Алмазные псы
Часть 64 из 110 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
– Постойте, – торопливо произносит Графенвельдер. – Мне интересно. Но я хочу узнать больше.
– Иного я и не предполагал. Конечно, прежде чем мы с вами пойдем дальше, надо будет встретиться.
Графенвельдеру это не нравится, но он понимает, что собеседник прав.
– Если пришлете образец ДНК.
– Вы получите ДНК, а сверх того культуры клеток и соскобы тканей – почти достаточно, чтобы самому вырастить экземпляр. Но для этого тоже необходима личная встреча. Я не доверю посреднику материалы столь деликатного свойства.
– Разумеется, – кивает Графенвельдер. – Но встреча произойдет на нейтральной территории. Там, где я уже не раз такое проделывал. Против Города Бездны ничего не имеете?
Похоже, Рифуджио доволен:
– Когда и куда мне явиться?
– Я вас проинформирую завтра, – отвечает Графенвельдер.
Ему не страшен Город Бездны, во всяком случае, теперь. Но это не самая удобная площадка для бизнеса – разладившаяся мудреная технология сильно осложняет сделки. Зато есть и плюсы. Например, на оружие, надежное в Ржавом Поясе, в Городе Бездны положиться нельзя. Прослушка и другие виды шпионажа тоже рискованны. Слишком хитрые номера здесь проходят редко, это известно всем.
Меньше всего Графенвельдер боится что-нибудь подцепить. У него лучший паланкин, какой можно купить за деньги, и даже если инфекция проникнет сквозь десять сантиметров герметичной нанозащиты, сложно будет ей отыскать уязвимое место в его организме. Все же броня придает уверенность, изоляция избавляет от неловкости, сопутствующей общению лицом к лицу.
И вот в потоке паланкинов Графенвельдер едет частной извилистой дорогой по верху Полога. Не теряя времени даром, изучает скудную информацию о Рифуджио, которую удалось собрать.
Есть у Графенвельдера ощущение, что он охотится на призрака. Да, существует такой маклер по имени Рифуджио, и судя по его известным достижениям, он может располагать необходимыми для поимки адапта связями. Однако странно, что Графенвельдер с ним еще ни разу не пересекался. Ну, допустим, оба они живут в огромной системе, в хаотичной деловой среде, где откуда ни возьмись появляются все новые игроки. Но с такими деятелями, как Рифуджио, Графенвельдер якшается годами. На его радаре хотя бы разок должен был мелькнуть этот делец.
Паланкины ныряют и взмывают в безумной архитектуре Полога. Окружающие здания, имевшие некогда четкую геометрическую форму, превратились в жутких уродов, уподобились больным деревьям, их голые корявые ветви сплелись в сплошной покров над нижними ярусами города. И хотя над горизонтом все еще висит Эпсилон Эридана, так мало света проникает сквозь бурую от смога атмосферу и заплесневелые фасеты купола, что поди отличи здесь день от вечера. По всему городу сияют фонари, не тронута их лучами лишь блазнящая чернота самой бездны. С самых больших крон Полога свисают черные нити, как изорванный пушечными ядрами такелаж парусника. В этой путанице носятся, точно пьяные гиббоны, фуникулеры. Картина ада, если сравнивать с аккуратными уцелевшими анклавами Ржавого Пояса. И тем не менее здесь живут люди. Как-то устраиваются, влюбляются, находят себе уголок, который можно считать домом.
Уже далеко не в первый раз на Графенвельдера накатывает когнитивное головокружение, и он вспоминает, что здесь ютятся люди, которые даже не помнят, как жилось в Городе Бездны прежде.
Умом он понимает, что это страшно. Как смогли люди приспособиться к столь катастрофическому перелому их судьбы? Пусть даже и приходилось им делать так снова и снова, почти на всем протяжении истории человечества? В глубине души он странным образом ощущает свое родство с этими выжившими. После чумы ему легче спится, и он не знает, в чем причина. Как будто кризис наглухо отгородил его от прежней жизни, и там, в прошлом, осталось нечто неправильное, нечто опасное, норовившее до него дотянуться.
Однако сейчас ему тревожно, словно разговор с Рифуджио приоткрыл эту дверь – пусть на щелочку, но приоткрыл. И то, что когда-то лишало Графенвельдера сна, подкрадывается к порогу его воображения.
