Академия под ударом

– О чем ты думаешь? – спросила Элиза. Оберон задумчиво улыбнулся краем рта.

– О том, какой же у тебя план, – ответил он. – Ты так и не рассказала. А я как твой муж и защитник все-таки имею право знать.

Он говорил с привычной веселой легкостью, и Элиза в очередной раз подумала, что не должна его втягивать во все это.

– Я еду в столицу, чтобы встретиться с королем, – ответила она. Оберон кивнул.

– Это я уже понял. Посмотреть на кузена, пообщаться, – он усмехнулся и цинично заметил: – С родней надо поддерживать связь.

– В каком-то смысле, – ответила Элиза. Ей вспомнился Пайпер – маленькое золотое облако. Как он сейчас в академии? Должно быть, скучает. Возможно, думает, что его бросили. Элиза хотела пообещать ему, что вернется, и не могла этого сделать.

– И как ты собираешься это провернуть? – поинтересовался Оберон. – Придешь к воротам дворца, скажешь, что ты сестра короля? Таких сестер прогоняют древком копья пониже спины.

Глазам сделалось горячо. Оберон поймал взгляд Элизы, нахмурился и сказал уже серьезнее:

– Я волнуюсь за тебя. И уверен, что нас примут под белы рученьки сразу же, как мы сойдем с поезда.

Элиза понимающе кивнула. Чего-то в этом роде она и ожидала. Эдвард не будет сидеть сложа руки. Элизе казалось, что он боится ее – так те, кто вроде бы победил и надел завоеванную корону, боятся мстителей из прошлого.

– И мы не уедем дальше отделения железнодорожной полиции, – продолжал Оберон. – Нами займутся прямо там, а то, что от нас останется, потом просто вывезут куда-нибудь за город и утопят в болоте.

Элиза усмехнулась – усмешка получилась кривой и нервной. Увидел бы ее Эдвард – прыгал бы до небес от радости.

– Что ты предлагаешь? – спросила она. – Попетлять? Замести следы хвостом?

Оберон рассмеялся так легко и свободно, словно Элизе удалась очень хорошая шутка.

– Знаешь, как говорят на Востоке? Муж и жена из одного мякиша слеплены, – сказал он. – Мы с тобой и правда одной породы.

Элиза тоже рассмеялась. Оборотень и охотник на оборотней, замечательная парочка!

– И как же мы будем заметать следы? – спросила она. Оберон нахмурился, задумчиво постучал указательным пальцем по носу, и это выглядело настолько комично, что Элиза рассмеялась снова.

Думала ли она, что будет ехать к королю вот так, заливаясь хохотом? Серьезное мероприятие требовало серьезного отношения, а не смеха на все купе. Но Элиза не могла не смеяться.

В ее смехе было грядущее поражение Эдварда.

– Сойдем на какой-нибудь мелкой станции в Прихолмье, не говоря проводнику, – произнес Оберон. – Доберемся до поселка, там наймем лошадку с повозкой и поедем в Свирт. В Свирте у меня есть приятель-артефактор. Густо замазан в криминале, готовит всякие любопытные штуки для рыцарей с большой дороги. Полиция периодически берет его за бока, но потом отпускает.

– И что же он приготовит для нас? – спросила Элиза. Оберон пожал плечами.

– Я вот думаю, как именно изменить нашу внешность. Может, превратить меня в старика, а тебя в мальчика-поводыря? Впрочем, нет, так мы вряд ли подберемся к дворцу. Надо выбрать что-нибудь поприличнее. Допустим, модный художник с юным помощником, которые пришли рисовать портреты – фрейлины такое просто обожают.

Элиза ахнула.

– Это возможно, вот так изменить внешность? – удивилась она. Оберон пожал плечами.

– Раньше такого не было. Но пока я ехал за тобой в Эбро, то набросал схему того, как это должно работать. Надо было как-то отвлекаться от тягостных мыслей, я ведь все купе готов был разнести…

– Прости, – искренне сказала Элиза, глядя ему в лицо. Оберон кивнул и вдруг молниеносно переместился со своего дивана и сел рядом с ней. Элиза невольно подумала, что так он двигался на охоте, и никто не мог скрыться от него.

