Апперкот

Воспользовавшись остановкой и уже имевшимися на плаву шлюпками, решили высадить на этот чертов мыс десантную партию из морских пехотинцев, чтобы окончательно избавиться от угрозы «оживания» его чрезвычайно опасных пушек. Добровольцев из моряков не брали, чтобы быстрее управиться. К тому же на корабле для них работы сейчас было «выше крыши», особенно учитывая большую убыль людей на верхних постах.

Отряд из тридцати четырех морпехов (всех, кто остался на ногах из полусотни взятых на борт в Озаки) возглавил мичман Терентьев с крейсера. Они надели черные бушлаты, чтобы не сверкать в лесу тельняшками и светлыми парусиновыми робами, в которых работали на корабле, что резко контрастировало с белой тужуркой мичмана, одевшегося перед боем «по первому сроку», хоть и перепачканной теперь копотью и кровью.

У каждого имелась винтовка с примкнутым штыком. Хотя пулеметов не было, все перепоясались крест-накрест забитыми пулеметными лентами. Как выяснилось еще на тренировках под Владивостоком, так можно было утащить бегом гораздо больше патронов. На ремне вместо подсумков теперь свободно разместились большой жесткий деревянный короб кобуры с трофейным «симоносекским маузером» и пять запасных обойм к нему в специальных удобных кармашках.

В довершение неположенной экипировки за плечами топорщились вещмешки, набитые огнепроводным шнуром, пироксилиновыми патронами и прочими нужными в предстоящем деле вещами. «Оморяченные» казаки взяли еще и шашки, закрепив их ножны на спине, чтобы не мешали скакать по камням, кустам и лесу. Остальные ограничились большими самодельными ножами за голенищами сапог или в специальных ножнах на лямках вещмешка.

За такой «разбойничий» вид все непременно схлопотали бы нагоняя от какого-нибудь пехотного генерала, окажись он здесь. Когда Терентьев увидел свое снарядившееся войско, невольно выдал, присвистнув: «Ну, прямо пираты! Шашки-то хоть вам на кой?! Не додумались на берегу оставить?»

Ответом было недовольное сопение короткого строя. А возглавлявший шеренгу вахмистр с шикарными усами негромко выдал: «Не извольте сомневаться, вашбродь! Лишнего не взяли. Все, как учили».

Махнув на него рукой, мичман приказал занимать места в шлюпках.

На двух пробитых осколками вельботах быстро достигли берега. Ловко высадившись на маленьком пляже из черных, отшлифованных волнами валунов и галечника чуть восточнее оконечности мыса, бросились к кустарнику, сразу переходящему в лес. С открытого места хотелось убраться как можно скорее. Но в зарослях почти сразу нарвались на встречный ружейный огонь, вынудивший залечь и начать отстреливаться.

Растерявшийся было мичман быстро опомнился и, согласившись с предложением того самого вахмистра, приказал идти в обход, чтобы не терять людей и время, оставив на прежней позиции десяток стрелков, для отвлечения внимания. Пока те, постоянно переползая и постреливая в сторону японцев, создавали видимость всего отряда, завязшего у мыса, две дюжины морпехов, рысью, пригнувшись, ушли влево по старой осыпи, поросшей молодым покосившимся сосняком, вдоль уреза воды огибая горушку, на которой стояли японские пушки. Достигнув распадка, уже позади нее, двинулись вверх по склону.

В итоге, на преодоление бегом немногим более полуверсты до батареи, со всеми кругалями по горному лесу, потратили около десяти минут, постоянно ожидая ружейного залпа из-за кустов или густо росших деревьев. Не сбиться с пути помогал не стихавший грохот разрывов на японских позициях. Выходя к ним с тыла, неожиданно выскочили на берег небольшого красивого озера, окруженного лесом со всех сторон.

Отсюда, между сосен на другом берегу несколько выше, были уже хорошо видны разрывы наших снарядов. Все так же бегом обогнув озеро с севера, подошли к орудиям вплотную и дали ракетный сигнал о прекращении огня. Как только ракеты ушли в небо, ринулись в атаку.