Встретиться предстоит в частных апартаментах, расположенных в конце самого длинного ответвления Полога, близ Эшер-Хайтс. Чума изувечила здание, лишила его способности меняться, и владелец, Эшли Шабрие, с которым несколько лет назад Графенвельдер провернул сделку, вырезал в стенах и перекрытиях отверстия и поставил огромные прозрачные панели. Испещренные жилами, как крылья насекомых, и связанные между собой лентами старого материала, они открывают весьма эффектные виды на окрестности, и все же Графенвельдеру не по себе, пока он едет в паланкине по неотражающему полу над горящими в двух километрах огнями Мульчи. Даже если он переживет падение, вряд ли избежит расправы – ему подобных тамошние обитатели не жалуют.
Вопреки ожиданиям Графенвельдера, Рифуджио не воспользовался паланкином. Он стоит, широко расставив ноги, изрядное брюхо опирается на левитатор, оловянного цвета пояс, состоящий из нескольких десятков миниатюрных трубок с бесшумными турбопропеллерами. Загнутые носы шлепанцев скользят по прозрачному полу. Приближаясь к Графенвельдеру, он почти не двигает ногами.
– Я привез обещанное, – произносит Рифуджио вместо приветствия.
С пухлых пальцев его правой руки свисает шкатулочка цвета малахита.
– Теперь мне можно произнести слово «адапт»? – спрашивает Графенвельдер.
– Ну, раз уж оно прозвучало, полагаю, я должен ответить «да». Вижу, вы еще не избавились от сомнений.
– Для них у меня есть все основания. Я очень давно ищу представителя упомянутого вида – уже и забыл, когда начал.
– Я слышал об этом.
– Порой мне не верилось, что адапты еще остались. А бывало, я сомневался, что они вообще не выдумка.
– И тем не менее поисков вы не прекратили. Ваши сомнения не переросли в уверенность.
Рифуджио приближается вплотную к паланкину. Тот, конечно же, рутинно сканирует его на предмет оружия или шпионских устройств, но ничего такого не обнаруживает. Все же Графенвельдер содрогнулся, когда собеседник вдруг подносит шкатулку к смотровому окну и откидывает крышку.
– Вот что я вам принес, мистер Графенвельдер. Этого хватит, чтобы развеять любые сомнения.
Изнутри шкатулка выстлана пенистым материалом. В аккуратных маленьких отсеках лежат стеклянные пузырьки. Паланкин сканирует содержимое емкостей и убеждается в его биологической природе: похоже, Рифуджио не лжет. Левой рукой тот берет пузырек и протягивает на ладони с таким видом, будто у этой вещицы колдовские свойства. Внутри плещется темно-красная жидкость.
– Возьмите, проанализируйте. Это кровь адапта, с его ДНК.
Несколько мгновений Графенвельдер колеблется, даром что паланкин способен защитить его даже от самого хитрого биологического оружия. Наконец велит машине протянуть манипулятор, и на ее обтянутую мягким ладонь Рифуджио роняет пузырек. Машина втягивает манипулятор в короб анализатора, расположенный чуть ниже переднего окна. Часть образца, преобразованная в пар, пройдет через газовый хроматограф, и спектры его изотопов будут сопоставлены с параметрами крови адапта, уже имеющимися у Графенвельдера. Одновременно ДНК будет амплифицирована, ускоренно секвенирована и перекрестно сверена с наиболее вероятной нуклеотидной последовательностью ДНК адапта. Между анализатором и жилым пространством паланкина нет физической связи, так что вредное воздействие на пассажира исключено. И тем не менее Графенвельдеру хочется, чтобы техника управилась как можно скорее.
– Так что же, мистер Графенвельдер? Надеюсь, теперь вы удовлетворены?
Анализатор графически оформляет свои предварительные выводы: исследованный материал выглядит правдоподобно.
Графенвельдер не дает возбуждению отразиться на голосе:
– Хотелось бы знать, где вы его нашли. Это поможет мне решить, стоит ли вам верить.
– Адапт попал в мои руки благодаря ультра. До того он был у них на борту вроде домашнего любимца.
– Случайно, не об экипаже ли Шеллис речь?
