1972. Возвращение
Часть 16 из 31 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
– Да, конечно, пожалуйста – не удивляется мужчина.
– Мне нужна домработница. Чтобы хорошо готовила, чтобы прибиралась по дому, чтобы стирала и…не совала нос куда не надо. Поможете? Буду платить ей двести рублей в месяц, плюс питание. Я не знаю, как это оформляется – договор, и все такое…вам-то лучше это известно.
– Я понял. Все сделаем в ближайшие дни, не беспокойтесь. Итак, в половине третьего вас будет ожидать автомашина с регистрационным номером (называет), пожалуйста, не опаздывайте.
– Ольге тоже ехать?
– Нет, Ольга Львовна может отдыхать. До свидания, Михаил Семенович.
– До свидания.
Я положил трубку, задумался… Приглашение меня никак не удивило, от слова «вообще». Пару-тройку дней дали отдохнуть, но пора и дела делать. Дел – просто выше крыши! Небось, насчет пресс-конференции все-таки надумали, не прошло и года. На самом деле ее стоило сделать уже на второй день после моего появления в Союзе, но…у высших мира сего свои резоны, возможно, я чего-то не знаю. Или же они просто выжидали, глядя на то, как развивается ситуация в Штатах. Кстати сказать – я лично совершенно отрезан от этой информации, увы. Зарубежные газеты сюда не доходят. Хмм…кстати…набираю номер.
– Слушаю, Михаил Семенович.
– Я бы хотел получать газеты из Штатов – «Нью-Йорк таймс», «Вашингтон пост» и другие, деловые и просто бульварные листки. Мне это нужно для того, чтобы быть в курсе событий. Можно такое устроить?
– Можно. Но доходить газеты будут с задержкой в сутки, вы понимаете, да?
– Понимаю. И все-таки я бы хотел читать эти газеты. И еще – мне нужно, чтобы моя рукопись, которая осталась в Штатах, как можно быстрее ко мне приехала. Рукопись будет у Страуса, я ему позвоню, попрошу передать.
– Сделаем. Еще что-то?
– Пока нет. Если что – позвоню.
– Конечно, Михаил Семенович, звоните.
Короткие гудки, кладу трубку. Как легко решаются проблемы в «тоталитарном» государстве! Один звонок – и все решено! В централизации власти, в «самодержавии» есть свои прелести. Никаких тебе обсуждений, никаких демократических глупостей – приказали – сделал! И не надо мне втирать про рабочие коллективы, про решения, принятые на собрании – это вы у себя там, на заводе «Серп и три ржавых молота» принимаете решения на рабочем собрании. А линия партии, линия правительства идет отдельно, вы лишь маленькие штришки, примыкающие к этой линии. И если что не так – штришок можно и стереть.
Плохо это, или хорошо? Я все-таки считаю – хорошо. Без центральной сильной власти государство жить не может. А если какой-то дебил кричит провинциям, чтобы они брали суверенитета столько, сколько смогут переварить – его надо к стенке. Ибо это враг государства!
Я принял душ, оделся, помог Ольге с посудой и уборкой (она вначале возмущалась, мол, не по чину мне ей помогать, но потом сдалась). Хорошо, конечно, принимать гостей, но для этого точно надо заводить домработницу. Уборки после – выше крыши. И кстати – квартира провоняла табачищем, до отвращения. Только спальня и не провоняла – просто потому, что в нее никто не входил и дверь была закрыта.
Я сказал Ольге, что еду к Семичастному, она слегка заволновалась, мол, все ли в порядке? Но я успокоил ее и рассказал о закрепленной за мной машиной. Ольга даже поразилась – персональная машина?! Как у важного чиновника?! Это даже покруче, чем четырехкомнатная квартира! Или – на уровне того. Да, меня точно ценят.
Джинсы, свитер, полуботинки и легкая куртка – вот мой наряд для управления КГБ. Ну да, смешно буду выглядеть в таком…хмм…буржуазно-хипстерском наряде в самом что ни на есть Сером Доме. Но пусть привыкают! Ибо нефиг баловать! Костюмы им с галстуками! Хе хе…
В четверть третьего я вышел из квартиры, чмокнув Ольгу в припухшие после ночных наших безумств губы (Ну как можно удержаться, когда ложишься в постель, а там такая тепленькая, такая гладкая и спьяну такая любвеобильная подруга! «Оторвешься» по-полной!). Поздоровался с лифтером, потом с консьержами и милиционерами, проводившимся меня любопытными взглядами. Ну да, я легендарная личность! Такой молодой, такой важный и богатый! Небось, и про белый кадиллак уже знают. А уж про то, что ко мне ходят Раневская и Высоцкий – точно проведали. Так что я для них нечто среднее между Достоевским и Аркадием Райкиным, личность таинственная и в чем-то даже подозрительная.
Машина уже стояла у подъезда – черная волга с названными мне номерами. Назад садиться не стал – не люблю сидеть сзади в наших машинах. Что бы не говорили, но лучшее место в советских машинах – это рядом с водителем.
Привычно поискал рукой ремень безопасности, и тут же вспомнил – а нету! Нет здесь ремней безопасности! И подушек безопасности – тоже нет! И при столкновении я нормально вылечу через лобовое стекло как хлопотливая птичка! Сделалось немного не по себе…привык я заботиться о своей безопасности! Всегда пристегиваюсь, на какой бы машине не ехал – даже в такси.