Батарею взяли одним рывком. К этому времени на изрытых воронками и заваленных свежим буреломом позициях осталось только 47 живых японцев. Из них половина были контужены и не могли оказать сопротивления. Они уже почти не понимали, что происходит. Таких быстро связывали, оставляя там, где находили, и бежали дальше.

Яростно отстреливались только офицеры, почти все бывшие на штабном пункте, оборудованном дальномером и все еще действовавшим телефоном. Расстреляв все патроны к своим пистолетам и ранив при этом не меньше пяти морпехов и командира отряда, они бросились в атаку, размахивая фамильными мечами.

Получивший пистолетную пулю в ногу Терентьев, совершенно обессилевший от ранения, а особенно от предшествовавшей бою «пробежки», свалился на камни, завороженно глядя на катану одного из японцев, неминуемо и стремительно опускавшуюся на него. Но в последний момент сталь меча была отбита златоустовской шашкой оказавшегося рядом усатого вахмистра морской пехоты Семена Буденного.

В течение следующих десяти или чуть более секунд, орудуя шашкой и пустым маузером, он отбивался от двоих наседавших на него японских офицеров. Эта схватка закончилась совершенно неожиданно, когда с характерным выдохом «кхэ-э» Семен развалил надвое одного из противников, с оттяжкой разрубив его от плеча до ниже пояса. И тут же, уйдя от рубящего удара сверху второго, сам ударил его искромсанным маузером плашмя в голову справа, расплющив ухо и выбив из сознания.

Все это не реальными событиями, а какими-то цветными картинками пронеслось перед глазами уже едва живого мичмана, совершенно переставшего понимать что-либо из окружающего. Еще когда бежали вверх по склону, он всего с одним револьвером в руке выложился полностью, только на силе воли дотянув до позиций, хотя считал себя достаточно спортивным человеком, любил охоту и хорошо ездил верхом.

При этом мичман не переставал удивляться, как эти люди, увешанные оружием и с мешком за плечами, весящим далеко за полпуда, умудряются еще и перекидываться шутками на бегу, легко и почти беззвучно перескакивая через валежины и огибая сучья. В то время как он все время за них цеплялся, производя немало шума и ловя за это на себе укоризненные взгляды. Причем чем дольше бежали, тем больше он шумел, или это только казалось так, потому что сердце уже гулко стучало где-то в самых ушах. Потом был бой и жгучая боль в ноге.

А Буденный, быстро оглядевшись, рявкнул: «Живьем брать! Живьем!» Все так же возвышаясь над раненым командиром с шашкой в правой руке и сверкающим свежими глубокими зарубками от мечей огромным пистолетом в левой, запаленно дыша после схватки, он говорил мичману, в адреналиновом кураже забыв субординацию: «А ты говоришь, шашку на берегу оставить надо было! Нельзя казаку без шашки! Она, конечно, против пулемета не очень! Однако же сгодилась!»

Мичман же просто лежал на подернутых хилым мхом камнях, не в силах пошевелить ни одним мускулом, и дышал, дышал, дышал! Даже нога уже не болела. А над ним сходились в вышине верхушки сосен, какие-то причудливые, совсем не такие, как у нас, а еще выше небо. Оно такое же… Или все же другое?!

Тем временем рядом, пользуясь в основном прикладами, привели в такое же безопасно-бессознательное состояние оставшихся четверых еще живых офицеров. Из них трое были в морских мундирах. Обратно их, надежно связанных по рукам и ногам и запеленутых в найденные здесь же куски брезента, волокли на плече, как мешки с картошкой.

Беглый осмотр укреплений дал ответ на вопрос необычайной живучести батареи. Все орудийные дворики имели перекрытые щели для защиты прислуги подачи от шрапнели, а орудия закрывались развитыми щитами, полностью укрывавшими расчет с боков и сверху. Вывести из строя такую пушку могло только прямое попадание или удачный крупный осколок, удара которых все же не выдерживала сталь щитов.