– Я приобрел адапта у капитана Риттера с «Теоретика чисел». С Шеллисом дела не имел, хотя эта фамилия мне знакома. Что же касается Риттера, история такова – насколько вообще можно верить историям об ультра. Адапт достался ему в ходе рутинной торговли с другой группой ультранавтов в одной богом забытой системе. Очевидно, никакой другой роли, кроме роли корабельной собаки, этому существу не досталось. Ультра слабо представляют себе реальную ценность таких диковинок.
– А как он оказался у тех первых ультра?
– Понятия не имею. Возможно, только сам адапт может поведать вам свою полную биографию.
– Мне нужны более серьезные доказательства.
– Вряд ли есть шанс когда-нибудь их получить. Мы с вами говорим о животных, выведенных в строжайшей тайне двести лет назад. Само их существование все еще считается мифом. Давайте все-таки предположим, что они не придуманы и кому-то из них посчастливилось выжить. Очевидно, адапт не мог оставаться в океане Европы после гибели Кадм-Астерия и других висячих городов. Если он прошел через руки обитателей космоса – ультранавтов, демархистов, сочленителей, да неважно чьи, – значит ему как-то удалось выбраться из своей системы и он провел некоторое время, находясь в замороженном состоянии или двигаясь с релятивистской скоростью; возможно, было и то и другое. Ему не пришлось изнывать от скуки на протяжении этих двухсот лет. А значит, его память о Европе могла нисколько не потускнеть.
– Вы его спрашивали?
– Он не говорит. Видите ли, мистер Графенвельдер, не все адапты при рождении получили дар речи. Эти организмы конструировались как подводные рабы, им полагалось выполнять приказы, а не командовать. Да, их пришлось наделить разумом, но не таким, чтобы он мог отвечать.
– И все же некоторые из них могли изъясняться.
– Самые ранние прототипы, и то лишь для посредничества между сородичами-рабами и людьми-надсмотрщиками. Почти поголовно они были кретинами.
Графенвельдер дает волю разочарованию, затем подавляет его. Он всегда мечтал раздобыть говорящего адапта, но Рифуджио прав: никаких гарантий. В самом деле, раб, способный дерзить и упрямиться, – плохой раб.
Впрочем, ему все равно предстоит остаток жизни прожить в аквариуме.
– Конечно, вы должны обращаться с ним бережно, – продолжает Рифуджио. Я не для того выкупил беднягу из плена, чтобы обречь его на новые муки. Это не домашнее животное, мистер Графенвельдер, а разумное существо!
Графенвельдер ухмыляется:
– Если вам так небезразлична судьба адапта, почему не отдали его на попечение властей?
– Потому что власти его убьют, а потом придут за теми, кто знает о его существовании. Адаптов создали демархисты в своем зловещем прошлом. Сейчас-то демархисты гуманные, прогрессивные – по крайней мере, стараются такими выглядеть в наших глазах. Им уж точно ни к чему, чтобы из темного чулана истории выскочил живой, дышащий адапт, представитель выведенной ими расы разумных невольников. Они ведь из кожи вон лезут, чтобы в нравственном отношении переиграть сочленителей по очкам.
– Обращение будет достойным, – сухо обещает Графенвельдер.
В следующий момент анализатор докладывает, что и состав крови, и генетический материал с высокой статистической вероятностью говорит об адаптском происхождении образца. Это не доказывает, что у Рифуджио есть адапт, но дает серьезные основания доверять маклеру. На таком этапе торга немало мистификаторов потерпели фиаско.
– Что скажете, мистер Графенвельдер? Вы уже приняли решение?
– Хочу взглянуть на остальные образцы.
Пальцы Рифуджио извлекают из шкатулки второй пузырек.
– Наружный покров.
– Кожа? Здесь у меня нет средств, чтобы толком ее проверить. Давайте все, что принесли, я изучу в надлежащих условиях.
На лице у Рифуджио горькая обида:
– Я надеялся, что мы договоримся здесь и сейчас.
– Зря надеялись. Впрочем, если вы готовы снизить цену…
– Боюсь, это обсуждению не подлежит. Что же до образцов, не возражаю, чтобы вы забрали их. – Рифуджио захлопывает крышку шкатулки. – И в доказательство моего расположения к вам я предоставлю движущееся изображение живого адапта. Но рассчитываю на взаимность, а именно на ваше скорое решение.
Паланкин помещает шкатулку с образцами в бомбостойкий грузовой отсек.
