Багдадский Вор

Воины ислама! Мужчины великой отваги! Благородные души!





* * *


Благородные души?

Это спорный вопрос.

Ибо древняя арабская рукопись, из которой мы заимствовали историю Багдадского Вора, прерывает здесь повествование, чтобы сделать одно интересное замечание:

«И сегодня потомки этих воинов живут в Багдаде, Дамаске и по всему Арабистану. Многие из них используют фамильные имена Ибн Каббут и Ибн Хура, что означает „Сын Семени“, в доказательство своего необыкновенного происхождения. Те, которые вошли в Багдад с Ахмедом, заняли места мужчин, убитых монгольской ордой. Но, в то время как они стали хорошими солдатами и позднее хорошими мужьями и отцами, мусульманские священники и теологи никогда не были вполне уверены, могут ли они или их потомки претендовать на то, что у них есть душа.

Ибо так задумал Аллах, так подготовил для будущей миссии Мухаммеда!

Адам был сотворен по воле Божьей. Некоторые предания гласят, что голова Адама в его изначальном обличье касалась неба, и также говорят, что Адам был так назван из-за своего цвета, красного, как пшеница; так как пшеница – это „adameh“ в классическом арабском, языке Единого Бога. Сотворение Адама пришлось на пятницу, десятый месяц Mohurrun, одиннадцатый час, восход первого градуса Овна; Сатурн находился в том же созвездии, а Марс в Козероге. Затем Бог попросил ангелов склониться перед Адамом, и все они подчинились, кроме Иблиса, который таким образом стал Шайтаном, Дьяволом, Падшим Ангелом. Затем Бог сотворил Еву. Но Иблис, увидев, что за одно преступление он поплатился всеми заслугами былого повиновения, решил навредить Адаму. Теперь Адам был в Раю, куда Иблис не мог войти. В конце концов, тем не менее, как подробно описано в истории и преданиях, с помощью хитрости и помощи павлина, который стоял на стене Рая как страж, и змея, который был часовым у северных врат, Иблис проник внутрь. Более того, сказано, как Иблис искусил Адама и Еву – это ведомо всему миру – и как Адам, изгнанный из Эдемского сада, воскликнул: „О Аллах! Зачем ты наделил меня душой? Если бы у меня не было души, ты не мог бы ни обвинить, ни наказать меня за то, что я поддался соблазну!“ И затем Адам заплакал – это случилось на горе в Индостане, куда Адам и Ева после Падения были изгнаны из Рая, в пятницу, пятый месяц Nisan, – и из слез, которые он пролил, появились перец, кардамон и корица, в то время как из скорби в его душе возникли облака, сорняки, пустынные шакалы и мусорные вороны.

Не со всеми пунктами этой истории согласны мудрые теологи. Но нет сомнений в том, что Бог дал душу Адаму, и в том, что ради спасения его души Он позднее послал Мухаммеда смертным как своего посланника.

Но воины, которые въехали вместе с Ахмедом в Багдад, были не потомками Адама, а потомками семян. Из-за этого возникает вопрос – были ли у них души или они были просто воплощенными объектами, материализованными силой воображения Ахмеда? Это спорный вопрос, и мы повторяем, что и сегодня многие уважаемые мусульманские теологи отказываются признавать, что потомки этих семян, члены семей Ибн Каббут и Ибн Зура, наделены превосходным и благословенным духом Аллаха…»

Так древняя арабская рукопись продолжается на нескольких страницах. Но мы не хотим сказать, что монгольский капитан каким-то образом интересовался душами солдат, когда, открыв рот, испугавшись, он следил за их ужасным и чудесным появлением у зубчатых стен Багдада.

Он спрыгнул вниз; побежал так быстро, как только мог, распространяя тревогу по всему Багдаду, громко выкрикивая:

– Спасайся, кто может, о монголы! Идет великий маг! Он призывает армии невидимых воинов из недр самой земли!

– Спасайся, кто может! Спасайся, кто может! – доносились повторяющиеся крики, когда мусульманские воины во главе с Ахмедом проехали через ворота.

Они ринулись вперед как крылатые фантомы – старые и молодые; арабы и турки; египтяне, мавры и туркмены; мужчины колоссальных размеров, странные и ужасные существа, сидящие в серебряных стременах, головы отброшены назад, волосы свободно развеваются на ветру, сабли танцуют в воздухе, пики наготове; и небольшие, безбородые юноши, взгромоздившиеся, как обезьянки, на свои высокие седла, но использующие свое оружие с такой же силой и сноровкой, как и старшие товарищи. Над сияющими серебряными доспехами смешались в великолепную радугу их бурнусы, красные, фиолетовые, зеленые, желтые и синие; кавалькада пересекла площадь Одноглазого Еврея, затем перестроилась, чтобы образовать новые, смелые цвета, когда всадники разделились на маленькие группы, несшиеся по улицам и аллеям в погоне за улепетывающими, охваченными паникой монголами, убивая отставших, окружая целые роты желтокожих орд в железных шлемах, предавая их мечу за веру.