Уцелевшие, точнее уже восстановленные расчетами два орудия и телефон привели в негодность, подорвав сложенные в орудийных двориках снаряды, а вот наспех заложенный заряд в артиллерийском погребе почему-то не сработал. Но возвращаться из-за этого не стали и так же бегом, повторяя все кривули, вернулись к шлюпкам, сразу отозвав отвлекающих стрелков назад. Половину дороги раненых, как и пленных, пришлось нести на руках. Всех их толком перевязали, только вернувшись на берег.

Крейсера к этому времени уже возобновили движение, и их пришлось догонять под японским обстрелом, постоянно вычерпывая воду, хлеставшую через временно заделанные осколочные дыры в бортах и днищах. Но десантники на веслах шли все же быстрее изрядно побитых крейсеров, ковылявших в сцепке под двумя паровыми машинами на обоих.

Приняв на борт штурмовую группу с пленными и не став тратить время на подъем полузатонувших искромсанных шлюпок, продолжили отход. Японский огонь стал редким и не прицельным. Били явно наугад по площадям. Избежав новых повреждений, исправляя старые, ушли от обстрела к северо-западу, оказавшись в сравнительно безопасных водах.

К десяти часам утра от японских батарей у входа в Сасебо, находившихся теперь по другую сторону клубящейся постоянно обновляемой серой массы мазутного дыма, крейсера закрылись еще короткой плоской «лопатой» мыса Иорисаки. Однако из-за него по-прежнему торчали их мачты, которые могли видеть с форта, поэтому движения в направлении бухты Таварата не прекращали до тех пор, пока примыкавшие к нему зеленые холмы окончательно не отгородили отступавшие крейсера от тяжелых пушек.

Отсюда в одном из просветов истончившейся и иссохшей завесы между входными мысами уже на пару мгновений показался приближавшийся с юго-запада долгожданный тральный караван главных сил. Хотя больше никого разглядеть не удалось, это придало уверенности всем. Ход застопорили, снова занявшись пробоинами. Здесь теперь казалось безопасно.

Необходимости рисковать миноносцами, держа их на виду у фортов, больше не было, так что подошедшего «двести девятого», уже полностью восстановившего свои ходовые возможности, отправили в разведку к входу в Сасебо, с приказом собрать на обратном пути всех дымзавесчиков, совсем скрывшихся из вида где-то там же, и привести их к крейсерам.

Но стояли на месте недолго. В начале одиннадцатого утра сцепка «Аврора» – «Жемчуг» и подбитые миноносцы опять дали ход и медленно повернули на юг-юго-запад, чтобы освободить место для ожидавшихся в скором времени броненосцев и одновременно поскорее удалиться от неконтролируемого нами явно враждебного побережья и выхода из гавани Сасебо.

Плоды недавней бурной деятельности наших миноносцев, судя по всему, еще не давали японцам возможности разглядеть эти переползания с места на место. Они продолжали неприцельный обстрел прежнего места дрейфа «Жемчуга», но уже только из тяжелых орудий. Средние и более мелкие, как потом выяснилось, пытались накрыть мельтешившие у них под носом верткие кораблики, но попаданий добиться так и не смогли. Повреждения ограничились осколочными пробоинами, не повлиявшими на боеспособность.

А где-то там, западнее входного канала в Сасебский залив с фортами мыса Кого и бухты Омодака, в полную силу бились главные силы эскадры. На западе и юго-западе сейчас были хорошо видны шапки шрапнельных разрывов. Это значило, что батареи с обеих сторон входа находятся под плотным огнем.

Ушедший к эскадре с донесением «двести одиннадцатый» еще не вернулся, каких-либо других сигналов, возможно подаваемых Рожественским, в западной части горизонта видно не было. Радио все так же не работало из-за помех, так что до конца ситуация по-прежнему оставалась неясной.

Поскольку основная задача – контроль над входом в порт Сасебо – все еще оставалась невыполнимой, пытались реализовать хотя бы запасную, то есть разведку. С «Авроры» запрашивали, кто что видел. Пришедшие от входа в бухту миноносцы сообщили, что в самом порту наблюдали множество пароходов. Боевых кораблей и новых огневых точек не обнаружили. Это несколько успокаивало.