Когда сел в машину, тут же обнаружил, что эта «волга» не «догонялка». Обычная черная «волга» ГАЗ-24, коих бегает по просторам родины неимоверное количество. А вот чего не ожидал – это телефона «Алтай»! Да, в машине стоял самый настоящий телефон, тот самый, легендарный! В двухтысячных годах и не догадываются, что на самом деле система мобильной связи впервые была сделана в Советском Союзе, и называлась она «Алтай». По крупным городам стояли передающие вышки (одна из них стояла как раз на «моей» высотке на Котельнической), и можно было связаться с любым абонентом города, и даже позвонить за рубеж. Набрал восьмерку, и звони на городской номер. А если связаться с межгородом – тут уже, понятное дело, через оператора.
Водитель, мужчина лет сорока, крепкий, с внешностью типичного «гэбиста» заметил мой взгляд, кивнул головой:
– Это теперь ваш номер, запомните его (продиктовал). Меня звать Сергей. Мой сменщик – Анатолий. Мы будем обслуживать вас…до особого распоряжения. Чтобы вызвать автомобиль, можете звонить на известный вам стационарный номер, или напрямую, сюда. Машина всегда наготове. Ну что, поехали? Время…
Я кивнул, и под взглядами стоявших за стеклом у выхода милиционеров и консьержей «волга» рванулась вперед. Теперь разговоров у них будет – еще больше! Ну как же, писателя на черной «волге» возят! Не просто так! Да кто же он такой?! В какой должности?! Ох, не простой это писатель, не простой!
Скоро я входил в святая святых – Комитет Государственной Безопасности. Предъявил на входе паспорт, дежурный набрал номер, и через несколько минут я уже шел за человеком в сером гэдээровском костюме, улыбаясь в бороду и усы, вспомнив казус с Московской Олимпиадой 80-го года, когда всех гэбэшников обрядили в одинаковые серые гэдээровские костюмы. Так их потом и отличали от обычных людей. Пока руководство не всполошилось и не приказало агентам одеться так, как они одеваются в жизни. И все стало на свои места.
Время было без десяти три, так что эти десять минут мне пришлось прождать в приемной, на кожаном диване. В принципе – совершенно не напряжно. Я вольготно сидел, заложив ногу за ногу, рассматривал приемную руководителя самой могущественной спецслужбы мира, и готовился к разговору, обдумывая, что скажу этому человеку, о чем ему расскажу.
Ровно без двух минут три (я по часам посмотрел) секретарь встал, приоткрыл дверь в кабинет, вошел, появился через три секунды и пригласил меня:
– Прошу вас, товарищ Карпов!
Я вошел, окинул взглядом огромный кабинет и пошел туда, где за столом сидел будто вырубленный из грубой деревянной болванки человек. Странное ощущение. От человека с такой рожей ожидаешь каких-то глупостей, самодурства, начальственной тупости. Но я знал, что Семичастный, при всех его ошибках и промахах дураком точно не был. И точно радел за свою страну, никогда не выбирая – что важнее, свое благосостояние, или польза родине. Умный, хитрый, коварный функционер, которому палец в рот не клади – откусит. Но одновременно он ценит верных людей и как говорится – своих не бросает. В общем – работать с ним можно.
– Здравствуйте, товарищ Карпов!
Семичастный встал и подал мне руку. Неожиданно! И даже льстит. Я ведь всего лишь писатель, а он кто? Его могущество сравнимо только с могуществом самого Генерального Секретаря, а тот, на минуточку, правит шестой частью суши!
– Присаживайтесь. У нас к вам серьезный и большой разговор (У кого – «нас»? Это типично «советское», говорить от лица «всех». Впрочем, может отголоски: «Мы, Николай Вторый…») – начал Семичастный, устраиваясь в своем кожаном кресле. Я сел на высокий стул за столом для совещаний, примыкающим к столу Председателя.
– Михаил Семенович! Начну с того, что мне известны ваши сомнения по поводу вашего статуса, и статуса вашей секратарши. Кстати, внесено и удовлетворено представление о награждении ее медалью «За боевые заслуги». Насколько мы знаем, Ольга Львовна повела себя смело и решительно в тот момент, когда вашей жизни угрожали действия наших врагов (Даже не обделалась! – усмехнулся я про себя, но вслух ничего не сказал). Кроме того, ей присваивается звание младший лейтенант госбезопасности, с соответствующим жалованьем и положенными выплатами. Так что может не беспокоиться насчет тунеядства и все такое. Официально вы заключите с ней договор, и она будет работать вашим секретарем – это для широких масс. Договор вам предоставят. Оплачивать по договору будет государство. Далее: вам присваивается звание полковник госбезопасности. Для всех вы официально так и остаетесь членом Союза писателей, но лучше, если вы будете проходить по нашему ведомству. Надеюсь, вы не против?
– Нет, конечно же не против! Только…не надо, чтобы знал кто-то кроме тех, кому это положено знать – пожал я плечами – Это может дурно отразиться на моей работе в Штатах.
– Могли бы и не говорить. Это все и так ясно – хмыкнул Семичастный – По поводу автомашины вам уже сказали. А теперь перейдем к главному. Ради чего, собственно, я вас и пригласил.
Глава 5
— Владимир Ефимович, погодите! – прервал я Семичастного, который сразу набычился, свел брови (как смел перебить?!) — Извините, что я вас прервал. У меня есть вам подарок, и он не терпит отлагательства.
— Подарок?! – Семичастный слегка опешил – Что за подарок?
– Информация, конечно – улыбнулся я беспечно, будто говорил не в кабинете всемогущего Председателя КГБ, а где-то на дружеской вечеринке — подарок моему государству. Хочу вам сдать настоящую мафию.
— Что?! Вы о чем?! Какую такую мафию?! — опешил Семичастный.
