1972. ГКЧП

Само смешное – я ведь и правда с другой планеты. Не с этой. Из другого мира. С Земли-дубль. Так что доктора почти что и не ошиблись. А вообще – пусть что хотят думают, по большому счету мне все равно.

Медленно, едва переставляя ноги, подхожу к Ольге, до подбородка накрытой простыней. Теперь лицо подруги розовое, не бело-синюшное, как это было раньше. Щупаю пульс – ровный ритм работающего сердца. Откидываю простыню, смотрю на то место, где должны быть входные пулевые отверстия. Вместо них – два розовых пятнышка. Кладу руку на грудь и с облегчением чувствую толчки: Тук! Тук! Тук! Сердце стучит! Живем!

На глаза накатываются слезы. Слабый, да. Пока это Гомеостаз уравнял наши группы крови – пришлось шибко потрудится, потерпеть. Кстати – и Оле досталось. Похудела, стала похожей на худенькую малолетку пятнадцати лет от роду, а не на взрослую, рожавшую женщину. Впрочем – как я и думал. Все получилось так, как спланировал.

Я наклонился и поцеловал Олю в губы. Как будят спящую царевну? Нет, в оригинале, конечно, меры гораздо более действенные и проникновенные, но я все-таки ограничусь поцелуем. Свидетелей много, а мне не нравится заниматься этим при свидетелях. Советами замучают. Да и слабоват я сейчас для энтого дела.

И вдруг…Оля улыбнулась! Улыбнулась и открыла глаза!

– Мне приснился сон, что я… – начала она, облизнув губы, и вдруг глаза ее расширились – Так это был не сон?! О господи… А ты такой худой, такой измученный! Бедненький…

Она подняла руки, попыталась меня обнять, но не смогла – руки бессильно упали назад. А я стоял и смотрел, стоял и смотрел, и глаза у меня жгло. В душе усталость и покой. Не знаю, что там впереди будет, может нас все-таки убьют, но я сделал то, что сделал – вернул свою женщину с того света. И теперь скажите, что я не Орфей, ведущий свою Эвридику из царства Аида!

За окном вдруг заколотил пулемет, к уже работавшим автоматом присоединились еще несколько стволов, и…вдруг все затихло. Совсем затихло – ни выстрелов, ни криков. Кто победил? Этот вопрос занимал меня сейчас в первую очередь.

– Где мое оружие? – спросил я, и хирург молча указал в угол, где лежал пояс с кобурой, и прислоненный к стене стоял старый добрый АК с деревянным прикладом. "Весло" – как называли его в моем мире. И рядом, на полу – три магазина к нему.

Ну что же…пробьемся! Не для того мы сейчас победили смерть, чтобы так просто ей сдаться! За дверью шаги. Я подхватываю калаш, левой рукой привычно передергиваю затвор, сняв автомат с предохранителя – готов! Кто бы ты ни был – заходи осторожно и сделай так, чтобы я не прострелил тебе башку. Я ведь не промахиваюсь. Никогда!





Глава 7




– Эй, народ! Не стрелять, свои!

Дверь тихо открылась и в щели между дверью и косяком показалась голова капитана Головлева. Он улыбался, а у меня вдруг на лбу выступила испарина. Вот же черт, напугал! Я сейчас не в той форме, чтобы отбиваться от толпы супостатов.

– Мадам, пожалуйста, опустите пистолет, моя голова не заслуживает еще одной дырки! – ухмыльнулся капитан во все тридцать два белых зуба, и я оглянулся назад. Ольга стояла держа в руках "Стечкин", и вполне так уверенно держала – ноги чуть согнуты, обе руки вытянуты, тяжелый пистолет если и подрагивает стволом, то совсем не так уж и сильно – на таком расстоянии точно не промахнется. Ольга всегда стреляла очень даже недурно.

Кстати, не раз замечал – женщины часто стреляют даже лучше мужчин. Они…как бы это сказать получше…усидчивее, что ли. Спокойнее. Выбрать цель, спокойно нажать на спуск – бах! Готово!