Подытожив полученные доклады, на мостике флагмана отряда пришли к выводу, что для эскадры шансы добиться решающего успеха еще есть, но всем, кто был сейчас здесь, нужно еще чуток продержаться и любой ценой помочь тем, кто пробивается снаружи.

После обмена семафорами и получения докладов выяснилось, что на данный момент под командованием Егорьева находились два крейсера, из которых лишь один сохранил возможность использовать часть своей артиллерии (по требованию старшего механика «Авроры» Н. К. Гербиха, стрельбу из всех плутонгов, кроме носового, категорически запретили, чтобы предотвратить распространение затоплений в районе среднего машинного отделения). Из трех истребителей отряда капитана второго ранга Матусевича один все еще не имел возможности дать ход, и с него доносились звуки ремонта, а оживший «Безупречный» из-за не до конца исправленных повреждений не мог выдать более двенадцати узлов.

Из пяти номерных миноносцев отряда погибшего капитана второго ранга Виноградского «двести одиннадцатый» ушел с донесением к Рожественскому. «Двести шестой» едва держался на плаву и до сих пор не имел пара. Миноносец № 205 не мог дать ход более четырнадцати узлов из-за погнутых о камни лопастей винта и пострадавшего в перестрелке котла. А «двести второй» по причине неисправности холодильников расходовал последние тонны пресной воды и скоро будет вынужден либо гасить котлы, либо питать их забортной водой, что довольно быстро приведет к тому же результату, но уже безвозвратно. Только «двести девятый» почти восстановился.

В таком состоянии всему сводному отряду легких сил, собравшемуся в заливе, было крайне желательно отойти к каналу Харио как можно быстрее, пока утыканная японскими пушками возвышенность еще скрыта в остатках завесы. Но подавить снова активизировавшиеся полевые и мортирные батареи, недоступные для эскадры с той стороны, тоже требовалось срочно. Более двух десятков стволов, часто плюющихся огнем, имели немало шансов сорвать и высадку, и тральные работы. Понимая это, Егорьев приказал наплевать на все, раскрепить все, что можно, и бить из всех орудий обоим крейсерам.

Лишь самую малость недобитые японцами корабли вполне могли этим прикончить себя сами. Но выбора не оставалось. Если промолчать сейчас, атакующих с той стороны отобьют, а потом прикончат и тех, кто пролез сюда. Им уже не много надо. А так, если и придется идти ко дну, так с пользой для дела. К счастью, довольно быстро появилась возможность отменить это распоряжение. Когда в половине одиннадцатого во входном канале показался «Донской», а следом за ним и три малых броненосца Иессена в сопровождении прорывателей, стало ясно, что чаша весов окончательно качнулась в нашу сторону.






Глава 9




В 08:25, медленно продвигаясь за неповоротливыми тральщиками, Рожественский получил сообщение с возвращавшихся от Осимы миноносок об обнаруженных ими приближающихся с юга двух больших пароходах. Транспорты уже начали медленно продвигаться со своей временной стоянки у острова Куро вслед за эскадрой по проверенному коридору. Других наших судов на тех румбах быть не могло, коммерческие пароходы непременно скрылись бы с началом стрельбы, следовательно, это могли быть только японцы.

Ни с конвоя, ни с броненосцев никого постороннего пока еще не наблюдали из-за дождя, но миноноски находились в полутора милях правее колонны, соответственно для них горизонт в той стороне открывался дальше. С них повторно передали, что видят паровые суда в шести милях юго-западнее себя.

Эскорт десантных сил был уже извещен о приближении возможного противника и начал сосредотачиваться на угрожаемом направлении, готовясь прикрыть своих подопечных. Отбить нападение своими «хлопушками» на миноносках, конечно, не надеялись, но напустить дыму были готовы.

Сами транспорты находились на расстоянии около двух миль от замыкавшего боевую колонну «Бородино». На них уже заканчивалась подготовка к высадке группы зачистки батарей на входных мысах. Снаряженная для десантирования пехота толпилась на палубах, с любопытством и тревогой вглядываясь в то, что творилось впереди.

