Алмазные псы

За страхом она ненадолго забыла о Мине. Хотелось побыстрее очутиться в безопасности, на корабле, улететь отсюда. Тут Наки увидела спасательный плотик, болтавшийся на воде всего в сотне-другой ярдов от нее. Каким-то неведомым образом его тоже перекинуло на чистую воду. Далеко, конечно, но все-таки ближе, чем до корабля. Она поплыла, страх придавал сил, побуждал стремиться к цели. Фактически она находилась в непосредственной близости от узла жонглеров: вода вокруг по-прежнему кишела микроорганизмами, и потому казалось, что плывешь по густому, остывшему зеленому супу. Руки повиновались с трудом, но каждый взмах приближал к плотику, а отдыхать она откровенно боялась.

На самом ли деле жонглеры от нее отстали? Не исключено. Если уж на то пошло, их сознания в общем скоплении разумов она не встретила (допуская, разумеется, что у них есть сознание). Как известно, они образуют своего рода архивную систему. Винить их за единичный больной разум – все равно что винить библиотеку за одну книгу, возбуждающую всеобщую ненависть.

Тем не менее на душе было очень и очень тревожно. Наки гадала, почему никто из пловцов не делился впечатлениями о встрече с таким вот увечным разумом. Она-то хорошо его запомнила, хотя свела с океаном лишь краткое знакомство. Да, можно на время вычеркнуть этот разум из памяти – должны быть соответствующие методики подавления воспоминаний, – однако при иных обстоятельствах ничто, пожалуй, не помешало бы ей рассказать об этой встрече коллеге или надиктовать воспоминания для истории.

Наки плыла и плыла. Наконец она задумалась над тем, почему Мина не вынырнула на поверхность следом за ней. Сестра испугалась ничуть не меньше. Правда, Мина всегда отличалась повышенной любознательностью, всегда гордилась своим умением преодолевать страх. Наки воспользовалась шансом сбежать, едва жонглеры ослабили хватку. Но неужели Мина предпочла остаться внизу?

Неужели сестра все еще там, в мысленном единении с жонглерами?

Наки добралась до плотика, перевалилась через борт, прилагая все усилия к тому, чтобы суденышко не перевернулось. Как ни удивительно, плотик пребывал в удовлетворительном состоянии. Его переместили без видимых повреждений; керамическое покрытие носило следы биологической атаки, тут и там красовались зеленоватые проплешины, но плотик явно способен выдержать несколько часов в здешней воде. Система управления функционировала, а на воздушный корабль исправно отправлялась телеметрия.

Из воды Наки выползла голой, поэтому, когда она немного успокоилась, ей стало холодно и она почувствовала себя беззащитной. Из ящика на борту плотика она достала одеяло, прошитое алюминиевой нитью, и плотно в него завернулась. Под одеялом она продолжала дрожать, но это был барьер – пусть символический, – отделявший ее от океана.

Она окинула взглядом водную поверхность. Где же Мина?

Наки сняла с панели управления влагозащитную накидку и ввела нужные команды. Осталось дождаться отклика от воздушного корабля. Пауза начала затягиваться, но в конце концов ответ поступил. Серебристая полоска вдалеке тускло сверкнула – корабль медленно разворачивался, смахивая со стороны на громадный и неповоротливый флюгер. Он двигался, повинуясь команде с панели управления плотика.

Где Мина?

Что-то плеснуло в волнах неподалеку, вяло закружилось, содрогаясь в слабых спазмах. Наки неверяще уставилась в ту сторону. Опустила руку за борт и осторожно, ласково выловила трепыхавшуюся тварь из моря. Существо обвисло в ее пальцах, словно новорожденный морской змей. Белесое, строение тела сегментарное, полметра длиной… Она прекрасно знала, что это такое.

Это был червь Мины. Его появление означало, что Мина умерла.





Глава 2




Два года спустя Наки смотрела, как звезда падает с небес.