– Вы его получите, не беспокойтесь.
– Поверьте мне на слово, мистер Графенвельдер: вы не единственный коллекционер, желающий заполучить такую экзотику.
На обратном пути Графенвельдер времени не теряет – снова и снова просматривает тридцатисекундный ролик. Ему и раньше доводилось видеть видеоизображения предполагаемого живого адапта, но еще ни разу не удавалось рассмотреть существо столь подробно. Эта особь выглядит темнее и грубее прежних. Водоплавающий гуманоид постоянно двигается из стороны в сторону, снова и снова выпадая из фокуса, но есть в нем нечто сверхъестественно-натуралистичное, убеждающее в его реальности. Смотрится адапт не сказать что жутко: спору нет, это монстр, но его монструозность – конечный результат логичного, прагматичного конструирования. Плывет он без малейших усилий, толкая свое тело вперед легчайшими движениями плавника на конце длинного хвоста, который у него вместо ног. Передние конечности заканчиваются гуманоидными кистями – это руки, способные работать с инструментами. Вот он надвигается на камеру – шеи нет, голова плавно переходит в туловище. Имеются глаза, причем вполне человеческие, но отсутствует нос, а рот – горизонтальная щель с иглами зубов; как же страшна ухмылка этой пасти!
Графенвельдер изучает ролик, и ему все больше верится, что адапты – не выдумка и что по крайней мере одному из них удалось дожить до нынешних дней. А еще Графенвельдеру будто слышится, как скрипит дверца в его собственное прошлое, норовя раскрыться еще шире. В голове зреет вопрос, на который ох как не хочется отвечать.
Зачем на самом деле ему понадобился адапт?
Следующий день проходит вполне сносно – до того момента, когда гости собрались по домам. Была демонстрация взрослой гамадриады, был надлежащий шок и трепет. Графенвельдер позаботился о том, чтобы до всех дошло: это не только максимально крупный экземпляр, но еще и живой. Не гниющий труп, вынужденный пародийно имитировать жизнь. Даже леди Гудгласс, которой пришлось вытерпеть эту пытку, стоически изображает одобрение.
– Везет же вам, – говорит она сквозь скрежещущие зубы. – А ведь тоже запросто могли бы приобрести дохлую особь.
– Иного я и не предполагал. Конечно, прежде чем мы с вами пойдем дальше, надо будет встретиться.
Графенвельдеру это не нравится, но он понимает, что собеседник прав.
– Если пришлете образец ДНК.
– Вы получите ДНК, а сверх того культуры клеток и соскобы тканей – почти достаточно, чтобы самому вырастить экземпляр. Но для этого тоже необходима личная встреча. Я не доверю посреднику материалы столь деликатного свойства.
– Разумеется, – кивает Графенвельдер. – Но встреча произойдет на нейтральной территории. Там, где я уже не раз такое проделывал. Против Города Бездны ничего не имеете?
Похоже, Рифуджио доволен:
– Когда и куда мне явиться?
– Я вас проинформирую завтра, – отвечает Графенвельдер.
Ему не страшен Город Бездны, во всяком случае, теперь. Но это не самая удобная площадка для бизнеса – разладившаяся мудреная технология сильно осложняет сделки. Зато есть и плюсы. Например, на оружие, надежное в Ржавом Поясе, в Городе Бездны положиться нельзя. Прослушка и другие виды шпионажа тоже рискованны. Слишком хитрые номера здесь проходят редко, это известно всем.
Меньше всего Графенвельдер боится что-нибудь подцепить. У него лучший паланкин, какой можно купить за деньги, и даже если инфекция проникнет сквозь десять сантиметров герметичной нанозащиты, сложно будет ей отыскать уязвимое место в его организме. Все же броня придает уверенность, изоляция избавляет от неловкости, сопутствующей общению лицом к лицу.
И вот в потоке паланкинов Графенвельдер едет частной извилистой дорогой по верху Полога. Не теряя времени даром, изучает скудную информацию о Рифуджио, которую удалось собрать.
Есть у Графенвельдера ощущение, что он охотится на призрака. Да, существует такой маклер по имени Рифуджио, и судя по его известным достижениям, он может располагать необходимыми для поимки адапта связями. Однако странно, что Графенвельдер с ним еще ни разу не пересекался. Ну, допустим, оба они живут в огромной системе, в хаотичной деловой среде, где откуда ни возьмись появляются все новые игроки. Но с такими деятелями, как Рифуджио, Графенвельдер якшается годами. На его радаре хотя бы разок должен был мелькнуть этот делец.