– Самую что ни на есть настоящую мафию – пожал я плечами — Только…Владимир Ефимович, можно вас попросить? Когда возьмете главарей, которые все это придумали…пусть их не расстреляют, ладно? Да, они аферисты, но ведь никого не убили. Но это касается только организаторов, а насчет ментов и прокурорских, что все это покрывают — насчет них…хоть на кол сажайте. Если бы не они, ничего такого бы не было.
— Так, Михаил, давайте-ка все по порядку! Чувствую, вы решили нам тут кое-что такое выдать, что…с начала!
Ну я и рассказал. И о двух шубах, которые украли у певицы, и о том, что на тех шубах нет штампа завода-изготовителя. И о том, как предприимчивые дельцы организовали хищения на трех комбинатах в Казахской СССР, и о том, как их покрывают работники милиции и прокуратуры. И каковы масштабы этого безобразия. Так называемое «Меховое дело» 1973-го года.
Уже во времена «развитого капитализма» кое-кто пытался обелить этих дельцов. Мол, их расстреляли за то, за что потом славили предприимчивых людей и называли предпринимателями. Но ведь на самом деле они были ворами. На самом деле они обкрадывали государство, а значит — и всех людей в нем живших! Они были аферистами и ворами! И значит, должны сидеть в тюрьме. Как там сказал Жеглов? «Вор должен сидеть в тюрьме!»
Вот только насчет расстрела я не согласен. Что ни говори, а людей они не убивали. Посадить, отнять у них барахло — это нормально. А вот лишить жизни…нет, я не согласен. Тем более что в будущем стране понадобятся такие шустрые, пусть и немного нечистые на руку люди. Глупо, наверное, звучит, и точно -- спорно…но ведь так мало в стране людей, которые могут организовать частный бизнес. Так мало… Может я и ошибаюсь.
Кстати, смешно, но одного из них не расстреляли. Дали «всего» пятнадцать лет. Почему? Потому что, как оказалось, он все деньги, полученные от аферы вкладывал в производство! Хе хе хе… Объяснения этому найти не могу, как не могу найти и объяснения довольно-таки серьезному сроку, который он получил. Если человек деньги отдавал государству, так почему тогда ему дали целых пятнадцать лет? На мой взгляд, достаточно было и условного срока – просто за недоносительство и незаконные действия. Он ведь вкладывал в производство!
Я рассказал все Семичастному – с фамилиями, должностями, местами, где совершалось преступление. А потом предупредил, что если сейчас связаться со Щелоковым, он будет всячески противодействовать расследованию, так как в преступлении замешаны сотни его подчиненных. И тогда они уйдут от ответственности. Семичастный заявил, что это не моя проблема, главное – информация. А уж со Щелоковым он как-нибудь разберется. Как и с Цвигуном, которого, кстати, в КГБ уже давно и нет.
Я знал, что Цвигун был брежневскими ушами возле Андропова, потому не удивился, узнав, что его убрали из Комитета.
Семичастный вызвал секретаря, отдал ему листок с записями, которые сделал во время нашего разговора и отдал приказ срочно заняться расследованием. Машина закрутилась.
Зачем я это сделал? Ну во-первых, не люблю аферюг. Ребята зарвались. Как я помню, у них трехлитровые банки были набиты сотенными купюрами, только золота и драгоценных камней у трех аферистов изъяли более тридцати килограммов.
Во-вторых…их все равно скоро возьмут, в 1973 году. Так почему бы и не пораньше? Пусть это будет так сказать «палка» в моей ведомости. Это раскрытие, эта информация – копилка в багаж моих заслуг перед государством. А лишним это никогда не будет. Лояльность нужно доказывать постоянно, своей работой, реальными свершениями, иначе – в конце концов твоя ценность в глазах власти сильно упадет. А мне это ни к чему. Я ведь агент влияния, мне толкать прогресс в нужную сторону. И чтобы это получалось, я должен «весить» как можно больше.
Наконец, обсуждение по моему «подарку» завершилось. Семичастный нажал кнопку, вызвал секретаря и попросил принести нам чаю. И действительно, за всеми этими разговорами пересохло горло, а нам еще разговаривать и разговаривать.
Чай принесли не в чашках, а в красивых серебряным подстаканниках. Как где-нибудь в купе-люкс международного поезда. Красиво, да!
– Ну что же, теперь мы приступим к главному разговору – вздохнул Семичастный, и вдруг лукаво посмотрел на меня, ухмыльнувшись уголком рта – Если у вас, конечно, нет для меня еще какого-нибудь…хмм…подарка!
– Будет…еще и не один будет! – усмехнулся я в ответ – Но позже! Не сейчас. Давайте, терзайте меня!
– Ну что значит – терзайте! – еще больше развеселился Семичастный – У вас, Михаил, превратная информация о нашей службе! Навеянная буржуазными газетами и всяческими вражескими голосами! А ведь наша задача беречь государство, а государство – это каждый человек, начиная с какой-нибудь доярки, и заканчивая всемирно известным писателем.
– Розовые лица, ревОльвер желт! Мое КГБ меня бережет! – перефразировал я известный стих
– Ну вроде того – посерьезнел Семичастный – Итак, перейдем к нашим так сказать баранам. Нужна пресс-конференция, Михаил Семенович. Вы должны продумать, что именно будете говорить. И мы подумаем. Пресс-конференция будет проходить в среду, в двенадцать часов дня, в концертном зале «Россия». На нее мы пригласим все зарубежные средства массовой информации, которые пожелают присутствовать, и трансляция будет идти на весь мир. Потому нужно очень сильно думать, прежде чем сказать хоть одно слово. Не забывайте – за вашей спиной наша Родина!