Окруженная сотнями зевак, она стояла на огороженном перилами краю одной из элегантных выносных «ветвей» Унингмактока. Часы показывали полдень. Все видимые городские поверхности отчистили от грязи и заново покрыли слоями красной и изумрудно-зеленой краски. Отливавшие янтарем полотнища свисали вдоль металлических опор, что поддерживали конусообразные рукава, тянувшиеся от башен коммерческого центра. Большинство парковочных мест по периметру было занято пассажирским и грузовым транспортом, а множество машин помельче держалось в воздухе, в непосредственной близости от Умингмактока. В итоге, как убедилась Наки, прибывшая в город накануне, «снежинка» превратилась в нечто сверкающее и богато украшенное. Вечерами устраивали фейерверки. Днем же, как и сегодня, например, толпу развлекали фокусники и прочие насмешники над здравым смыслом. Музыканты и танцоры устраивали спонтанные представления на импровизированных сценах. Кикбоксеры под одобрительные возгласы и аплодисменты перебирались с одного самодельного ринга на другой, а за ними по пятам бегали прокторы, оглашая округу свистом. Наспех возведенные ларьки, все в красно-желтых флагах, торговали едой и сувенирами, приглашали сделать татуировки, а девушки в красивых нарядах (с рюкзаками за спиной и с флажками) продавали напитки и мороженое. Дети ходили с воздушными шариками и погремушками, на которых красовались эмблемы Умингмактока и Совета городов-«снежинок», и многие детишки щеголяли стилизованными масками космических путешественников. Тут и там разыгрывали спектакли театры марионеток, причем пьесы были ровно теми же самыми, какие Наки помнила по собственному детству. Но юные зрители наслаждались, восхищенно разевали рты, что бы им ни показывали, будь то относительно правдоподобная история заселения мира – когда колониальный корабль разобрали до винтика ради металла – или что-то вымышленное, вроде затопления Арвиата. Для детей не имело ни малейшего значения, основано зрелище на фактах или опирается на мифологию. Сама мысль о том, что города, которые они называли своими домами, построены из деталей четырехкилометрового корабля, павшего жертвой первопоселенцев, – так вот, сама мысль об этом была такой же достоверной, как и фантазия, будто живой океан порой способен гневаться и топить города, вызвавшие его недовольство. В этом возрасте все вокруг одновременно обыденное и чудесное, и Наки могла побиться об заклад, что скорый прилет чужого звездолета радует детишек ничуть не больше обещанного фейерверка или сладостей, которые им посулили за хорошее поведение. Помимо детей, суматохи добавляли животные – обезьяны в клетках и редкие дорогие домашние любимцы, выведенные на прогулку. Иногда в толпе мелькали сервиторы, порой над головами проплывали золотистые камеры-дроны, ловившие интересные кадры своими выдвижными объективами. Такого размаха гуляний Бирюза не ведала со дня последнего скандального развода, и в сети происходящее безжалостно обсасывалось со всех сторон, вплоть до мельчайших подробностей, которые немедленно и дотошно препарировались.

На самом деле именно от подобных празднований Наки в свое время сбежала на другое полушарие планеты. Но сегодня она была в городе, прилетела специально, временно отложив всю критически важную работу в проекте «Ров». Себе она твердила, что это необходимо, чтобы завершить наконец ту историю, что началась в ночь перед гибелью Мины. Обнаружение звездолета ультранавтов – теперь на планете знали, что он зовется «Голосом вечера», – привело к глобальному отключению связи, а запрет переговоров явился для Мины предлогом, под которым они с сестрой отправились плавать с жонглерами. Посему ультра были косвенно виноваты во всем, что потом произошло с Миной. Разумеется, винить их было нелепо, но Наки поддалась эмоциям и прилетела в город, хотя бы ради того, чтобы увидеть чужаков воочию и убедиться, схожи ли они с теми монстрами, каких рисовало ей воображение. Она прибыла в Умингмакток с твердым намерением проявить стойкость и ни за что не поддаваться очарованию вакханалии городских гуляний. Но сейчас, очутившись на месте, среди толпы, опьяненная химией человеческого возбуждения – и с отличным свежим червем в кишечнике, – она вдруг осознала, что получает извращенное удовольствие от праздника.

Уже все заметили падающую звезду.

Люди вскидывали головы, таращились в небо, забыв о музыкантах, фокусниках и прочих уличных проходимцах. Девушки-разносчицы замирали и тоже принимались всматриваться в небеса, прикрывая глаза ладонями от слепившего солнца. Искорка была шаттлом, а сам «Голос вечера» обосновался на орбите Бирюзы.