Паланкины ныряют и взмывают в безумной архитектуре Полога. Окружающие здания, имевшие некогда четкую геометрическую форму, превратились в жутких уродов, уподобились больным деревьям, их голые корявые ветви сплелись в сплошной покров над нижними ярусами города. И хотя над горизонтом все еще висит Эпсилон Эридана, так мало света проникает сквозь бурую от смога атмосферу и заплесневелые фасеты купола, что поди отличи здесь день от вечера. По всему городу сияют фонари, не тронута их лучами лишь блазнящая чернота самой бездны. С самых больших крон Полога свисают черные нити, как изорванный пушечными ядрами такелаж парусника. В этой путанице носятся, точно пьяные гиббоны, фуникулеры. Картина ада, если сравнивать с аккуратными уцелевшими анклавами Ржавого Пояса. И тем не менее здесь живут люди. Как-то устраиваются, влюбляются, находят себе уголок, который можно считать домом.
Уже далеко не в первый раз на Графенвельдера накатывает когнитивное головокружение, и он вспоминает, что здесь ютятся люди, которые даже не помнят, как жилось в Городе Бездны прежде.
Умом он понимает, что это страшно. Как смогли люди приспособиться к столь катастрофическому перелому их судьбы? Пусть даже и приходилось им делать так снова и снова, почти на всем протяжении истории человечества? В глубине души он странным образом ощущает свое родство с этими выжившими. После чумы ему легче спится, и он не знает, в чем причина. Как будто кризис наглухо отгородил его от прежней жизни, и там, в прошлом, осталось нечто неправильное, нечто опасное, норовившее до него дотянуться.
Однако сейчас ему тревожно, словно разговор с Рифуджио приоткрыл эту дверь – пусть на щелочку, но приоткрыл. И то, что когда-то лишало Графенвельдера сна, подкрадывается к порогу его воображения.
Встретиться предстоит в частных апартаментах, расположенных в конце самого длинного ответвления Полога, близ Эшер-Хайтс. Чума изувечила здание, лишила его способности меняться, и владелец, Эшли Шабрие, с которым несколько лет назад Графенвельдер провернул сделку, вырезал в стенах и перекрытиях отверстия и поставил огромные прозрачные панели. Испещренные жилами, как крылья насекомых, и связанные между собой лентами старого материала, они открывают весьма эффектные виды на окрестности, и все же Графенвельдеру не по себе, пока он едет в паланкине по неотражающему полу над горящими в двух километрах огнями Мульчи. Даже если он переживет падение, вряд ли избежит расправы – ему подобных тамошние обитатели не жалуют.
Вопреки ожиданиям Графенвельдера, Рифуджио не воспользовался паланкином. Он стоит, широко расставив ноги, изрядное брюхо опирается на левитатор, оловянного цвета пояс, состоящий из нескольких десятков миниатюрных трубок с бесшумными турбопропеллерами. Загнутые носы шлепанцев скользят по прозрачному полу. Приближаясь к Графенвельдеру, он почти не двигает ногами.
– Я привез обещанное, – произносит Рифуджио вместо приветствия.
С пухлых пальцев его правой руки свисает шкатулочка цвета малахита.
– Теперь мне можно произнести слово «адапт»? – спрашивает Графенвельдер.
– Ну, раз уж оно прозвучало, полагаю, я должен ответить «да». Вижу, вы еще не избавились от сомнений.
– Для них у меня есть все основания. Я очень давно ищу представителя упомянутого вида – уже и забыл, когда начал.
– Я слышал об этом.
– Порой мне не верилось, что адапты еще остались. А бывало, я сомневался, что они вообще не выдумка.
– И тем не менее поисков вы не прекратили. Ваши сомнения не переросли в уверенность.
Рифуджио приближается вплотную к паланкину. Тот, конечно же, рутинно сканирует его на предмет оружия или шпионских устройств, но ничего такого не обнаруживает. Все же Графенвельдер содрогнулся, когда собеседник вдруг подносит шкатулку к смотровому окну и откидывает крышку.
