Академия под ударом

Оберон кивнул. Не было смысла скрываться и прятаться.

– Да. Поцеловал, – ответил он и рассмеялся. – Думаю, за свои добрые дела я заслужил кое-что посерьезнее, чем ваш давешний братский поцелуй.

Элиза одарила его таким взглядом, которого Оберон не понял, – зато стало ясно, что он сморозил глупость. Шутка не удалась.

Она вздохнула. Мягко дотронулась до его щеки.

– Вам, должно быть, неприятно сейчас, – сказала Элиза. – Оберон, простите меня, пожалуйста, мне снился Морис, и я позвала его…

Оберон махнул рукой. Поднявшись с дивана, он подошел к окну – ничего, кроме дождя и его досады.

– Не надо извиняться за то, что вам снится, – ответил он, не оборачиваясь к Элизе. – Вы ведь не выбираете свои сны.

«Дурацкий казус, – хмуро подумал Оберон. – И я дурак».

Элиза выскользнула из-под одеяла, подошла к нему. Дотронулась до плеча. Оберон чувствовал ее дыхание и тепло тела, хотел, чтобы она не отходила, и понимал, что если в академии объявят конкурс идиотов, то он займет второе место – потому, что идиот-неудачник.

– Вы… – начала было Элиза и ничего не сказала. Умолкла. Ее рука лежала на плече Оберона, и он вдруг подумал: нет ни счастья, ни надежды, если ты не форменный мерзавец и не хочешь ломать другого человека через колено.

Он повернулся от окна – ну а что, стоять так? Начался новый день с новыми делами и заботами. В ту же минуту Элиза поднялась на цыпочки и поцеловала его.

Оберон порывистым движением прижал ее к себе, ловя брызги тех чувств, что летели к нему от девушки – в эту минуту ей наконец-то впервые за долгое время было спокойно и легко, и Элиза не хотела, чтобы эта блаженная минута таяла. Когда они все-таки оторвались друг от друга, то Оберон провел подушечкой пальца по припухшим губам Элизы и сказал, глядя в потемневшие затуманенные глаза:

– Ну что, Элиза? Принимаете мое предложение? Обещаю быть вам хорошим мужем.

– Вы невыносимы, – с улыбкой промолвила Элиза и добавила: – Да. Да, я согласна.





* * *


– Отвратительная погода, господа!

– Что поделать, северная осень во всей красе!

Несмотря на заклинание, которое укутывало от дождя, рассеивая мелкие капли, Анри выглядел недовольным и мрачным. После завтрака ждали занятия, несмотря на алмазы и великого владыку, всем надо было вести привычную работу, но Оберон видел, что господин старший зельевар больше всего хочет сесть где-нибудь в тепле и мечтает, чтобы его оставили в покое и не трогали.

Элиза стояла под таким же заклинанием в шестидесяти шагах. Сегодня утром они еще раз разошлись в разные концы коридора, и Оберон невольно подумал, сохранит ли она свое отношение к нему после того, как окончательно освободится. Сморчки из Министерства магии обещали им три недели, но Оберон смотрел на цепь и понимал, что осталось три-четыре дня, не больше.

Та дрянь, что Анри варил для них, прекрасно делала свое дело.

Глиняные хорбы – магические помощники для трудных работ, которых госпожа Бьянка лепила всю ночь, с грохотом и треском возились в разломе. Прищурившись, Оберон насчитал дюжину круглых голов и грубых приземистых тел: Бьянка лепила наскоро, не озадачиваясь деталями, но хорбам не нужна красота. Вот один из них, весь в грязевых потоках, протянул небольшую корзину – Акима, который чуть ли не подпрыгивал от нетерпения, схватил ее и довольно воскликнул:

– Миллионы, друзья мои! Миллионы золотых крон!

Хорб заворчал и опустился в разлом. Оберон и Анри подошли к ректору – да, необработанные алмазы выглядели непритязательно. Так, грязные стекляшки. Протянув руку, Оберон взял один из них, и камень на его ладони засветился розовым, словно ожил.

– Возьму в счет своей доли, – сказал Оберон, глядя куда-то в сторону замка поверх головы ректора. – Мне надо делать свадебное кольцо.

Вид Анри почему-то был скептическим, словно он ожидал чего-то другого. Зато Акима дружески похлопал Оберона по плечу и заявил:

– Прекрасно, друг мой! Просто прекрасно! Дать вам выходной?

– Посмотрим, – уклончиво ответил Оберон. Он не понимал до конца, что с ним происходит. Девушка, которой он добивался, сказала ему «да». Чего еще хотеть, что было не так?

– Что там наш великий владыка? – поинтересовался он. Акима усмехнулся.

– Я подсчитал вчера его долю, – сказал он. – Хватит, чтобы основать собственное королевство… ну или вернуть себе старое. Кстати, наши друзья из министерств сегодня отправили прошения об увольнении. Благоразумные люди, ничего не скажешь.

Оберон невольно вздохнул с облегчением. Значит, какое-то время об алмазах никто не узнает. Конечно, потом информация все же выплывет, такого огромного шила ни в одном мешке не утаить – но пока у них было время.

Почему все-таки Элизу оставили в покое? Поняли, что действовать в академии магии себе дороже? Решили не рисковать?

Или она в самом деле больше не нужна? Тогда что случилось?

– А Жоан хочет королевство? – поинтересовался Оберон. Акима пожал плечами.

– Мне показалось, что пока он хочет прийти в себя, – сказал он. – И не размышляет ни о власти, ни о деньгах. Знаете, так бывает. Иногда хочется просто дышать и ни о чем не думать.