Все желающие успели полюбоваться на корабль капитана Моро – видели своими глазами движущиеся искорки на небосводе либо изучили картинки, снятые орбитальными камерами и наземными телескопами. Темный продолговатый, корабль притягивал взоры своим хищным обликом. Время от времени он подключал двигатели, корректируя орбиту, и эти вспышки для наблюдателей на планете были сродни дразнящему свету в окнах дома, куда им запрещено ходить.

Было хорошо известно, что такой корабль способен на многое.

Впрочем, замышляй капитан Моро и его экипаж что-либо дурное в отношении Бирюзы, у них в запасе имелось достаточно времени, чтобы учинить что-нибудь этакое. Два года назад звездолет хранил молчание, но год спустя начал передавать обычные сигналы, запрашивая разрешение на пребывание на орбите на срок в три или четыре месяца. Это была формальность, ведь никто не посмел бы отказать ультра, но из нее следовало, к облегчению властей, что гости собираются играть по принятым правилам.

На протяжении второго года полета корабль вел оживленные переговоры с Советом городов-«снежинок». В официальных сообщениях говорилось, что стороны активно налаживают контакты ради взаимовыгодной торговли. Выяснилось, кстати, что ультранавтам желательно обновить их лингвистические пакеты, иначе они рисковали погрязнуть в тонкостях местных диалектов: пусть эти диалекты происходили от каназиана, в них хватало зубодробительных элементов тайского и инуитского языков, на которых говорили первопоселенцы, покорявшие когда-то Бирюзу.

Шаттл между тем сбросил скорость до стандартной сверхзвуковой и избавился от видимого невооруженным глазом кокона ионизированного воздуха. Продолжая замедляться, он нареза́л широкую спираль над Умингмактоком. Наки заранее приобрела у местного торговца дешевый бинокль (потертые линзы переливались розовыми грибковыми разводами). В бинокль треугольный шаттл стал виден куда лучше, но изображение то обретало резкость, то снова расплывалось. Лишь когда шаттл снизился до трех или двух тысяч метров над городом, стало возможным рассмотреть его как следует. Белоснежный, словно выточенный из облака, он выглядел чрезвычайно внушительно. Под скатообразным корпусом прятались разнообразные устройства, рули с винтами, и они крутились так быстро, что глаз замечал только размытые пятна. Шаттл продолжал опускаться. Над гулом толпы, перекрывая взбудораженное многоголосье, разливался, нарастая в громкости, пронзительный свист на грани ультразвука.

Шаттл подлетал медленно. Диспетчеры направили его на «ветку», соседнюю с той, где находилась Наки и другие зеваки. Вблизи стало понятно, что шаттл крупнее любого дирижабля, летавшего над городом; по прикидке Наки, шириной он был с половину ширины центральной городской площади. Тем не менее на отведенное ему место шаттл скользнул с несомненным изяществом. На ослепительно-белой поверхности вспыхнули алые символы, обозначая воздушные шлюзы, грузовые порты и кабельные муфты. Навстречу шаттлу покатили трапы. Докеры под присмотром прокторов и городских чиновников поспешили закрепить на корпусе шаттла фиксирующие магнитные присоски, но те упорно отваливались. Тогда попробовали клейкие захваты, но и они не справились с задачей. Докеры дружно пожали плечами и обескураженно замахали руками.

Людской гул начал понемногу утихать.

Наки тоже испытывала нервное предвкушение. Она наблюдала, как вереница випов выдвигается к трапам. Вереди всех вышагивал пухлый розовощекий тип, в котором Наки узнала Така Тонбури, мэра Унингмактока и председателя Совета городов-«снежинок». Мэру явно не мешало бы похудеть, а чубчик черных волос на его голове смахивал на перевернутый знак вопроса, вытатуированный на коже. Его щеки и лоб сверкали зелеными искрами. За ним выступал куда более худой и стройный Джота Сиваракса. Его присутствие не вызывало ни малейшего удивления, ведь проект «Ров» был одобрен Советом и получал всяческую поддержку. Взгляд серых со стальным отливом глаз доктора непрерывно перемещался из стороны в сторону, будто Сиваракса триангулировал позиции друзей и врагов. Сопровождали чиновников вооруженные прокторы в церемониальных одеяниях и триада боевых сервиторов. Их шарниры и апертуры датчиков сверкали свежей смазкой.