У "духов" было много снайперш. Большинство – из Прибалтики. Так называемые "белые колготки". И это совсем не легенда – я сам видел одну такую. Вернее – то, что от нее осталось. Был у нас один парень, кликуха "Гинеколог". Кликуху он получил позже. Когда взяли подраненную снайпершу из этих самых "белых колготок", он забил ей в вагину гранату со сработавшим замедлителем. И отбежал в укрытие. Куски нижней половины снайперши потом висели на кустах. Отвратительное зрелище.

Я против такого "развлечения", хотя и могу понять таких парней. Снайперши славились своим коварством – они вначале подстреливали одного нашего бойца не до смерти, так, чтобы он медленно умирал и просил о помощи, а потом стреляли в тех, кто шел его спасать. Так набивали до десятка "целей". За каждого "духи" им платили денег. Бывшие биатлонистки и спортивные стрелки из Прибалтики хорошо стреляли.

Нет, жалости к ним у меня никакой, к этим снайпершам. Попадись они мне – пристрелил бы не задумываясь. Они враги, коварные, подлые, и сантименты тут не к месту. Но опускаться до уровня зверей-"духов" – это ниже моего достоинства. Я не буду мучить просто ради мести. Наверное – не буду. Я даже не знаю, что может заставить меня поступать ТАК. Вот если ради добычи сведений, экспресс допрос третьей степени – тут другое дело. На войне – как на войне.

Ольга шумно выпустила воздух – ффухх! – и часто задышала, опершись на мое плечо и прикрыв глаза.

– Ты когда успела взять пистолет? – удивился я, и тут же забыл о своем вопросе, перейдя к главному – Головлев, что там, на улице? Что с нашими?

– Победа! – просиял он, и тут же потускнел – Трое легкораненых, один тяжелый. Аносов.

– Что – Аносов?! – похолодел я.

– Тяжело – Аносов. Щас принесут сюда. Оперировать нужно. Снайпер свалил. Целил в сердце, попал в легкое, очень тяжело. Сейчас его принесут.

И точно – в коридоре забухали сапоги. Через минуту в кабинет ввалились четверо бойцов, которые тащили на одеяле окровавленного, с розовыми пузырями на губах Аносова. Полковник, а ныне генерал – умирал. Он был в сознании, и тем хуже это было для него. Старый вояка – он понимал, что живет последние минуты, и на лице его был только покой. "Я сделал все, что мог! И свой долг я выполнил!"

– Группа крови – какая? – крикнул я, наклоняясь к Аносову – ну?! Говори! Какая группа?!

Аносов попытался что-то сказать, но в глотке у него забулькало, и глаза закатились. Все! Трындец!

– На стол его! – рявкнул я выпрямляясь и роняя на пол свой автомат – Ты! Подключаешь меня к нему! Определишь группу крови! Ты! – оперируешь, пока он подключает! Быстро! Ну?! Шевелитесь, мать вашу…!

Раздеваюсь, сбрасывая с себя одежду – донага. Другой одежды нет, а лежать потом обгаженным как-то и не хочется. Хотя скорее всего у меня и это уже не получится – я чист, как стеклышко. Давно не ел, а пил только внутривенный раствор глюкозы.

И все заново. Все! Опять! Заново!

Боль в руке. Слабость. Запах спирта. Звяканье инструментов. Голоса. Темная пелена перед глазами.

Плохо. Мне очень плохо. Очень. Я слаб и беспомощен. Я – не человек. Я – хранилище "живой воды".

Если кто-то чужой об этом прознает, если расскажут сильным мира сего…интересно, не сделают ли меня донором на всю оставшуюся жизнь? А что – вон было бы как здорово, посади меня на цепь, время от времени откачивай кровь и засандаливай себе в вену. Благо, что теперь у меня первая группа, которая идет всем группам подряд без исключения. И омолаживайся! И здоровей!

Но хватит рассуждений. Я спасаю друга. А за друга можно и пострадать. А там будь что будет. "Я сделал все, что мог, и пусть другой сделает лучше меня!"