Возвращаясь в академию и глядя на высокие окна столовой, залитые теплым светом, Оберон вдруг понял, что было не так. Он боялся – память подсовывала ему картинку из прошлого. Всего три дня после свадьбы, смятая окровавленная простыня и пальцы Женевьев, которые комкали ее, сжимаясь и разжимаясь. Сама Женевьев Ренар, Паучья ведьма, уже была мертва.


– С тобой что-то не так, – негромко заметила Элиза. Оберон пожал плечами.

– Даже и не знаю, – соврал он и почувствовал, как далекая тьма в зеркалах снова пришла в движение. «Лжец, лжец, убийца!» – зашелестел дождь и рассыпался язвительным смехом. – Я думаю о том, почему тебя больше не пытаются убить, и не нахожу ответа.

Элиза улыбнулась, и Оберон подумал, что ей очень идет эта улыбка – такая чистая, невинная, с горящим за этой невинностью огнем.

– Я тоже об этом думаю, – призналась Элиза. – Но еще больше – о том, что случилось с моей матерью. Почему она была в том лесу.

Она поежилась и добавила:

– Она выглядела больной. Или заколдованной.

Они вошли в замок, и здесь, под защитой старых стен, Оберону стало спокойнее. Все было правильно, все было как всегда. Студенты шли на завтрак, помощники развешивали объявления на досках, и издалека доносилась музыка – Оберон узнал гитару Марка. Вот и правильно, пусть очаровывает первокурсниц и не подбивает клинья к Элизе.

– Давай подойдем к нему вместе, – предложил он. – Сегодня после занятий. Я попробую рассмотреть, что там не так.

Элиза кивнула, благодарно пожала его руку.

– Я только сейчас заметила, что мы перешли на «ты», – улыбнулась она, и Оберон улыбнулся в ответ.

– Давно пора! – заметил он. Нет, это просто дрянная погода так на него влияет, вдобавок к огромному числу опасных приключений за несколько дней. С Элизой все будет хорошо, и с ним тоже.

Он никогда не причинит ей вреда. Никакого.

Войдя в столовую, Оберон увидел принца Жоана и Примроуз. Девушка выглядела больной – пророчество измотало ее. Так бывает; Оберон подумал было посоветовать Аверне, декану факультета предвидения, дать Примроуз отдохнуть от учебы пару дней, но потом решил не лезть не в свое дело. Аверна была опытной волшебницей, видавшей самые разные виды, и без него знала, что делать со своими студентками.

Повинуясь странному чувству, Оберон не пошел за преподавательский стол, а сел напротив принца – Жоан сразу же нахмурился и подобрался, словно предвкушал какие-то неприятности.

– Как дела? – спросил Оберон, не утруждая себя приветствиями. Примроуз поднялась было со скамьи, но Оберон хмуро посмотрел на нее и приказал: – Сидите.

Девушка послушно вернулась на прежнее место. Элиза, которая села рядом с Обероном, кажется, дышала через раз от страха.

Только сейчас Оберон понял, что в нем, независимо от его желания, пробудилась та сила, которая гнала его по болотам и пустошам за чудовищами. Та сила, которая подавляла и заставляла дрожать.

Вот и Элиза тряслась. Как они будут жить, если он так ее пугает, даже не желая этого?

– Дела… все хорошо, – кивнул Жоан. Под рубашкой мягко мерцала подвеска, подаренная Акимой. Да уж, ректор своего не упустит. С принцем следовало дружить – и он дружил, редчайшую ценность от сердца оторвал.

Иногда такие бунтари побеждают – а с победителями нужны хорошие отношения. Деньги и должности никогда не бывают лишними. А принц был явно не из тех, кто забывает своих благодетелей.

Оберон чувствовал, что начинает сердиться, и понятия не имел, откуда взялась эта злость.

– Отлично, – кивнул Оберон и повернулся к Примроуз, которая заметно побледнела. – Что именно вы говорили? Вспомните дословно, это очень важно.

Примроуз вздохнула, собираясь с духом. Салфетка в ее пальцах дрожала. Юным провидицам всегда страшно вспоминать о своих пророчествах. Привычка к ним придет с опытом.

– Великий владыка пришел на север, – сказала она так, словно диктовала кому-то письмо. – Он восстанет в пепле и крови, он оживит подземные реки. Он наденет корону, которую у него отняли. Это все, господин декан. Я запомнила каждое слово.

Примроуз вдруг провела ладонями по лицу и сдавленным голосом произнесла:

– Я никогда этого не забуду. Это было… – девушка всхлипнула, – невыносимо.

Оберон понимающе кивнул. Иногда пророчества причиняли сильную боль, так что провидицам не завидовали. Нет, все-таки надо намекнуть Аверне, что девушке стоит отдохнуть.

– Вы из Повейского края, верно? – спросил Оберон, глядя на изящную вышивку на рукавах платья Примроуз. Далекий лесной запад – там всегда рождались сильные маги и великие пророки. Девушка кивнула, не понимая, куда он клонит. – Вы кричали на нашем сандаронском или на своем гардалинском?

Он почувствовал, как Элиза смотрит на него, и от этого взгляда хотелось закрыться.

– Гардалинский, – прошептала Примроуз. Оберон рассмеялся, даже хлопнул ладонью по столу.

– В гардалинском языке нет разделения на мужской и женский род, – произнес он. – Владыка может быть владычицей.

Принц, Примроуз и Элиза, кажется, перестали дышать.

– И что же это значит? – едва слышно поинтересовался Жоан. Оберон усмехнулся.

– То, что пророчество может не иметь к вам отношения, ваше высочество, – сказал он. – И мы должны понять, к кому оно все-таки относится.





* * *