– Широка страна, а отступать некуда. За нами – Москва! – задумчиво сказал я, и опомнился – Простите, задумался. Да, я все понимаю, Владимир Ефимович. И я готов к любым вопросам. Что доказывал не раз, и не два. А Ольгу с собой брать? На пресс-конференцию?
– Лучше не надо. Мы не знаем, сможет ли она справиться с этими акулами пера. Вас-то мы уже знаем, и уверены в вас, но вот Ольга…пусть пока дома посидит. Итак, среда. Двенадцать дня.
Семичастный замолчал, уткнулся в бумаги, потом снова поднял взгляд на меня:
– К вам придет журналист Комсомольской правды – я не знаю, кого они пришлют, но придет. Панков распорядится. Ах да – Панков, это главный редактор Комсомолки. Впрочем, вы наверное и так знаете.
Я знал, потому просто кивнул. Семичастный продолжил:
– Дадите ему интервью без особых подробностей, сами понимаете. Но вы и сами сообразите. Дальше…скажите, как вы относитесь к Бродскому? И вообще – что помните о Бродском из будущего? Какова его судьба?
– Бродский? – усмехнулся я, предвкушая увидеть физиономию Богословского, когда он будет отдавать мне тысячу рублей проигрыша – Если вы выдавите Бродского из страны, это будет самой большой ошибкой нашей власти за последние годы! Он не представляет для страны никакой угрозы, он никогда не был ни в каких политических организациях, он не диссидент, понимаете? А выдавив его из страны, вы сами создадите ему ореол мученика, угнетенного советской властью! Оно вам надо? Это же до какого маразма надо дойти, чтобы осудить поэта за тунеядство! Моя бы воля – тех, кто это сделал, я бы вообще к стенке поставил! Поэт не может считать поэтом, если у него нет литературного образования?! Это какой идиот сказал?! Это какая тупая дебильная скотина так определила критерии определения – поэт человек, или нет! А Пушкин? Он имел литературное образование? А Лермонтов? Эдак и до писателей можно добраться! Гайдар тоже лит.институтов не заканчивал! Да и я, грешным делом, никакого отношения к литинституту не имел. Однако – я писатель! Так вот, эти дураки, признавшие Бродского тунеядцем, нанесли престижу страны просто-таки потрясающий удар. И стоило бы даже поинтересоваться – они это сделали специально, агенты влияния западных спецслужб, или сделано из личной неприязни и тупости? ЗАЧЕМ они выталкивают Бродского из страны?! Чтобы его там пригрели и сделали знаменем борьбы с Союзом?
– Так сделали? – спокойно поинтересовался Семичастный.
– Нет. Он категорически отказался участвовать во всей этой бесовщине. Тосковал по родине, и наверное именно потому быстро умер. Инфаркт. Очередной инфаркт свел его в могилу. Он получит Нобелевскую премию за свои стихи, понимаете? Эти олухи выдавили из страны Нобелевского лауреата. И что после этого получилось? В стране возникло правозащитное движение, а международное сообщество резко усилило давление на СССР в области защиты прав человека. Ну а под этой маркой, само собой, активизировались и спецслужбы. Его срочно надо пригреть! Компенсировать ему за несправедливую отсидку! Издать стихи и дать возможность работать, как он хочет! И ткнуть носом зарубежных недоброжелателей – да, мы допустили ошибку, но смотрите, мы ее исправили! Мы ценим таланты! Советская власть, умная и справедливая ценит талантливых людей!
Я замолчал и выдержал паузу секунд пять, собираясь с мыслями. Семичастный ждал.
– Через месяц Бродского вызовут в ОВИР и скажут, чтобы он или выметался из страны, или ему здесь будет кисло. И опять, может стоит провести расследование – кто, за что так ополчился на Бродского?! Какие цели преследовал, старательно пытаясь создать из него диссидента? А представьте – если бы он и в самом деле возненавидел свою родину! Он, нобелевский лауреат – сколько он бы смог нанести вреда нашей стране?! Да он Союз с просто дерьмом мог смешать! Но Бродский этого не делал. Вот такая история Бродского.
– Хорошо – спокойно, даже равнодушно сказал Семичастный – А теперь расскажите о Тарковском. Что с его судьбой?
– Он невозвращенец – сразу взял я быка за рога – И в этом снова виноваты наши дуболомы. То же самое министерство культуры, которое срезало финансирование его фильмов, не давало ему снимать. И киношные власти, которые почему-то его терпеть не могли. У нас в будущем Тарковский считается всемирно известным гением, которого всю его жизнь преследовала советская власть, зажимая и не давая снимать. Всю жизнь он жаловался, что его зажимают, преследуют, и даже подслушивают. До паранойи дошло. Но его и правда зажимали и не давали снимать. Причина мне не известна. Фильмы, снятые им, вошли в мировой фон культуры. Кстати, после того, как он эмигрировал, фактически сбежал, оставшись за границей, он снял всего один фильм. И скоро умер. Если бы его тут не преследовали, если бы давали снимать – никуда бы он не делся. Я же говорю, у меня странное ощущение, будто существует некая структура в недрах власти, которая целенаправленно и умело вредит стране, например вот такими хитрыми методами – выжимая из нее более-менее значимых, талантливых людей. Чтобы потом там, на западе сделали из них знамя борьбы с тоталитарным советским режимом. Мы сами даем им в руки оружие против нас!
Семичастный хмыкнул:
– Хмм… Ну так и дайте шанс Тарковскому. Дайте ему снять фильм по вашему роману! Денег мы дадим, профинансируем как следует. Много денег дадим! Снимите так, чтобы не стыдно было показать на международных конкурсах! Пусть покажет себя – если умеет.