Паровые катера дымили на вываленных шлюпбалках, а резервные гребцы и рулевые из матросов с транспортов заняли места в баркасах, также уже висевших над водой, а не над палубой. Идти к берегу гребным судам предстояло на буксире за катерами, но половину гребной команды на каждую шлюпку выделяли обязательно, на всякий случай.

Планировалось, что часть шлюпок с конвоя попутно заберет и морскую пехоту с броненосцев Иессена. Сейчас, на таком ходу, при сосредоточении огня противника на тральной партии, с этим проблем не ожидалось. В то время как позже, возможно, будет уже не до этого.

Высаживать штурмовые группы собирались только на мысе Кого. По наблюдениям всех, ходивших ранее в Сасебо, сразу за скалами самого мыса начинался вполне подходящий для этого каменистый пляж, тянущийся дальше к северу вдоль всего его западного берега. Это было совсем рядом с японскими фортами, что сокращало необходимое время на такое промежуточное мероприятие. В дальнейшем десант предполагалось сразу снять и снова использовать в ходе штурма укреплений самой базы. Там ожидалось серьезное сопротивление гарнизона, наверняка усиленного в последнее время. Укрепления района Омодака, считавшиеся менее доступными с моря, должна была нейтрализовать исключительно артиллерия эскадры.

Появление кораблей противника именно в этот момент, да еще и практически в тылу лишенной возможности маневрирования эскадры казалось очень опасным. Это мог быть передовой отряд более крупных сил японского флота. А в такой ситуации одной стремительной атаки могло вполне хватить, чтобы уничтожить вместе с транспортами всю приданную десантную бригаду.

Учитывая обширный список всего, что могло гореть и взрываться, уложенного в трюмы, хватило бы нескольких попаданий на всех.

Переполох поднялся изрядный. Замелькали флажки семафоров, защелкали шторки сигнальных фонарей и прожекторов. Иессен получил приказ приготовиться к развороту на обратный курс, для прикрытия каравана. С «Ушакова» сразу отмахали семафор на конвой, что высадка морпехов с его броненосцев отменяется, чтобы первая волна шлюпок с транспортов догружалась «под пробку» и сразу шла к берегу. А с «Орла» приказали Черкашину на своих миноносках выдвинуться для поиска японцев на южных и юго-западных румбах. Попутно ему предписывалось проверить наличие там японских минных заграждений.

Распоряжение, сопутствующее основной разведывательной задаче, вызвало недоумение, поскольку было трудновыполнимо. Ни тралов, ни каких-либо других приспособлений для обнаружения мин миноноски его отряды не имели. Да и прицепи они их, со всей этой «сбруей» на предельных пяти-шести узлах немного разведаешь. Единственное, что Черкашин мог сделать, это выставить двух человек на носу каждой миноноски, чтобы они высматривали мины в воде, и, развернув все свои хлипкие кораблики во фронт, двинулся на юго-запад, огибая медленно ползущую эскадру на расстоянии уверенного чтения сигналов.

Проходя вдоль западной кромки банки Араидаси, с мостиков миноносок вскоре уже хорошо видели оба японских парохода. В бинокль были различимы даже орудия на баке и юте. Окраска в дымчато-серый цвет также говорила, что это отнюдь не коммерческие суда. Они шли приличным ходом на юг-юго-восток и, похоже, также обнаружили наши миноноски, начав им что-то сигнализировать фонарем. Японцам ответили бессвязным набором точек и тире, продолжая сближение, рассчитывая успеть разглядеть тех, кто идет следом (если они есть). Когда дистанция сократилась до тридцати кабельтовых, японцы повторили запрос, но еще до того, как с миноносок успели ответить, открыли по ним огонь.

Черкашин начал маневрировать, положив право руля и двинувшись под корму японцам на юго-запад и выйдя в полосу хорошей видимости. Со своего мостика он теперь видел слева по курсу остров Митико, а прямо впереди Отате с мелким прилепышем – скалой Катате, между которыми прошли японцы. Дальше за ними никого не просматривалось.

