Алмазные псы

– Селестина, – позвал я, стараясь сгладить незримое напряжение, – ты можешь объяснить, почему первоначально считала иначе?

– Думаю, да. Задачка с двойным дном – очевидно правильное решение содержит мелкую помарку. Зато ответ, который с ходу отвергаешь как неправильный, в итоге становится верным.

– Понятно. Ты уверена?

– Я ни в чем не уверена, Ричард. Мне кажется, подчеркиваю – кажется, что я нашла решение.

Я кивнул:

– Пожалуй, большего никто из нас от тебя не ожидал. Как полагаешь, мы способны уловить нить твоих рассуждений?

– Не знаю. Насколько ты разбираешься в пространствах Калуцы – Клейна?[16]

– Вынужден признать, что не сильно.

– Этого я и опасалась. Наверное, я могу попытаться объяснить, и кое-кто поймет, но остальные точно запутаются… – Селестина пристально поглядела на Хирц. – Мы можем застрять в этой треклятой клетушке на недели, прежде чем согласуем ответ. Вряд ли Шпиль будет терпеть нас так долго.

– Ну, знать наперед никто не может, – возразил я.

– Безусловно, – вмешался Чайлд. – С другой стороны, у нас нет возможности тратить недели на решение загадок. По-моему, мы достигли рубежа, на котором должны довериться выбору Селестины. Иного нам не остается.

Чайлд верен себе. Помнится, в математическом мышлении он всегда меня опережал. Задачки, которые задавал я, редко ставили его в тупик, пускай порой и требовали недели-другой тщательного осмысления. Зато мне он регулярно подбрасывал математические головоломки, на которые я пялился совершенно бессмысленно, прямо как Селестина на дверь некоторое время назад. Ну да, сравнивать наши развлечения и этот вызов нелепо, однако некое сходство, как ни крути, имеется. Хвала небесам, что Селестина, благодаря обучению у жонглеров образами, способна находить правильные ответы с поистине сверхчеловеческой скоростью.

– Хотите сказать, что я должна просто нажать на символ, никого не слушая? – уточнила Селестина.

Чайлд кивнул:

– Если никто не против…

Решение далось нелегко, особенно с учетом того, что предыдущие комнаты мы проходили после неизменного общего обсуждения. Но никто не стал спорить, даже Хирц как будто смирилась с выбором остальных.

– Короче, народ, – проворчала она, – сразу после этой двери я сматываюсь, и плевать на деньги.

– Ты нас бросаешь? – поинтересовался Чайлд.

– Сам видел, что стало с теми ублюдками снаружи. Они-то думали, что справятся с очередной загадкой.

– Принимается, – грустно подытожил Чайлд. – Надеюсь, ты передумаешь, когда мы пройдем в следующую комнату.

– Извини, но я уже все для себя решила. Хватит с меня этой хрени. – Хирц повернулась к Селестине. – Валяй, нажимай, подруга. Чего тянуть-то?

Селестина оглядела всех по очереди:

– Готовы?

– Готовы, – подтвердил Чайлд за группу. – Нажимайте.

Селестина приложила ладонь к символу. Момент предвкушения, смешанного со страхом, длился и длился. Все смотрели на дверь, как бы уговаривая ее открыться.

Но ничего не произошло.

– Господи боже… – прошептала Хирц.

Не успела она выговорить последнее слово, как случилось нечто. Случилось мгновенно, мы не успели толком осознать, что комната изменилась. Лишь впоследствии, прокручивая записи с камер скафандров, мы сумели восстановить последовательность событий.

Стены этого помещения, как и во всех пройденных нами ранее комнатах, выглядели абсолютно гладкими. Но тут из стены вдруг что-то выросло – металлический стержень, заостренный на конце; он появился на уровне пояса и стремительно пролетел от одной стены к другой, а затем исчез, как копье, брошенное в воду. Никто из нас не успел его разглядеть, не говоря уже о том, чтобы как-то среагировать. Даже скафандры, запрограммированные на уклонение от движущихся объектов, оказались чересчур медлительными. Когда они активировались, штырь давно исчез. Будь он всего один, мы бы, сдается мне, вообще ничего не заподозрили.

Но через долю секунды после первого штыря возник второй, пересекший комнату немного под другим углом.

К несчастью, на его пути стоял Форкерей.

Штырь пронзил его с такой легкостью, будто это был не человек, а клуб дыма, и ничуть не замедлился. Однако из скафандра капитана, чуть ниже локтя, внезапно выплеснулись кровавые ошметки. А давление в этой комнате еще не достигло комфортного для нас уровня…

Скафандр Форкерея среагировал поразительно быстро, но он все-таки уступал в скорости штырю.

Он проанализировал нанесенный урон, подсчитал, как быстро ремонтная система залатает дыру диаметром в дюйм, и принял решение. Целостность подлежала восстановлению, но не раньше, чем удастся ликвидировать недопустимую потерю крови носителя и компенсировать давление. Первоочередной обязанностью скафандра было сохранить жизнь владельца любой ценой, поэтому скафандр решил отсечь пострадавшую руку выше раны – радужные сверхострые лезвия выполнили эту операцию без малейшей задержки.