Нетрудно было догадаться, что власти, как бы они ни маскировались, изрядно напуганы: чиновники двигались слишком уж чванливо, отчего их страх становился еще заметнее.

Алый символ над дверью у одного из трапов запульсировал ярче прежнего, корпус шаттла вдруг раскрылся. Наки прищурилась, но даже в бинокль не смогла рассмотреть внутренности корабля, прятавшиеся в красном свете настенных ламп. Так Тонбури и прочие встречающие приосанились. Худощавая фигура выбралась из шаттла, помедлила у трапа, а затем, с торжественной неспешностью, выдвинулась на солнечный свет.

Реакция зевак – отчасти и самой Наки – была двойственной. Люди облегченно вздыхали, удостоверившись, что сообщения с орбиты не содержали откровенной лжи. В то же время всех очевидно шокировал облик капитана. Моро был минимум на треть выше самого высокого мужчины, когда-либо встречавшегося Наки, но и заметно худее, а его хлипкое на вид тело помещалось в механическом, цвета яшмы экзоскелете причудливой формы. Благодаря экзоскелету возникало впечатление, что он двигается с ленивой грацией палочника.

Первым заговорил Так Тонбури. Его усиленный динамиками голос разнесся над всеми шестью «ветками» Умингмактока, отразился эхом от изогнутых поверхностей множества вакуумных баков, которые поддерживали город в воздухе. Камеры-дроны бешено закружились, выбирая наилучший угол съемки, точно рой пчел, сведенных с ума обилием пыльцы.

– Капитан Моро!.. Позвольте представиться. Я Так Тонбури, мэр города Умингмакток и нынешний председатель Совета городов планеты Бирюза. С удовольствием приветствую вас, ваш экипаж и пассажиров в Умингмактоке и на Бирюзе. Даю вам слово, что мы сделаем все от нас зависящее, чтобы ваш визит оставил только приятные воспоминания.

Ультра сделал шаг к мэру. Проем в борту шаттла оставался открытым. В бинокль Наки разглядела красные голограммы змей на яшмовых конечностях экзоскелета.

Голос ультра оказался таким же громким, как у мэра, только доносился не из городских динамиков, а прямо из шаттла.

– Люди сине-зеленой… – Капитан поперхнулся, потом постучал по одному из выступов своего шлема. – Жители Бирюзы! Председатель Тонбури! Благодарю за радушный прием и за разрешение занять орбиту над вашей планетой. Мы рады быть здесь. Как капитан звездолета «Голос вечера», обещаю соблюдать все установленные правила и не злоупотреблять вашим гостеприимством. – Губы капитана шевелились, даже когда он делал паузы в словах; система перевода, похоже, запаздывала с обработкой. – Кроме того, гарантирую, что вашему миру и спокойствию ничто не грозит, что мы обязуемся соблюдать законы Бирюзы, которые распространяются на всех живых существ и все летательные аппараты в атмосфере планеты. Весь трафик между моим кораблем и вашей планетой подлежит авторизации Совета городов, и всякий член этого Совета, по согласованию с другими, сможет взойти на борт «Голоса вечера» в любое время, когда захочет, при наличии… э-э… транспортного средства.


Капитан замолчал и выжидающе посмотрел на Така Тонбури. Мэр дрожащей рукой вытер пот со лба и пригладил непокорный чуб.

– Спасибо, капитан. – Взгляд мэра метнулся в сторону других членов официальной делегации. – Мы счастливы услышать ваши заверения. Со своей стороны скажу, что мы приложим все усилия, чтобы помочь лично вам и вашему экипажу, и постараемся обеспечить наилучший исход предстоящих торговых переговоров, которые, несомненно, сулят взаимную выгоду уже в ближайшем будущем.

Капитан ответил не сразу, позволил неудобной паузе растянуться. Интересно, подумалось Наки, это и вправду система перевода сбоит или Моро попросту наслаждается очевидным страхом Тонбури?

– Разумеется, – наконец отозвался ультра. – Мы все к этому стремимся, председатель Тонбури. С вашего разрешения я представлю своих спутников.