– Прощаю, – улыбнулся он, мягко погладил Элизу по лицу, и от этого спокойного и какого-то невинного прикосновения ее вдруг бросило в жар. – Знаешь, никогда не думал, что у меня будет первая супружеская ночь в поезде.

– Я… – начала было Элиза и не успела ответить: Оберон склонился к ней, поцелуй обжег губы, и больше Элизе не хотелось ни говорить, ни думать. Жаркая волна разливалась по всему телу, опьяняя, почти лишая сознания. Оберон целовал ее нежно, едва касаясь губ, и Элизе казалось, что она не выдержит этого – просто умрет от желания.

Вагон мягко покачивался на рельсах, плыл огненной лодкой сквозь ночь, к луне, к звездному водовороту. И теперь, растворяясь в объятиях Оберона, становясь с ним единым существом, Элиза чувствовала, что вновь возвращается к самой себе – той, которая бежала за полной луной по лесу.

Но это не лишало разума. Это делало ее настоящей и правильной. Наконец-то былью стала не страшная, а хорошая сказка.

И потом, когда все закончилось, окатив ее волной опаляющего, почти невыносимого восторга, Элиза вдруг ощутила, как звездный водоворот над ними вдруг замер, и в нем запульсировала новая звезда – лисья, маленькая, невыносимо яркая.





* * *


Дом приятеля-артефактора располагался в крошечном угрюмом поселке; стоял на отшибе, заросший кустами сирени и шиповника. Было видно, что привести сад, забор и крыльцо в порядок у хозяина не доходят руки. Судя по острому химическому запаху, окружавшему дом, у артефактора находилось множество других, более важных проблем и забот. Пока Оберон с Элизой шли по дороге, обитатели этого места несколько раз наградили их такими взглядами, что впору было хватать немногочисленные вещи и бежать отсюда как можно дальше. Но Оберон выглядел настолько спокойно и беспечно, что и Элиза перестала волноваться.

Оберон поднялся на тоскливо заскрипевшее крыльцо, постучал в дверь, и вскоре из дома донесся сварливый голос:

– Вали давай отсюда! Никого не принимаю!


– А старых друзей? – с улыбкой осведомился Оберон. Из дома немедленно сообщили, что таких друзей берут за определенные места и отправляют в музей первым же поездом и без остановок, но дверь все-таки открылась, и на свет высунулось маленькое востроносое лицо с хитрыми желтоватыми глазками, украшенное треснувшими очками и бумажной нашлепкой на лбу. Всмотревшись в Оберона, хозяин поморщился, будто отведал кислого, и поинтересовался:

– Ренар, ты, что ли? Жив еще, собачий сын? Я думал, тебя уже волки съели на твоих болотах.

– Я, Базиль, кто ж еще? Жив-здоров твоими молитвами, – широко улыбнулся Оберон. Базиль фыркнул, но открывать дверь и приглашать гостей не спешил.

– И какого же лешего тебе тут понадобилось? – полюбопытствовал он.

Оберон мигом смахнул с себя веселый и приветливый вид и хмуро сказал:

– Есть работа. Чем быстрее ее сделаешь, тем быстрее получишь… – И он вынул из кармана маленький желтоватый алмаз и продемонстрировал Базилю. Глазки артефактора наполнил энергичный блеск, тот высунул из дверей руку и быстрым движением сцапал камень и принялся его рассматривать и обнюхивать.

– Академический? – поинтересовался он. Оберон кивнул.

– Даже здесь все уже знают… – вздохнул он. Базиль снова издал презрительное фырканье.

– Везде знают, – сообщил он. – Шило вот такущее, с медвежью ногу, а вы его решили в кисете спрятать? По всем артефактам волна прошла, а там уж дело хозяйское выяснить, с какой стороны она взялась и чем была направлена. – Базиль довольно спрятал камень в карман, бросил быстрый взгляд в сторону Элизы и поинтересовался: – Так чего тебе надо-то?

Оберон вынул аккуратно сложенный лист бумаги, махнул им, и Элиза увидела какую-то схему с множеством стрелок и формул, похожих на химические.