С наших пароходов, бывших сейчас на два румба позади правого траверза миноносок, всего в двадцати пяти кабельтовых, похоже, тоже обнаружили японцев, так как там замигал прожектор, что-то передавая на эскадру. А спустя минуту все транспорты десантной группы открыли огонь. Японцы ответили, отвернув на северо-запад и оставив в покое миноноски.

Почти сразу к перестрелке наших и японских пароходов на больших дистанциях присоединились все пять броненосцев, поочередно отстрелявшихся кормовыми башнями главного калибра. Хотя накрытий добиться не удалось, оба вспомогательных крейсера, впечатленные громадными столбами воды, вздымаемыми тяжелыми фугасами, поспешили покинуть поле боя, резко отвернув к западу и пропав из вида за надвигавшимся оттуда дождем.

Над «Ушаковым» перед этим взвился сигнал с приказом по отряду – приготовиться к развороту через левый борт на обратный курс, но после получения доклада разведчиков о чистом горизонте на юге и последовавшего сразу за этим поспешного отступления противника, вместо исполнительного просигналили «отбой».

Стрельба по кормовым румбам броненосной колонны прекратилась. Ушедшая к югу и продолжавшая смещаться теперь к юго-западу от конвоя разведка все так же никого не видела, просматривая уже на всю глубину пролив между островами Митико и Отате, о чем поспешили повторно доложить ратьером.

Находясь в двадцати восьми кабельтовых западнее островка Ката, Черкашин повернул на северо-запад, намереваясь пройти между откатившимися и все еще невидимыми за местами довольно близким из-за мерзкой погоды горизонтом японцами и нашими транспортами, которые уже снова застопорили ход и начали отправку шлюпок с десантом.

В половине девятого с «Орла» приказали Черкашину продолжать прикрывать эскадру и обоз с запада и юга, а уже серьезно страдавшим от японского огня тральщикам начать разворот к северу, чтобы броненосцы могли действовать против мыса Кого всем правым бортом. В 08:32 тральная партия, двигаясь на пределе возможностей машин, начала исполнение разворота.

Шедшие следом за ней прорыватели выполняли контрольное траление и одновременно ставили вехи, отмечавшие безопасный фарватер. Броненосная колонна, медленно ползущая за всем этим неповоротливым караваном по узкому безопасному коридору, смогла закончить разворот только к девяти часам. Флагманский «Орел» в этот момент находился в тридцати четырех кабельтовых от мыса Кабутозаки строго к западу от него.

До батарей мыса Кого, четко выделявшегося на фоне густого дымного шлейфа, встававшего за ним, было немного дальше, до самой дальней менее четырех миль. Теоретически еще в зоне уверенного поражения со всех броненосцев, но уже за пределами досягаемости шрапнели. Видимость позволяла надеяться на надежную корректировку из артиллерийских рубок, и броненосцы открыли огонь бортовыми залпами.

Транспорты, уже отправившие к берегу десантные группы, не стали входить в зону огня фортов и по сигналу с мостика «Орла» вставали на якорь на протраленной полосе в тридцать кабельтовых северо-западнее северной оконечности Осимы, вне шальных перелетов с крепостных пушек, всего в двух с небольшим милях от острова Куро.

С пароходов и броненосцев теперь было прекрасно видно показавшегося из-за Осимы «Донского», который вел бой с укреплениями бухты Омодака. Он уже разворачивался на запад, на боевой курс, и с такого расстояния выглядел совершенно не пострадавшим, ведя частый огонь. Японцы в ответ также плотно осыпали его снарядами.

Береговые укрепления, оказавшиеся теперь под нашим перекрестным огнем, все еще в полной мере сохраняли свою боеспособность. Их залпы кучно ложились вокруг миноносок-тральщиков, из-за чего уже дважды приходилось заново заводить тралы, поврежденные осколками и близкими разрывами. Наличие резервной пары позволило избежать задержки, но повреждения накапливались. Появились потери, а мин до сих пор обнаружено не было.

