священники.

– Слава Аллаху! – монотонно повторяли воины.

– В самом деле, слава Аллаху! – повторил халиф Багдада, которого освободили из подземелья, как и принцев Персии и Индии. Он повернулся к мажордому: – Где могучий герой, который избавил нас от монгольского бича?

– Он с вашей дочерью, Рожденный Небесами. Наверху, в тронном зале.

– Попроси его прийти ко мне и принять мои царственные благодарности. Кстати… кто он?

Мажордом низко поклонился, заикаясь от смущения:

– Да простит Рожденный Небесами нижайшего из его рабов. Но человек, который освободил нас от монгольского ига, не кто иной, как Багдадский Вор!

– Больше не Багдадский Вор! – засмеялся халиф. – Наследник трона Багдада и после моей смерти и женитьбы на моей дочери – Халиф Правоверных, Тень Аллаха на Земле, Король Владык Вселенной и Верховный Правитель!

– Наследник трона Багдада! – сказал он, поприветствовав Ахмеда, когда тот вместе с Зобейдой вошел в зал.

Он ошеломил его своей благодарностью, расцеловал в обе щеки, немедленно пожаловав ему различные звания, титулы и великолепные вознаграждения. Придворные и солдаты, священники и принцы Индии и Персии следовали его примеру, целуя его, обнимая его, пожимая ему руки, пока Ахмед, краснея от смущения, не ступил на волшебный летающий ковер, его рука все еще обнимала талию Зобейды.

– Я ужасно сожалею, – сказал он, – но мне придется вас покинуть. Видите ли, несколько минут назад этот достойный человек, – указав на имама в зеленом тюрбане, того самого имама, который послал его в это приключение в поисках жизненного счастья, – соединил Зобейду и меня священными узами брака. А теперь, с разрешения всех вас или без него, мы отправляемся в медовый месяц. – Он повернулся к волшебному ковру. – Лети! – приказал он. – Лети, о ковер!

– Куда? – спросил халиф.

– К луне! К земле счастья, смеха, сладости, любви и маленьких детей!


– Заглядывайте ко мне по дороге, – закричал принц Персии, его сердце потеплело от щедрости, когда ковер взмыл в воздух. – И я приготовлю для вас такой праздник, который войдет в историю!

– Навещайте меня в Пури! – закричал принц Индии, стараясь превзойти перса в щедрости и вытянув шею, когда ковер поднялся еще выше. – И я познакомлю вас с моей божественной кузиной, богиней Дургой!

Но Ахмед, который заслужил свое счастье, как подобает всякому, не ответил. Он помахал левой рукой – правая рука все еще лежала на талии Зобейды, – и летающий ковер унес их из дворца, из сада, из Багдада высоко в воздух, к луне, в их свадебное путешествие, где с ними произойдет множество фантастических и необычных приключений.

«Но это, – гласит древняя арабская рукопись, – совсем другая история».





Во имя Аллаха!




Глава I. Ди-Ди




На мгновение взгляд барона Адриена де Рубе, одетого в легкий шотландский твидовый костюм с изысканной бутоньеркой у воротника, прекрасно подчеркивающий представительные формы тела, держащего в руке трость с золотой ручкой, укрывшего голову шлемом из пробкового дерева, бросавшим большую черную тень на выпуклый лоб и на воинственный хищный нос, курящего турецкую сигарету с вензелем, которая была вставлена в нефритовый мундштук длиною почти в десять сантиметров, чей кончик находился возле его рыжих усов, – барона, который прогуливался своей высокомерной, надменной легкой походкой вдоль главной улицы – зловонной, смердящей болезнями в городе на побережье Западной Африки, как будто он находился в своем родном Брюсселе и шел с фондовой биржи в кафе или из пахнущего сигарами, обшитого красным деревом дома, созданного в неоготическом стиле, на улице Ван Артевельде, – итак, на мгновение взгляд барона Адриена де Рубе упал на Махмуда Али Дауда, который приобрел привычку к самоконтролю, выработанную особыми тренировками на протяжении всей жизни.

– Алла Карим! – пробормотал араб себе под нос, быстро прищелкивая худыми, загорелыми пальцами, чтобы отогнать горбатого джинна несчастья.