– Сработает? – спросил Оберон. Базиль таким же проворным движением выхватил листок и приблизил его к лицу так, словно хотел облизать все буквы. Элизе показалось, что он даже принюхивается.

– Так-так, м-да… – пробормотал Базиль и, приподняв очки на лоб, осведомился: – Это кто намалевал? Ты?

– Я, – угрюмо кивнул Оберон, и Базиль покачал головой.

– Рехнуться можно. Как ты до такого додумался? Пил, что ли, неделю? Обычно от пития такие мысли приходят.

– Нужда заставила, – сказал Оберон. Элиза почти слышала, как в голове Базиля проворными мышами скачут мысли: это же сколько можно получить, это же теперь никакие легавые нас не выследят, но надо со своим интересом… Ей сделалось противно.

Артефактор чем-то напоминал Гнюка – только крыс теперь казался Элизе намного приличнее.

– Кревашно, братко, – осклабился Базиль и отступил в дом. – Покорпачу, выдам к ночи.

В ту же минуту дверь захлопнулась так громко, что Элиза вздрогнула. Оберон ошарашенно покачал головой.

– Что он сказал? – спросила Элиза. Оберон выругался, пнул ни в чем не повинную дверь и ответил:

– Что подумает, поработает и вечером выдаст готовые артефакты.

Они прошли к кривой скамейке у забора, сели, и Элиза заметила:

– Какой-то он негостеприимный.

Оберон усмехнулся.

– Да, я тоже надеялся на чашку кофе с булочкой. – Он провел ладонями по лицу и заметил: – Ты какая-то странная. Как будто постоянно к чему-то прислушиваешься.

Элиза вдруг поймала себя на том, что улыбается, наивно и растерянно, совершенно детской улыбкой.

– Да, – кивнула она. – Мне кажется, случилось кое-что очень важное…

Элиза не договорила; Оберон вскинул голову и, прикрыв глаза, потянул носом воздух, словно где-то что-то горело.

– Девочка, – уверенно сказал он. – Еще одна рыжая лисичка. Но она устроит нам веселье! Будет такая же красивая и добрая, как ты… и такая же упрямая и дикая, как я.

– Ты не дикий, – промолвила Элиза, не понимая до конца, о чем он говорит, и в то же время чувствуя невероятную, сокрушающую правоту.

Девочка. Рыжая лисичка. Та, чья звезда сегодня вспыхнула и зазвучала в общем хоре мира. Та, которая бежала к Элизе через лунную ночь, – и Элиза ждала ее, раскинув руки.

«Я беременна? – удивленно подумала Элиза и тотчас же сказала себе: – Да. Беременна. Почему бы и нет?»

– Еще какой дикий! – рассмеялся Оберон. – В нашем поселке не было такого забора, на который я бы не залез. И не было собаки, на которой бы я не покатался. А пробраться на праздник и сколоть дамские платья булавками? О, это я любил, умел, практиковал. – Его улыбка стала еще шире. – Дамы в разные стороны, а ткань рвалась. И все хором кричали: ох уж этот негодный мальчишка Ренар! И призывали моего отца задать мне хорошую трепку, чтобы неделю не мог сидеть.

– Я… – прошептала Элиза и накрыла живот ладонью, словно что-то могло ранить или обидеть ее звездочку. Оберон снова рассмеялся, мягко обнял ее за плечи.

– Тебя это так удивляет? – спросил он. – Знаешь, когда люди любят друг друга, то у них обязательно появляются дети. Такие вот беспокойные и озорные рыжие лисички. А потом еще и рыжие лисы, я всегда хотел большую семью. Мне было скучно без братьев и сестер. Вот тогда-то академия будет под ударом! Мои дети никому не дадут покоя, это точно. Будут бегать по коридорам и мазать полы той помадой, которой Анри укладывает волосы. А потом смеяться над тем, как студенты падают.

Элиза тоже рассмеялась и услышала, как где-то далеко-далеко над горами, поросшими лесом, над ручьем, над кленовыми листьями рассыпается тихий звон.

– Ты волнуешься, – сказала она, и Оберон кивнул.

– Волнуюсь. И всегда начинаю вот так болтать, как дурак, когда волнуюсь по-настоящему. А летом мы привезем ее к твоему деду. Он будет рад.