Поскольку артиллерия пароходов доставала до бухты Омодака, они тоже начали пристрелку по бившим оттуда японским батареям. С «Донского» сразу просигналили прожектором, чтобы они обрабатывали только дальние по отношению к ним позиции, которые находились в глубине побережья и частично закрывались для крейсера рельефом местности, выдав поправки по дальности к первым залпам. А теми, что ближе к берегу, займется он сам, не забывая оделять шрапнелью и те, что дальше.

Так как стрельбе транспортов никто не мешал, а корректировка с фланговой позиции «Донского» была очень эффективной, распределив цели, быстро добились накрытий. Неожиданно для всех оказавшейся хорошей стрельбе с пароходов на такую солидную дальность весьма способствовало еще и то, что расчеты их пушек перед выходом из Озаки, по распоряжению капитана второго ранга Семенова, заменили опытными комендорами с «Изумруда» и его же артиллерийскими офицерами, а на мостиках установили по дальномеру, резонно рассудив, что главный калибр конвоя должен быть максимально опасным для врага.

С появлением такой поддержки японские пушки южнее входа в Сасебский залив скоро начали заметно сдавать, что позволило броненосцам не отвлекаться на это направление. Зато стрельба эскадры до сих пор не увенчалась каким-либо заметным успехом. Пушки мыса Кого не замолкали. Более того, в 09:02 открыли огонь еще и две батареи с мыса Осаки, до которого было менее четырех миль от головного броненосца штурмовой колонны. За этим мысом в заливе Сазаура едва угадывались силуэты нескольких судов. Но разглядеть их не давали ушедший в ту сторону дождь и остатки утренней дымки, загнанной ветром в залив.

Как только стрелявшие из района мыса Осаки шесть тяжелых пушек, вероятно гаубиц, и около десятка среднекалиберных начали обстрел трального каравана, оказавшегося теперь ближе к этим фортам, чем к входу в Сасебский залив, вся артиллерия мыса Кого перенесла огонь на медленно ползущие следом за ними броненосцы, не имевшие возможности увеличить ход и маневрировать.

Рожественский теперь сам оказался под перекрестным огнем, но к этому времени его боевая линия уже стреляла всем бортом и из всех эффективных калибров. Резко возросшее число стволов современных орудий, отвечавших японцам, уравнивало шансы. Бой превратился в дуэль. Вполне приемлемые для русских дистанции теоретически позволяли уверенно корректировать огонь даже без уже привычного аэростата над головой, а вот японцам, судя по солидному разбросу снарядов в каждом залпе, дальность была великовата для гарантированного поражения целей.

Тем не менее такой хрупкой, но ценной мишени, как тральный караван, занимавший изрядную площадь моря, даже такой огонь был весьма опасен. Батареи требовалось привести к молчанию как можно скорее. А для этого было желательно приблизиться к ним, чтобы ввести в действие свой главный козырь – шрапнель.

Поэтому сразу после активизации укреплений на мысе Осаки тральщикам приказали ворочать на юг через правый борт, готовя полосу для второго боевого галса. Это еще больше приближало их к ставшему уже по настоящему опасным мысу, но оставалась вероятность, что пушки переключатся на реально угрожающие им броненосцы, которые к тому же, проходя последовательно точку разворота, будут створиться для пушкарей на берегу.

В этот момент всего в трех кабельтовых от «Ушакова», на румб позади левого траверза, на поверхности воды показалась рубка подводной лодки. Такого поворота событий, в принципе, ждали и даже считали, что готовы к этому. После столь успешного дебюта с боевым применением этого нового оружия, что имел место у Цусимы, было вполне логично предположить, что противник также постарается ввести в дело свои субмарины.

Имелись сведения о закупке японцами пяти лодок Голланда[15]. Насколько они боеспособны, никто представления не имел. По этому поводу строились только теоретические предположения, частично подтвержденные неожиданным обнаружением двух строившихся подлодок в достаточно высокой степени готовности на заводе Мацумото в Кобе при атаке Осакского залива.