– Вот что я вам принес, мистер Графенвельдер. Этого хватит, чтобы развеять любые сомнения.
Изнутри шкатулка выстлана пенистым материалом. В аккуратных маленьких отсеках лежат стеклянные пузырьки. Паланкин сканирует содержимое емкостей и убеждается в его биологической природе: похоже, Рифуджио не лжет. Левой рукой тот берет пузырек и протягивает на ладони с таким видом, будто у этой вещицы колдовские свойства. Внутри плещется темно-красная жидкость.
– Возьмите, проанализируйте. Это кровь адапта, с его ДНК.
Несколько мгновений Графенвельдер колеблется, даром что паланкин способен защитить его даже от самого хитрого биологического оружия. Наконец велит машине протянуть манипулятор, и на ее обтянутую мягким ладонь Рифуджио роняет пузырек. Машина втягивает манипулятор в короб анализатора, расположенный чуть ниже переднего окна. Часть образца, преобразованная в пар, пройдет через газовый хроматограф, и спектры его изотопов будут сопоставлены с параметрами крови адапта, уже имеющимися у Графенвельдера. Одновременно ДНК будет амплифицирована, ускоренно секвенирована и перекрестно сверена с наиболее вероятной нуклеотидной последовательностью ДНК адапта. Между анализатором и жилым пространством паланкина нет физической связи, так что вредное воздействие на пассажира исключено. И тем не менее Графенвельдеру хочется, чтобы техника управилась как можно скорее.
– Так что же, мистер Графенвельдер? Надеюсь, теперь вы удовлетворены?
Анализатор графически оформляет свои предварительные выводы: исследованный материал выглядит правдоподобно.
Графенвельдер не дает возбуждению отразиться на голосе:
– Хотелось бы знать, где вы его нашли. Это поможет мне решить, стоит ли вам верить.
– Адапт попал в мои руки благодаря ультра. До того он был у них на борту вроде домашнего любимца.
– Случайно, не об экипаже ли Шеллис речь?
– Я приобрел адапта у капитана Риттера с «Теоретика чисел». С Шеллисом дела не имел, хотя эта фамилия мне знакома. Что же касается Риттера, история такова – насколько вообще можно верить историям об ультра. Адапт достался ему в ходе рутинной торговли с другой группой ультранавтов в одной богом забытой системе. Очевидно, никакой другой роли, кроме роли корабельной собаки, этому существу не досталось. Ультра слабо представляют себе реальную ценность таких диковинок.
– А как он оказался у тех первых ультра?
– Понятия не имею. Возможно, только сам адапт может поведать вам свою полную биографию.
– Мне нужны более серьезные доказательства.
– Вряд ли есть шанс когда-нибудь их получить. Мы с вами говорим о животных, выведенных в строжайшей тайне двести лет назад. Само их существование все еще считается мифом. Давайте все-таки предположим, что они не придуманы и кому-то из них посчастливилось выжить. Очевидно, адапт не мог оставаться в океане Европы после гибели Кадм-Астерия и других висячих городов. Если он прошел через руки обитателей космоса – ультранавтов, демархистов, сочленителей, да неважно чьи, – значит ему как-то удалось выбраться из своей системы и он провел некоторое время, находясь в замороженном состоянии или двигаясь с релятивистской скоростью; возможно, было и то и другое. Ему не пришлось изнывать от скуки на протяжении этих двухсот лет. А значит, его память о Европе могла нисколько не потускнеть.
– Вы его спрашивали?
– Он не говорит. Видите ли, мистер Графенвельдер, не все адапты при рождении получили дар речи. Эти организмы конструировались как подводные рабы, им полагалось выполнять приказы, а не командовать. Да, их пришлось наделить разумом, но не таким, чтобы он мог отвечать.
– И все же некоторые из них могли изъясняться.
– Самые ранние прототипы, и то лишь для посредничества между сородичами-рабами и людьми-надсмотрщиками. Почти поголовно они были кретинами.
Графенвельдер дает волю разочарованию, затем подавляет его. Он всегда мечтал раздобыть говорящего адапта, но Рифуджио прав: никаких гарантий. В самом деле, раб, способный дерзить и упрямиться, – плохой раб.
Впрочем, ему все равно предстоит остаток жизни прожить в аквариуме.