После этих слов из шаттла вышли еще трое. В отличие от ультранавта, они, пожалуй, вполне сошли бы за обитателей Бирюзы. Двое мужчин, одна женщина, все обыкновенного роста и телосложения, длинноволосые, с тщательно уложенными прическами. Одежда ярких цветов, словно скроенная из разных тканей желтого, оранжевого, красного и золотистого оттенков, перемежавшихся все теми же закатными полутонами. Свободные одеяния шевелились на легком дневном ветерке. Вся троица носила серебряные украшения, причем в количествах, совершенно непривычных для Бирюзы: на пальцах, в волосах, на ушах…

Женский голос прокатился над толпой, усиленный динамиками шаттла:

– Благодарю, капитан Моро. Спасибо, председатель Тонбури. Мы искренне рады быть здесь. Я Амеша Крейн и говорю от имени фонда «Вахишта», скромной научной организации, основанной некогда в префектурах Хейвенитской демархии. Не так давно мы стали расширять круг наших интересов, изучать другие солнечные системы и обратили внимание на вашу. – Крейн указала на двух мужчин, вышедших вместе с ней из шаттла. – Это мои помощники Саймон Мацубара и Рафаэль Вейр. На борту шаттла находятся еще семнадцать ученых. Капитан Моро доставил нас сюда за умеренную плату на своем «Голосе вечера», и фонд «Вахишта», безусловно, принимает все оговоренные условия пребывания на планете.

Так Тонбури, казалось, растерялся окончательно:

– Добро пожаловать… Мы… э-э… польщены… вашим интересом… Вы сказали, научная организация?

– Совершенно верно. Мы крайне заинтересованы в изучении жонглеров образами.

Амеша Крейн, с этим никто не стал бы спорить, выглядела самой привлекательной из троих, с ее-то высокими скулами и чувственными губами, которые, чудилось, постоянно готовы изогнуться в улыбке. Наки вдруг ощутила, что эта женщина делится с нею чем-то сокровенным, чем-то личным и светлым. Наверняка прочие зеваки испытали то же чувство.

– В нашей системе, – продолжала Крейн, – жонглеры, к сожалению, не встречаются, но это не помешало нам заняться соответствующими исследованиями, приступить к сбору сведений из тех миров, где жонглеров изучают на местах. Мы ведем эту деятельность на протяжении десятилетий, опираясь на подтвержденные факты и отсеивая слухи, проверяем теории и строим догадки. Верно, Саймон?

Мужчина с желтоватой кожей – на его лице застыло слегка озадаченное выражение – утвердительно кивнул.

– В изведанной Вселенной нет двух одинаковых миров, населенных жонглерами, – произнес он громко и уверенно, словно копируя тон своей начальницы. – Вдобавок не найти и двух таких миров, которые изучала бы одна и та же исследовательская группа. Это означает, что мы располагаем множеством переменных, которые приходится учитывать. Тем не менее мы, насколько это возможно, сумели выявить определенные черты сходства, которые, как представляется, упустили из виду отдельные научные экспедиции. Не исключено, что эти черты имеют важнейшее значение как для изучения жонглеров, так и для развития человечества. Поскольку у нас жонглеров нет, проверить наши теории на практике, к сожалению, затруднительно. Поэтому мы прилетели на Бирюзу.

Подал голос второй мужчина – как припомнила Наки, его звали Рафаэль Вейр:

– На протяжении почти двух столетий Бирюза оставалась фактически изолированной от остального освоенного человеком пространства.

– Нам это известно, – вставил Джота Сиравакса, первый из группы встречающих, кто раскрыл рот после мэра Тонбури.

Наки отметила про себя, что доктор раздражен, но пытается успокоиться.

– Вы не делитесь своими открытиями с другими мирами, где обитают жонглеры, – сказала Амеша Крейн. – Также, насколько мы знаем, вы не принимаете их трансляций. В результате ваши исследования жонглеров не подвержены внешнему влиянию, вы не следуете модным теориям и популярным исследовательским практикам. Иными словами, вы предпочитаете работать в научной изоляции.

– Да, мы вообще склонны к изоляции, – объяснил Так Тонбури. – Смею указать, что нас такое положение дел вполне устраивает.

– Понимаю. – В голосе Крейн вдруг лязгнула сталь. – Но, как я уже сказала, ваши жонглеры – чистейший, незамутненный источник информации. Когда пловец погружается в океан, его собственные воспоминания, сама его личность могут раствориться в этой среде. Любые предрассудки и предубеждения пловца неизбежно обретают в океане то или иное воплощение; пусть искаженные, переосмысленные, они все равно проявляются, так или иначе. А для следующего пловца, который открывает свое сознание океану, восприятие – или, как у вас выражаются, приобщение – будет омрачено предрассудками и предубеждениями первого. Возможно, этому второму пловцу удастся подтвердить свои подозрения относительно жонглеров, но он не может быть уверен, что не уловил ментальные отзвуки контакта океана с первым пловцом – или с тем, кто погружался еще раньше.