– Мне нужна домработница. Чтобы хорошо готовила, чтобы прибиралась по дому, чтобы стирала и…не совала нос куда не надо. Поможете? Буду платить ей двести рублей в месяц, плюс питание. Я не знаю, как это оформляется – договор, и все такое…вам-то лучше это известно.
– Я понял. Все сделаем в ближайшие дни, не беспокойтесь. Итак, в половине третьего вас будет ожидать автомашина с регистрационным номером (называет), пожалуйста, не опаздывайте.
– Ольге тоже ехать?
– Нет, Ольга Львовна может отдыхать. До свидания, Михаил Семенович.
– До свидания.
Я положил трубку, задумался… Приглашение меня никак не удивило, от слова «вообще». Пару-тройку дней дали отдохнуть, но пора и дела делать. Дел – просто выше крыши! Небось, насчет пресс-конференции все-таки надумали, не прошло и года. На самом деле ее стоило сделать уже на второй день после моего появления в Союзе, но…у высших мира сего свои резоны, возможно, я чего-то не знаю. Или же они просто выжидали, глядя на то, как развивается ситуация в Штатах. Кстати сказать – я лично совершенно отрезан от этой информации, увы. Зарубежные газеты сюда не доходят. Хмм…кстати…набираю номер.
– Слушаю, Михаил Семенович.
– Я бы хотел получать газеты из Штатов – «Нью-Йорк таймс», «Вашингтон пост» и другие, деловые и просто бульварные листки. Мне это нужно для того, чтобы быть в курсе событий. Можно такое устроить?
– Можно. Но доходить газеты будут с задержкой в сутки, вы понимаете, да?
– Понимаю. И все-таки я бы хотел читать эти газеты. И еще – мне нужно, чтобы моя рукопись, которая осталась в Штатах, как можно быстрее ко мне приехала. Рукопись будет у Страуса, я ему позвоню, попрошу передать.
– Сделаем. Еще что-то?
– Пока нет. Если что – позвоню.
– Конечно, Михаил Семенович, звоните.
Короткие гудки, кладу трубку. Как легко решаются проблемы в «тоталитарном» государстве! Один звонок – и все решено! В централизации власти, в «самодержавии» есть свои прелести. Никаких тебе обсуждений, никаких демократических глупостей – приказали – сделал! И не надо мне втирать про рабочие коллективы, про решения, принятые на собрании – это вы у себя там, на заводе «Серп и три ржавых молота» принимаете решения на рабочем собрании. А линия партии, линия правительства идет отдельно, вы лишь маленькие штришки, примыкающие к этой линии. И если что не так – штришок можно и стереть.
Плохо это, или хорошо? Я все-таки считаю – хорошо. Без центральной сильной власти государство жить не может. А если какой-то дебил кричит провинциям, чтобы они брали суверенитета столько, сколько смогут переварить – его надо к стенке. Ибо это враг государства!
Я принял душ, оделся, помог Ольге с посудой и уборкой (она вначале возмущалась, мол, не по чину мне ей помогать, но потом сдалась). Хорошо, конечно, принимать гостей, но для этого точно надо заводить домработницу. Уборки после – выше крыши. И кстати – квартира провоняла табачищем, до отвращения. Только спальня и не провоняла – просто потому, что в нее никто не входил и дверь была закрыта.
Я сказал Ольге, что еду к Семичастному, она слегка заволновалась, мол, все ли в порядке? Но я успокоил ее и рассказал о закрепленной за мной машиной. Ольга даже поразилась – персональная машина?! Как у важного чиновника?! Это даже покруче, чем четырехкомнатная квартира! Или – на уровне того. Да, меня точно ценят.
Джинсы, свитер, полуботинки и легкая куртка – вот мой наряд для управления КГБ. Ну да, смешно буду выглядеть в таком…хмм…буржуазно-хипстерском наряде в самом что ни на есть Сером Доме. Но пусть привыкают! Ибо нефиг баловать! Костюмы им с галстуками! Хе хе…
В четверть третьего я вышел из квартиры, чмокнув Ольгу в припухшие после ночных наших безумств губы (Ну как можно удержаться, когда ложишься в постель, а там такая тепленькая, такая гладкая и спьяну такая любвеобильная подруга! «Оторвешься» по-полной!). Поздоровался с лифтером, потом с консьержами и милиционерами, проводившимся меня любопытными взглядами. Ну да, я легендарная личность! Такой молодой, такой важный и богатый! Небось, и про белый кадиллак уже знают. А уж про то, что ко мне ходят Раневская и Высоцкий – точно проведали. Так что я для них нечто среднее между Достоевским и Аркадием Райкиным, личность таинственная и в чем-то даже подозрительная.
Машина уже стояла у подъезда – черная волга с названными мне номерами. Назад садиться не стал – не люблю сидеть сзади в наших машинах. Что бы не говорили, но лучшее место в советских машинах – это рядом с водителем.
Привычно поискал рукой ремень безопасности, и тут же вспомнил – а нету! Нет здесь ремней безопасности! И подушек безопасности – тоже нет! И при столкновении я нормально вылечу через лобовое стекло как хлопотливая птичка! Сделалось немного не по себе…привык я заботиться о своей безопасности! Всегда пристегиваюсь, на какой бы машине не ехал – даже в такси.