Все было проделано намного раньше, чем болевые сигналы дошли до сознания капитана. Первое, что заметил Форкерей, была упавшая к ногам конечность.

– Я… – Он запнулся.

Хирц метнулась к нему и подставила плечо.


Отрубленная рука Форкерея сверкала чистейшим срезом.

– Молчите, – предупредил Чайлд.

Форкерей, продолжавший стоять прямо, таращился на обрубок руки, словно загипнотизированный.

– Я…

– Сказал же – молчите! – Чайлд присел на корточки, подобрал ампутированную руку и показал Форкерею.

Сквозная дырка в ней наводила на мысль о стволе винтовки.

– Я выживу, – прохрипел Форкерей.

– Совершенно верно, – откликнулся Тринтиньян. – Можно сказать, вам изрядно повезло. Пронзи снаряд ваше тело, а не конечность, полагаю, мы бы с вами сейчас не разговаривали.

– Это, по-вашему, называется повезло?

– Такая рана, как у вас, требует минимального медицинского вмешательства. На борту нашего шаттла есть все необходимое для операции.

Хирц настороженно огляделась:

– Как думаете, все закончилось?

– Мы обязательно это узнаем, – ответил я. – В конце концов, это первая ошибка, которую мы допустили. При повторении следует ожидать худшего.

– Тогда давайте больше не портачить, народ. – Хирц вроде бы обращалась ко всем, но ее слова были явно адресованы Селестине.

Я мысленно приготовился к язвительному ответу. Селестина вполне оправданно могла напомнить Хирц, что доведись кому из нас делать тот же выбор, какой выпал ей, шансы на правильное решение составляли бы всего-навсего несчастные шесть к одному.

Но вместо этого Селестина заговорила ровным, безжизненным голосом человека, который не верит, что мог совершить такую глупую ошибку:

– Простите… Я должна была…

– Да, ты ошиблась, – прервал я. – Все мы ошибаемся, Селестина. Но до сих пор ты справлялась там, где остальные точно бы спасовали.

– Плохо справлялась.

– Ты свела наш выбор к двум вариантам. Это намного предпочтительнее, чем выбирать из шести.

– Ричард прав, – поддержал меня Чайлд. – Селестина, не надо себя винить. Без вас мы ни за что не прошли бы так далеко. Нажмите другой символ – тот, о котором подумали первым, – и мы отправим Форкерея обратно на шаттл.

Ультра ожег его свирепым взглядом:

– Со мной все в порядке, Чайлд. Я иду дальше.

– Ценю ваше мужество, но я считаю, что нам нужно тактическое отступление. Мы вернем вам руку, а затем вернемся сюда в легких скафандрах. Те, что на нас надеты, все равно не позволят уйти далеко, а перемещаться по Шпилю вовсе без защиты мне не хочется.

Селестина вновь подошла к двери:

– Не могу обещать, что разгадала правильно…

– Мы помним. Просто нажимайте символы последовательно, с того первого, пока Шпиль не откроет нам дорогу обратно.

Селестина послушно поднесла ладонь к значку, о котором думала до того, как обнаружила какую-то погрешность в своих вычислениях.

Как обычно, Кровавый Шпиль откликнулся не мгновенно, заставив нас взмокнуть от холодного пота. Воображение живо нарисовало очередную порцию металлических штырей… По счастью, снова карать нас никто не собирался.

Дверь открылась, приглашая пройти в следующее помещение.

Конечно, мы не переступили порог. Вместо этого развернулись и двинулись обратно, через помещения, в которых уже побывали, неуклонно спускаясь все ниже, посмеиваясь – да-да, посмеиваясь – над детской простотой первых загадок (теперь-то нам было с чем их сравнивать).

Двери открывались и закрывались, воздух становился все более разреженным, а внутри Шпиля делалось все холоднее, и сам Шпиль как будто мутировал, превращаясь из живого существа, каким он казался нам на высоте, в зловещий древний механический агрегат. Впрочем, по полу периодически прокатывалась та самая – дыхательная, что ли, – вибрация, только менее ощутимая и какая-то замедленная. Шпиль давал понять, подумалось мне, что знает о нашем присутствии и, быть может, слегка разочарован решением отступить, пускай временно.

– Да уймись ты, зараза, – пробормотал Чайлд. – Мы уходим, но непременно вернемся, понял?

– Уже с ним разговариваешь? – колко спросил я.

– Как слышишь, – огрызнулся Чайлд. – Для меня это личное.

Мы добрались до первого помещения и спрыгнули в отверстие, служившее входом в Шпиль. Осталось пройти всего ничего до стоявшего поблизости шаттла.

Снаружи было темно.

Мы провели внутри Шпиля более девятнадцати часов.