– Вперед! Вперед… во имя Пророка!

Дикий боевой клич раздавался повсюду. Усиливаясь, раздуваясь, распространяясь, он эхом несся от улиц к мечетям, от мечетей к домам, от домов к погребам и резервуарам, где жители Багдада прятались в страхе и трепете перед Бичом Божьим. Они слышали; удивлялись; осторожно выходили из своих убежищ; смотрели. Затем, созерцая торжественное наступление освободителей, они поднимали оружие и бросались вперед.

Тут и там они убивали одиноких монголов. Десять минут спустя они были убеждены, каждый из них, что именно их храбрость принесла победу, и они решительно не учитывали того факта, что без великолепного чуда Ахмеда они бы продолжали подчиняться монгольскому игу так же робко, как и прошлой ночью.

Летопись продолжает рассказывать, как жители Багдада неслись вслед за освободителями, убивая раненых монголов, не слишком рискуя своими ценными жизнями.

Они громко кричали:

– Убить монголов! Превратить их в пепел! Разрубить надвое! Изрубить их в кашу! Гнать их прочь! Выпить их кровь! Уничтожить их под корень! Уничтожить их до конца!

Интересно заметить, что те, кто издавал самые громкие и самые чудовищные крики, были мужчинами, которые прошлой ночью, когда монголы атаковали, оставили своих женщин и детей на милость захватчиков, в спешке сбиваясь, как крысы, в подземные убежища.





* * *


Ахмед скакал во главе армии.

– Allahu Akbar! – кричал он. – Бог велик!

– Откройте ворота нашему избавителю! – кричали горожане.

И когда он скакал по широкому проспекту, ведущему во дворец халифа, снова и снова он опускал руки в серебряную шкатулку, рассыпая маленькие желтые семечки по земле; снова и снова появлялись воины, пока их число не сравнялось с числом звезд на Млечном Пути и у монголов не осталось надежды, хотя тут и там они сплачивались и давали бой со всем своим свирепым монгольским мужеством.

Некоторые избежали резни. Они быстро побежали к дворцу и принесли новости. Те распространились, как порох под искрой.

Внизу, в подземной тюрьме, где Халифа Правоверных и принцев Персии и Индостана держали как пленников, стало весело.

– Я всегда знал, – сказал принц Индии, – что мои божественные предки не позволят мне погибнуть! Когда я вернусь в Индостан, я принесу в жертву семнадцать тысяч молодых людей из превосходных семей Дурге, Великой Матери!

– И я, – сказал перс. – Как только я покину эту камеру, пообедаю жареным павлином, начиненным белым виноградом, и тремя бутылками чужеземного вина. Между прочим, – заметил он, повернувшись к халифу. – Теперь, когда монгол в стороне или, по крайней мере, скоро будет в стороне, я желаю подтвердить свое право на руку вашей дочери…

– Вовсе нет! – прервал его принц Индии. – Вовсе нет! Это я…


– Закройте рты, вы оба! – воскликнул халиф, впервые в жизни забыв о царственном воспитании. – Никто из вас не будет моим зятем. Моя дочь выйдет замуж за мужчину, который отвоевал Багдад, и мне все равно, мусульманин он или еврей, христианин или буддист, белый или зеленый, вор или император!

Так беседовали могучие властелины Азии внизу, в камере, в то время как в башне во дворце, недалеко от комнаты Зобейды, Вонг К’ай просил своего господина бежать, пока еще оставался шанс. Но монгольский принц упрямо покачал головой. Он указал на родовые таблички.

– Поставь мою охрану к дворцовым воротам. Моя раса вечна, непобедима! – произнес он с мрачным, зловещим достоинством. – Я не бегу ни от богов, ни от чертей.

– Но даже ты, о Великий Дракон, – умолял Вонг К’ай, – не можешь сражаться с чудесами! Волшебная армия, сотни тысяч сильных вокруг стен. Взгляни! – указал из окна. – Еще больше воинов появилось из-под земли! Твои войска спасаются бегством. Идем! Все еще есть время…

– Нет!

– Пожалуйста, пожалуйста, о Великий Дракон!

И когда в конце концов принц решил воспользоваться советом Вонг К’ая, было слишком поздно. Мусульмане уже наводнили дворцовый сад, расчищая себе путь сквозь сомкнутые ряды маньчжурских воинов, которые храбро сражались. Но у последних не осталось надежды. Большая часть монгольских и татарских воинов разместилась во дворце – только несколько личных слуг принца остались позади – в подкрепление силам маньчжуров. Но шаг за шагом, секунда за секундой лес пик падал под ударами мусульманских мечей; Ахмед всегда был в авангарде, направляя коня в гущу битвы; сабля его кружилась как цеп.

– Великий Хан, все пути к отступлению перекрыты! – причитал Вонг К’ай.

Монгольский принц посмотрел из окна. Он пожал плечами. Повернулся к своим родовым табличкам. Низко поклонился.