Когда сел в машину, тут же обнаружил, что эта «волга» не «догонялка». Обычная черная «волга» ГАЗ-24, коих бегает по просторам родины неимоверное количество. А вот чего не ожидал – это телефона «Алтай»! Да, в машине стоял самый настоящий телефон, тот самый, легендарный! В двухтысячных годах и не догадываются, что на самом деле система мобильной связи впервые была сделана в Советском Союзе, и называлась она «Алтай». По крупным городам стояли передающие вышки (одна из них стояла как раз на «моей» высотке на Котельнической), и можно было связаться с любым абонентом города, и даже позвонить за рубеж. Набрал восьмерку, и звони на городской номер. А если связаться с межгородом – тут уже, понятное дело, через оператора.
Водитель, мужчина лет сорока, крепкий, с внешностью типичного «гэбиста» заметил мой взгляд, кивнул головой:
– Это теперь ваш номер, запомните его (продиктовал). Меня звать Сергей. Мой сменщик – Анатолий. Мы будем обслуживать вас…до особого распоряжения. Чтобы вызвать автомобиль, можете звонить на известный вам стационарный номер, или напрямую, сюда. Машина всегда наготове. Ну что, поехали? Время…
Я кивнул, и под взглядами стоявших за стеклом у выхода милиционеров и консьержей «волга» рванулась вперед. Теперь разговоров у них будет – еще больше! Ну как же, писателя на черной «волге» возят! Не просто так! Да кто же он такой?! В какой должности?! Ох, не простой это писатель, не простой!
Скоро я входил в святая святых – Комитет Государственной Безопасности. Предъявил на входе паспорт, дежурный набрал номер, и через несколько минут я уже шел за человеком в сером гэдээровском костюме, улыбаясь в бороду и усы, вспомнив казус с Московской Олимпиадой 80-го года, когда всех гэбэшников обрядили в одинаковые серые гэдээровские костюмы. Так их потом и отличали от обычных людей. Пока руководство не всполошилось и не приказало агентам одеться так, как они одеваются в жизни. И все стало на свои места.
Время было без десяти три, так что эти десять минут мне пришлось прождать в приемной, на кожаном диване. В принципе – совершенно не напряжно. Я вольготно сидел, заложив ногу за ногу, рассматривал приемную руководителя самой могущественной спецслужбы мира, и готовился к разговору, обдумывая, что скажу этому человеку, о чем ему расскажу.
Ровно без двух минут три (я по часам посмотрел) секретарь встал, приоткрыл дверь в кабинет, вошел, появился через три секунды и пригласил меня:
– Прошу вас, товарищ Карпов!
Я вошел, окинул взглядом огромный кабинет и пошел туда, где за столом сидел будто вырубленный из грубой деревянной болванки человек. Странное ощущение. От человека с такой рожей ожидаешь каких-то глупостей, самодурства, начальственной тупости. Но я знал, что Семичастный, при всех его ошибках и промахах дураком точно не был. И точно радел за свою страну, никогда не выбирая – что важнее, свое благосостояние, или польза родине. Умный, хитрый, коварный функционер, которому палец в рот не клади – откусит. Но одновременно он ценит верных людей и как говорится – своих не бросает. В общем – работать с ним можно.
– Здравствуйте, товарищ Карпов!
Семичастный встал и подал мне руку. Неожиданно! И даже льстит. Я ведь всего лишь писатель, а он кто? Его могущество сравнимо только с могуществом самого Генерального Секретаря, а тот, на минуточку, правит шестой частью суши!
– Присаживайтесь. У нас к вам серьезный и большой разговор (У кого – «нас»? Это типично «советское», говорить от лица «всех». Впрочем, может отголоски: «Мы, Николай Вторый…») – начал Семичастный, устраиваясь в своем кожаном кресле. Я сел на высокий стул за столом для совещаний, примыкающим к столу Председателя.
– Михаил Семенович! Начну с того, что мне известны ваши сомнения по поводу вашего статуса, и статуса вашей секратарши. Кстати, внесено и удовлетворено представление о награждении ее медалью «За боевые заслуги». Насколько мы знаем, Ольга Львовна повела себя смело и решительно в тот момент, когда вашей жизни угрожали действия наших врагов (Даже не обделалась! – усмехнулся я про себя, но вслух ничего не сказал). Кроме того, ей присваивается звание младший лейтенант госбезопасности, с соответствующим жалованьем и положенными выплатами. Так что может не беспокоиться насчет тунеядства и все такое. Официально вы заключите с ней договор, и она будет работать вашим секретарем – это для широких масс. Договор вам предоставят. Оплачивать по договору будет государство. Далее: вам присваивается звание полковник госбезопасности. Для всех вы официально так и остаетесь членом Союза писателей, но лучше, если вы будете проходить по нашему ведомству. Надеюсь, вы не против?
– Нет, конечно же не против! Только…не надо, чтобы знал кто-то кроме тех, кому это положено знать – пожал я плечами – Это может дурно отразиться на моей работе в Штатах.
– Могли бы и не говорить. Это все и так ясно – хмыкнул Семичастный – По поводу автомашины вам уже сказали. А теперь перейдем к главному. Ради чего, собственно, я вас и пригласил.
Глава 5
— Владимир Ефимович, погодите! – прервал я Семичастного, который сразу набычился, свел брови (как смел перебить?!) — Извините, что я вас прервал. У меня есть вам подарок, и он не терпит отлагательства.
— Подарок?! – Семичастный слегка опешил – Что за подарок?
– Информация, конечно – улыбнулся я беспечно, будто говорил не в кабинете всемогущего Председателя КГБ, а где-то на дружеской вечеринке — подарок моему государству. Хочу вам сдать настоящую мафию.
— Что?! Вы о чем?! Какую такую мафию?! — опешил Семичастный.