– Конечно, вы должны обращаться с ним бережно, – продолжает Рифуджио. Я не для того выкупил беднягу из плена, чтобы обречь его на новые муки. Это не домашнее животное, мистер Графенвельдер, а разумное существо!
Графенвельдер ухмыляется:
– Если вам так небезразлична судьба адапта, почему не отдали его на попечение властей?
– Потому что власти его убьют, а потом придут за теми, кто знает о его существовании. Адаптов создали демархисты в своем зловещем прошлом. Сейчас-то демархисты гуманные, прогрессивные – по крайней мере, стараются такими выглядеть в наших глазах. Им уж точно ни к чему, чтобы из темного чулана истории выскочил живой, дышащий адапт, представитель выведенной ими расы разумных невольников. Они ведь из кожи вон лезут, чтобы в нравственном отношении переиграть сочленителей по очкам.
– Обращение будет достойным, – сухо обещает Графенвельдер.
В следующий момент анализатор докладывает, что и состав крови, и генетический материал с высокой статистической вероятностью говорит об адаптском происхождении образца. Это не доказывает, что у Рифуджио есть адапт, но дает серьезные основания доверять маклеру. На таком этапе торга немало мистификаторов потерпели фиаско.
– Что скажете, мистер Графенвельдер? Вы уже приняли решение?
– Хочу взглянуть на остальные образцы.
Пальцы Рифуджио извлекают из шкатулки второй пузырек.
– Наружный покров.
– Кожа? Здесь у меня нет средств, чтобы толком ее проверить. Давайте все, что принесли, я изучу в надлежащих условиях.
На лице у Рифуджио горькая обида:
– Я надеялся, что мы договоримся здесь и сейчас.
– Зря надеялись. Впрочем, если вы готовы снизить цену…
– Боюсь, это обсуждению не подлежит. Что же до образцов, не возражаю, чтобы вы забрали их. – Рифуджио захлопывает крышку шкатулки. – И в доказательство моего расположения к вам я предоставлю движущееся изображение живого адапта. Но рассчитываю на взаимность, а именно на ваше скорое решение.
Паланкин помещает шкатулку с образцами в бомбостойкий грузовой отсек.
– Вы его получите, не беспокойтесь.
– Поверьте мне на слово, мистер Графенвельдер: вы не единственный коллекционер, желающий заполучить такую экзотику.
На обратном пути Графенвельдер времени не теряет – снова и снова просматривает тридцатисекундный ролик. Ему и раньше доводилось видеть видеоизображения предполагаемого живого адапта, но еще ни разу не удавалось рассмотреть существо столь подробно. Эта особь выглядит темнее и грубее прежних. Водоплавающий гуманоид постоянно двигается из стороны в сторону, снова и снова выпадая из фокуса, но есть в нем нечто сверхъестественно-натуралистичное, убеждающее в его реальности. Смотрится адапт не сказать что жутко: спору нет, это монстр, но его монструозность – конечный результат логичного, прагматичного конструирования. Плывет он без малейших усилий, толкая свое тело вперед легчайшими движениями плавника на конце длинного хвоста, который у него вместо ног. Передние конечности заканчиваются гуманоидными кистями – это руки, способные работать с инструментами. Вот он надвигается на камеру – шеи нет, голова плавно переходит в туловище. Имеются глаза, причем вполне человеческие, но отсутствует нос, а рот – горизонтальная щель с иглами зубов; как же страшна ухмылка этой пасти!
Графенвельдер изучает ролик, и ему все больше верится, что адапты – не выдумка и что по крайней мере одному из них удалось дожить до нынешних дней. А еще Графенвельдеру будто слышится, как скрипит дверца в его собственное прошлое, норовя раскрыться еще шире. В голове зреет вопрос, на который ох как не хочется отвечать.
Зачем на самом деле ему понадобился адапт?
Следующий день проходит вполне сносно – до того момента, когда гости собрались по домам. Была демонстрация взрослой гамадриады, был надлежащий шок и трепет. Графенвельдер позаботился о том, чтобы до всех дошло: это не только максимально крупный экземпляр, но еще и живой. Не гниющий труп, вынужденный пародийно имитировать жизнь. Даже леди Гудгласс, которой пришлось вытерпеть эту пытку, стоически изображает одобрение.
– Везет же вам, – говорит она сквозь скрежещущие зубы. – А ведь тоже запросто могли бы приобрести дохлую особь.