Не то чтобы он считался суеверным человеком, но, будучи мусульманином, он прослыл по-настоящему иезуитским противником в духовных и мирских делах. С одной стороны, он не верил ни в джиннов, ни в это щелканье пальцами ради защиты от них, а с другой стороны, он не видел ничего плохого в том, чтобы быть осторожным.

– Доброе утро, барон. – Араб говорил на безупречном французском.

– А-а, да, доброе утро, – последовал небрежный ответ.

Это было полной противоположностью дружескому рвению. Небрежность тоже была своего рода способом легкого самовыражения во время прогулки, так как барону приходилось усердно переносить вес на левую ногу, в то время как правая нога едва касалась земли, и делать вид, что он не замечал Махмуда Али Дауда, пока тот не обратился к нему. Как будто барону было трудно остановиться и поговорить!

Араб покраснел. Он судорожно сжал и разжал руки, которые почти непроизвольно пытались нащупать рукоять кинжала с широким лезвием, скрывавшего свою смертоносную душу в малиновых объемных складках ткани на талии. Казалось, его семитская гордость была задета. Оскорбительные слова застыли на его губах, но с большим усилием он загнал их обратно.

Бизнес! Он вспомнил слова Джеймса Донаки, своего сурового шотландско-американского партнера, его монотонные проповеди о том, что бизнес есть бизнес и не имеет значения, нравится ли тебе человек или нет. Бизнес требует твердой руки, расчетливого ума и правильных слов.

Махмуд Али Дауд сменил свой хмурый взгляд на улыбку.

– Когда вы прибыли, барон? – спросил он. – Я не имел ни малейшего понятия, что Верман уже в пункте назначения.

Он посмотрел на море, где сверкающие клинья солнца, проникая сквозь пальмовые листья, исчезали в волнах, словно золотая кисея. В открытом море не было ни единого судна, кроме того потрепанного норвежского грузового парохода, что пьяно склонился, сбросив оба якоря. Его образ мало напоминал кокетливый силуэт французской канонерки.

– Я не знал, что…

Глубокий смех барона перерос в грохочущие слова; он заявил, что флаг Вермана не появится на горизонте до конца следующей недели, не дав закончить вопрос.

– Мы оставили судно почти на тысячу километров севернее, внизу на побережье Марокко. Оно без конца разгружалось и нагружалось в каждом вонючем порту. Не будь таким нетерпеливым, Дауд. В чем дело? Ожидал какого-то важного письма? – продолжил барон.

– Нет. Но как вы…

– Любопытный парень. Любопытство одна из черт характера, свойственная твоей расе. Вон, посмотри!

И он взял араба за руку и направил большой палец на юго-запад, где солнце оставляет одну за другой ослепительные ленты на окруженной берегами бухте, не очень большие, не слишком глубокие, чтобы дать могучим лайнерам и грузовым пароходам встать на якоря, при этом все же сохраняя довольно много места в уютной, тихой гавани для маленьких белых судов. Там виднелись их аккуратные снасти, изящные дымовые трубы в малиновом ободе и корпуса напротив переливающихся, как аметисты, скал.

– Ох! – Араб глубоко вздохнул. – Вы… Вы правы. Вы приплыли на яхте компании. Вы спешили?

– Возможно.

Бельгиец мягко улыбнулся, в то время как араб посмотрел на него взволнованным, заинтригованным, даже немного нервным взглядом:

– Почему вы не связались с нами? Меня ведь могло здесь не оказаться, так же как и Донаки. Наши условия вовсе не изменились, но…

– Я приехал сюда не для того, чтобы встретиться с тобой или твоим партнером.

– Нет? Всего лишь поездка для приятного времяпрепровождения?

– Собственно, а почему бы и нет? Бизнес – это удовольствие, друг мой, – рассмеялся барон. – А большой бизнес – это самое большое удовольствие в мире. Ты это знал, не правда ли? – И вдруг он продолжил, резко и внезапно заговорив с акцентом: – Особый бизнес! Бизнес, который имеет дело, предположим, с выкупом языческого африканского короля, обменом товаров, например, на золото, каучук или слоновую кость. Прекрасный выбор этого потного, смердящего существа, выпрашивающего товары или защиту компании, организованной на основании правительственной концессии.

– Или Донаки и Дауд, – предложил его собеседник.

Барон де Рубе улыбнулся.

– Мертвые уносят все с собой в могилу, – продолжил он, – и мертвые не могут торговать.