– Примите, о духи моих предков, – сказал он торжественно, – мой собственный дух. Сегодня я пересекаю Ворота Дракона. Я признаю поражение. Да, – его голос гордо повысился, – я знаю, что другие из моей расы пойдут за мной, что еще не раз мир содрогнется и падет под монгольским бичом!

Спокойно, неторопливо он обнажил шею и встал на колени.

– Вонг К’ай, – продолжил он, – настал твой черед исполнить прекрасную и почетную обязанность – отрезать мне голову!

– Нет, нет, о Великий Дракон!

– Я приказываю!

Вонг К’ай вздохнул.

– Слушаю и повинуюсь! – пробормотал он.

Он уже обнажил свой кривой меч и был готов опустить его с полной силой, когда дверь открылась и ворвалась Лесная Вода в сопровождении полудюжины солдат, взволнованно крича:

– Ох… слушайте… слушайте! Есть выход! Вы можете спастись! Волшебный летающий ковер! И принцесса…

– Во имя Будды! – воскликнул Чам Шенг. – Ты права! – Он встал и повернулся к охране: – Быстро! Принесите мне волшебный ковер! – И сказал Вонг К’аю: – Я возьму Зобейду с собой. Вместе с ней мы полетим далеко на север, в Монголию, на родину, куда даже эти чудесные воины не посмеют пойти!

В конечном счете Зобейду спасло то, что все происходило в восточном дворце, мусульманском доме, где нет уединения для смеха или горя и даже для отчаяния, где смотровая щель есть в каждой стене, двери, занавеске и потолке, где в каждой комнате есть невидимые наблюдающие глаза и невидимые слушающие уши. Так, если бы лязг стали битвы снаружи не заглушал все остальные звуки, принцесса могла бы услышать шелест шелковых одежд и легкий топот босых ног, если бы Земзем, которая подслушала заговор из соседнего алькова, не прибежала бы к своей госпоже и не рассказала все ей.

Последняя оставалась одна в своей комнате. Ибо несколько секунд назад, посмотрев из окон и увидев своих товарищей, падающих под мусульманскими ятаганами, солдаты, назначенные смотреть за ней, присоединились к соотечественникам в их последней битве.

– Идем! – вскричала Земзем. – Вниз по лестнице и через заднюю дверь в сад – я знаю путь – следуй за мной, Рожденная Небесами!

Она вышла из комнаты и спускалась по лестнице. Зобейда шла в нескольких шагах позади нее. Земзем уже достигла нижнего пролета, когда в другой части лестницы появился Чам Шенг с Вонг К’аем и монголами, которые несли волшебный ковер. Они остановились прямо между Зобейдой и Земзем. Последняя хотела вернуться и помочь своей госпоже всеми силами – и во дворце был не один молодой арабский солдат и слуга, который, при всей романтической предрасположенности, мог немало рассказать об острых, цепких ногтях Земзем, – когда Зобейда дала ей знак двигаться дальше в сад.

Земзем поняла молчаливое сообщение. Боевой топор просвистел мимо ее головы менее чем в дюйме, воткнувшись в стену, тяжелая рукоять из пальмового дерева бешено дергалась из стороны в сторону, как неисправный маятник. К этому времени она наклонилась, преодолела оставшийся лестничный пролет и через заднюю дверь выскочила в сад.

Она направилась прямо в багровую, шумную путаницу, которая царила везде, прямо в гущу битвы, где монголы отчаянно пытались сдержать атаки арабов злым свистом копий, разрезающих воздух кончиками кинжалов, ударами по доспехам и стуком щитов. Земзем завопила, стараясь перекричать дикий, гортанный боевой клич и крики умирающих, когда мечи и копья попадали в цель:

– Ахмед! О Ахмед! Багдадский Вор!

Она увидела его, теперь сражавшегося в пешем строю. Она попыталась проскользнуть сквозь лес кованого железа, чтобы добраться до него.

Наверху Зобейду загнали в угол. Она стояла прямо и гордо. Принц Монголии иронично поклонился и столь же иронично сказал:

– Увы! Необходимо, чтобы ты сопровождала меня без надлежащих свадебных церемоний. Мы поженимся сразу же, как только прибудем в мою страну. Готовься! – Он ступил на ковер и протянул худую, желтую руку: – Будь добра присоединиться ко мне, Зобейда! Я приказываю!

– Нет! – воскликнула она. – Нет!

– Ах! – Он улыбнулся. – Может быть, в самом деле ты не любишь меня?

– Я тебя ненавижу!

– Ненависть тоже приправа к соусу страсти. Идем! – Его голос стал суровее, когда она сделала шаг назад. – Бесполезно сопротивляться, Разбивательница Сердец. Вспомни древнюю пословицу: из яйца, сражающегося с камнем, вышел желток.

– Нет, нет, нет! – закричала она снова.

– Я сожалею, – ответил он, – что мне придется применить силу.

Он отдал приказ монгольским солдатам. Зобейда сопротивлялась. Но она была беспомощна. Они подняли ее на ковер. Они удержали ее.

Принц уже говорил ковру:

– О волшебный летающий ковер, неси нас в… – И внезапно его голос оборвался.