– Самую что ни на есть настоящую мафию – пожал я плечами — Только…Владимир Ефимович, можно вас попросить? Когда возьмете главарей, которые все это придумали…пусть их не расстреляют, ладно? Да, они аферисты, но ведь никого не убили. Но это касается только организаторов, а насчет ментов и прокурорских, что все это покрывают — насчет них…хоть на кол сажайте. Если бы не они, ничего такого бы не было.
— Так, Михаил, давайте-ка все по порядку! Чувствую, вы решили нам тут кое-что такое выдать, что…с начала!
Ну я и рассказал. И о двух шубах, которые украли у певицы, и о том, что на тех шубах нет штампа завода-изготовителя. И о том, как предприимчивые дельцы организовали хищения на трех комбинатах в Казахской СССР, и о том, как их покрывают работники милиции и прокуратуры. И каковы масштабы этого безобразия. Так называемое «Меховое дело» 1973-го года.
Уже во времена «развитого капитализма» кое-кто пытался обелить этих дельцов. Мол, их расстреляли за то, за что потом славили предприимчивых людей и называли предпринимателями. Но ведь на самом деле они были ворами. На самом деле они обкрадывали государство, а значит — и всех людей в нем живших! Они были аферистами и ворами! И значит, должны сидеть в тюрьме. Как там сказал Жеглов? «Вор должен сидеть в тюрьме!»
Вот только насчет расстрела я не согласен. Что ни говори, а людей они не убивали. Посадить, отнять у них барахло — это нормально. А вот лишить жизни…нет, я не согласен. Тем более что в будущем стране понадобятся такие шустрые, пусть и немного нечистые на руку люди. Глупо, наверное, звучит, и точно -- спорно…но ведь так мало в стране людей, которые могут организовать частный бизнес. Так мало… Может я и ошибаюсь.
Кстати, смешно, но одного из них не расстреляли. Дали «всего» пятнадцать лет. Почему? Потому что, как оказалось, он все деньги, полученные от аферы вкладывал в производство! Хе хе хе… Объяснения этому найти не могу, как не могу найти и объяснения довольно-таки серьезному сроку, который он получил. Если человек деньги отдавал государству, так почему тогда ему дали целых пятнадцать лет? На мой взгляд, достаточно было и условного срока – просто за недоносительство и незаконные действия. Он ведь вкладывал в производство!
Я рассказал все Семичастному – с фамилиями, должностями, местами, где совершалось преступление. А потом предупредил, что если сейчас связаться со Щелоковым, он будет всячески противодействовать расследованию, так как в преступлении замешаны сотни его подчиненных. И тогда они уйдут от ответственности. Семичастный заявил, что это не моя проблема, главное – информация. А уж со Щелоковым он как-нибудь разберется. Как и с Цвигуном, которого, кстати, в КГБ уже давно и нет.
Я знал, что Цвигун был брежневскими ушами возле Андропова, потому не удивился, узнав, что его убрали из Комитета.
Семичастный вызвал секретаря, отдал ему листок с записями, которые сделал во время нашего разговора и отдал приказ срочно заняться расследованием. Машина закрутилась.
Зачем я это сделал? Ну во-первых, не люблю аферюг. Ребята зарвались. Как я помню, у них трехлитровые банки были набиты сотенными купюрами, только золота и драгоценных камней у трех аферистов изъяли более тридцати килограммов.
Во-вторых…их все равно скоро возьмут, в 1973 году. Так почему бы и не пораньше? Пусть это будет так сказать «палка» в моей ведомости. Это раскрытие, эта информация – копилка в багаж моих заслуг перед государством. А лишним это никогда не будет. Лояльность нужно доказывать постоянно, своей работой, реальными свершениями, иначе – в конце концов твоя ценность в глазах власти сильно упадет. А мне это ни к чему. Я ведь агент влияния, мне толкать прогресс в нужную сторону. И чтобы это получалось, я должен «весить» как можно больше.
Наконец, обсуждение по моему «подарку» завершилось. Семичастный нажал кнопку, вызвал секретаря и попросил принести нам чаю. И действительно, за всеми этими разговорами пересохло горло, а нам еще разговаривать и разговаривать.
Чай принесли не в чашках, а в красивых серебряным подстаканниках. Как где-нибудь в купе-люкс международного поезда. Красиво, да!
– Ну что же, теперь мы приступим к главному разговору – вздохнул Семичастный, и вдруг лукаво посмотрел на меня, ухмыльнувшись уголком рта – Если у вас, конечно, нет для меня еще какого-нибудь…хмм…подарка!
– Будет…еще и не один будет! – усмехнулся я в ответ – Но позже! Не сейчас. Давайте, терзайте меня!
– Ну что значит – терзайте! – еще больше развеселился Семичастный – У вас, Михаил, превратная информация о нашей службе! Навеянная буржуазными газетами и всяческими вражескими голосами! А ведь наша задача беречь государство, а государство – это каждый человек, начиная с какой-нибудь доярки, и заканчивая всемирно известным писателем.
– Розовые лица, ревОльвер желт! Мое КГБ меня бережет! – перефразировал я известный стих
– Ну вроде того – посерьезнел Семичастный – Итак, перейдем к нашим так сказать баранам. Нужна пресс-конференция, Михаил Семенович. Вы должны продумать, что именно будете говорить. И мы подумаем. Пресс-конференция будет проходить в среду, в двенадцать часов дня, в концертном зале «Россия». На нее мы пригласим все зарубежные средства массовой информации, которые пожелают присутствовать, и трансляция будет идти на весь мир. Потому нужно очень сильно думать, прежде чем сказать хоть одно слово. Не забывайте – за вашей спиной наша Родина!