Джота Сиваракса кивнул:

– Я полностью с вами согласен. Но позволю себе заметить, что у нас достаточно собственных модных теорий. В одном только Умингмактоке имеется десяток научных групп, каждая из которых придерживается собственных взглядов.

– Мы это осознаем. – Крейн отчетливо вздохнула. – Но по сравнению с другими мирами вашим загрязнением допустимо пренебречь. – У фонда «Вахишта» недостаточно средств для организации поисков нового, пока не открытого мира жонглеров, поэтому было принято решение отправиться на планету, которая подверглась минимальному человеческому культурному влиянию. И наш выбор пал на Бирюзу.

Так Тонбури, снова играя на публику, – и играя умело, признала Наки, – после короткой паузы ответил:

– Что ж, мне крайне лестно слышать эти слова. Могу я уточнить, что конкретно вас интересует в нашем океане?

– Сам океан, – ответила Амеша Крейн. – Мы хотим присоединиться к вашим исследованиям. Если нам разрешат, члены экспедиции фонда «Вахишта» вольются в состав местных научных коллективов и будут работать бок о бок с учеными Бирюзы. Они ознакомятся с вашими теориями и смогут при необходимости дать полезный совет или высказать предположение. Большего мы не просим.

– Неужели?

Крейн улыбнулась:

– Именно так. Вашу планету мы присваивать не намерены.



Наки задержалась в Умингмактоке еще на три дня, навестила друзей и уладила кое-какие рабочие вопросы по проекту «Ров». Инопланетяне между тем отбыли, перегнали шаттл в другой город – то ли в Прахуап, то ли в недавно слившийся по браку Каанаак-Пагниртунг, где местные чиновники тоже устроили радушную встречу капитану Моро и его спутникам.

В Умингматоке убрали ларьки и полотнища, возобновилась повседневная деятельность. Мусора на улицах прибавлялось на глазах. Торговцы червями процветали, как всегда бывало в периоды малых сумерек. На «ветвях» заметно уменьшилось количество транспортов, полностью исчезло всякое журналистское оборудование. Туристы разъехались по домам, детишки благополучно отправились обратно в школы. В перерывах между рабочими встречами Наки забредала в полупустые бары и рестораны, усаживалась в теньке и наблюдала за прохожими, читая на всех без исключения лицах растерянное разочарование сродни тому, какое испытывала сама. Два года вся планета тешила себя фантазиями по поводу чужого звездолета. Пусть даже выяснилось бы, что чужаки прилетели отнюдь не с благими намерениями, это стало бы отличным поводом для досужих разговоров, послужило бы, в конце концов, важной цели – сделать обыденную жизнь куда более захватывающей.

Но теперь стало ясно, что ничего подобного не произойдет. Разумеется, самой Наки рано или поздно придется взаимодействовать с чужаками по работе, просветить их насчет проекта «Ров» или провести экскурсию по одной из внешних исследовательских зон, но кардинальных перемен ждать бессмысленно.

Вспомнилась ночь, когда они с Миной узнали новости. Сколько всего случилось с тех пор! Мина погибла, Наки со временем заняла место сестры в проекте «Ров». Она доказала, что умеет работать, и поощрения постепенно начали сыпаться на ее голову, а теперь она сделалась фактическим руководителем научной части проекта. Но ощущение того, что жизнь, как говорится, состоялась, все не приходило. Мужчины, с которыми она спала, – почти неизменно это были пловцы, – не могли подарить ей искомое, каждый из них по очереди терял терпение, понимал, что как человек значит для нее намного меньше, чем как олицетворение связи с океаном. С последнего романа минуло несколько месяцев, и теперь Наки, сообразив, что ее подсознание таким вот образом пытается направить ее к океану, старательно избегала отношений с пловцами. До поры она позволяла себя мечтать, надеялась, что прибытие инопланетян утишит бушевавшие в душе страсти.

Надежды не оправдались.

Получается, надо пробовать что-то другое.