– Широка страна, а отступать некуда. За нами – Москва! – задумчиво сказал я, и опомнился – Простите, задумался. Да, я все понимаю, Владимир Ефимович. И я готов к любым вопросам. Что доказывал не раз, и не два. А Ольгу с собой брать? На пресс-конференцию?
– Лучше не надо. Мы не знаем, сможет ли она справиться с этими акулами пера. Вас-то мы уже знаем, и уверены в вас, но вот Ольга…пусть пока дома посидит. Итак, среда. Двенадцать дня.
Семичастный замолчал, уткнулся в бумаги, потом снова поднял взгляд на меня:
– К вам придет журналист Комсомольской правды – я не знаю, кого они пришлют, но придет. Панков распорядится. Ах да – Панков, это главный редактор Комсомолки. Впрочем, вы наверное и так знаете.
Я знал, потому просто кивнул. Семичастный продолжил:
– Дадите ему интервью без особых подробностей, сами понимаете. Но вы и сами сообразите. Дальше…скажите, как вы относитесь к Бродскому? И вообще – что помните о Бродском из будущего? Какова его судьба?
– Бродский? – усмехнулся я, предвкушая увидеть физиономию Богословского, когда он будет отдавать мне тысячу рублей проигрыша – Если вы выдавите Бродского из страны, это будет самой большой ошибкой нашей власти за последние годы! Он не представляет для страны никакой угрозы, он никогда не был ни в каких политических организациях, он не диссидент, понимаете? А выдавив его из страны, вы сами создадите ему ореол мученика, угнетенного советской властью! Оно вам надо? Это же до какого маразма надо дойти, чтобы осудить поэта за тунеядство! Моя бы воля – тех, кто это сделал, я бы вообще к стенке поставил! Поэт не может считать поэтом, если у него нет литературного образования?! Это какой идиот сказал?! Это какая тупая дебильная скотина так определила критерии определения – поэт человек, или нет! А Пушкин? Он имел литературное образование? А Лермонтов? Эдак и до писателей можно добраться! Гайдар тоже лит.институтов не заканчивал! Да и я, грешным делом, никакого отношения к литинституту не имел. Однако – я писатель! Так вот, эти дураки, признавшие Бродского тунеядцем, нанесли престижу страны просто-таки потрясающий удар. И стоило бы даже поинтересоваться – они это сделали специально, агенты влияния западных спецслужб, или сделано из личной неприязни и тупости? ЗАЧЕМ они выталкивают Бродского из страны?! Чтобы его там пригрели и сделали знаменем борьбы с Союзом?
– Так сделали? – спокойно поинтересовался Семичастный.
– Нет. Он категорически отказался участвовать во всей этой бесовщине. Тосковал по родине, и наверное именно потому быстро умер. Инфаркт. Очередной инфаркт свел его в могилу. Он получит Нобелевскую премию за свои стихи, понимаете? Эти олухи выдавили из страны Нобелевского лауреата. И что после этого получилось? В стране возникло правозащитное движение, а международное сообщество резко усилило давление на СССР в области защиты прав человека. Ну а под этой маркой, само собой, активизировались и спецслужбы. Его срочно надо пригреть! Компенсировать ему за несправедливую отсидку! Издать стихи и дать возможность работать, как он хочет! И ткнуть носом зарубежных недоброжелателей – да, мы допустили ошибку, но смотрите, мы ее исправили! Мы ценим таланты! Советская власть, умная и справедливая ценит талантливых людей!
Я замолчал и выдержал паузу секунд пять, собираясь с мыслями. Семичастный ждал.
– Через месяц Бродского вызовут в ОВИР и скажут, чтобы он или выметался из страны, или ему здесь будет кисло. И опять, может стоит провести расследование – кто, за что так ополчился на Бродского?! Какие цели преследовал, старательно пытаясь создать из него диссидента? А представьте – если бы он и в самом деле возненавидел свою родину! Он, нобелевский лауреат – сколько он бы смог нанести вреда нашей стране?! Да он Союз с просто дерьмом мог смешать! Но Бродский этого не делал. Вот такая история Бродского.
– Хорошо – спокойно, даже равнодушно сказал Семичастный – А теперь расскажите о Тарковском. Что с его судьбой?
– Он невозвращенец – сразу взял я быка за рога – И в этом снова виноваты наши дуболомы. То же самое министерство культуры, которое срезало финансирование его фильмов, не давало ему снимать. И киношные власти, которые почему-то его терпеть не могли. У нас в будущем Тарковский считается всемирно известным гением, которого всю его жизнь преследовала советская власть, зажимая и не давая снимать. Всю жизнь он жаловался, что его зажимают, преследуют, и даже подслушивают. До паранойи дошло. Но его и правда зажимали и не давали снимать. Причина мне не известна. Фильмы, снятые им, вошли в мировой фон культуры. Кстати, после того, как он эмигрировал, фактически сбежал, оставшись за границей, он снял всего один фильм. И скоро умер. Если бы его тут не преследовали, если бы давали снимать – никуда бы он не делся. Я же говорю, у меня странное ощущение, будто существует некая структура в недрах власти, которая целенаправленно и умело вредит стране, например вот такими хитрыми методами – выжимая из нее более-менее значимых, талантливых людей. Чтобы потом там, на западе сделали из них знамя борьбы с тоталитарным советским режимом. Мы сами даем им в руки оружие против нас!
Семичастный хмыкнул:
– Хмм… Ну так и дайте шанс Тарковскому. Дайте ему снять фильм по вашему роману! Денег мы дадим, профинансируем как следует. Много денег дадим! Снимите так, чтобы не стыдно было показать на международных конкурсах! Пусть покажет себя – если умеет.