* * *


Очнулся я в мягкой постели. И не один. Теплое упругое тело прижималось ко мне так знакомо, так…по-родному, что…нет, я не заплакал. Хотя тут как раз и не грех. Мужчины не плачут? Да хрена там! Мы плачем внутри себя, в мозгу, сжигая нервы, убивая душу. Вот женщинам, тем легче – порыдали, и стало легче. Даже врачи рекомендуют – поплакали, излили досаду и грусть, и стресс, который мог бы и убить, теперь не представляет опасности.

Просто я ослаб. Слабость такая, что стоит сделать движение, и у меня начинается одышка, трясет и подташнивает. Интересно, у меня снова сменилась группа крови, или осталась прежней? Кстати, возможно, что вот эта самая слабость по сути реакция организма на перестройку его генетических основ. Группа крови-то заложена в самом геноме, и что будет, если его изменить? А вот то и будет – полная перестройка организма под новые реалии. И понятно тогда, откуда такая вселенская усталость и слабость.

Я протянул руку, превозмогая "трясучку" и погладил Ольгу по бедру. Она спала в трусиках и майке. Узенькие такие трусики и майка, которую распирали небольшие, твердые, как у старшеклассницы грудки. Ольга что-то пробормотала не просыпаясь, и закинула на меня правую руку и правую ногу, фактически заключив в объятия. Тело было жарким, и таким желанным, что я почувствовал, как у меня начало восставать "естество". И это притом, что я сам еле-еле шевелюсь!

Я обнял свою подругу, погладил по спине, забрался под майку и провел рукой от попы до ложбинки между лопатками. Ольга не открывая глаз поежилась, хихикнула, что-то пробормотала.

Я улыбнулся – она всегда обожала, когда я глажу ее между лопатками. Или провожу там языком… "Кошачье место", вот как это называется. Я когда-то давно прочитал в статье, что у многих женщин здесь есть эрогенная зона, при стимуляции которой они мгновенно возбуждаются. Не скажу, чтобы так было у всех женщин, которых я знал (или познал?), но у Ольги она тут точно была, эта самая эрогенная зона. Моя подруга вздрагивала и начинала тяжело дышать, когда я гладил ее между лопатками. Я даже смеялся: "Вот не дай бог кто-то кроме меня потрет тебе спинку мочалкой! Да ты его потом изнасилуешь!". На что Ольга сердилась, резонно парируя, что с чего это вдруг она допустит к своей спине какого-то чужого мужика с мочалкой? А к женщинам у нее никогда не было ни малейшей тяги, как слава богу и у меня – к мужчинам. Мы с ней жесткие, упоротые натуралы, и такими будем до конца нашей жизни.

Ха! Насчет конца жизни! Теперь я знаю способ, каким можно продлить жизнь моим близким и друзьям! Пару часов неприятных ощущений, зато им – несколько десятков лет жизни. А еще – молодость и здоровье! Разве же плохо?

Я еще погладил Олю по спине, потом моя рука скользнула ниже, ниже…под трусики, ощущая гладкую, упругую кожу под моими пальцами.

Вот что мне всегда в ней нравилось – никаких тебе жировых "трясучек", когда вроде бы внешне женщина очень даже приличных форм, а на самом деле – все трясется, все колышется, как клубничное желе, или густой кисель. Скелет, минимум мышц, и максимум жира, налитого в сосуд из кожи. Хлопнул по заднице – и три дня волны идут! У Ольги задик как из чугуна. Налитый, крепкий, мускулистый. Особенно сейчас, когда при лечении (читай – трансформации!) у нее вытопился последний жир, и она больше похожа на длинноногую и жилистую прыгунью в высоту, чем на добропорядочную рожавшую женщину под тридцать лет возрастом.

Кому-то может и не нравятся спортивные, жесткие "фитоняшки", а я от них просто балдею! Нет, я так-то люблю всяких женщин (ага, секс-маньяк!), но этих – больше всех. Для меня они символ здоровья и ухоженности. Если женщина так истово заботится о своем теле, значит она чиста, не больна всякой дрянью, и вообще – имеет сильный характер и знает, чего хочет от жизни. Конечно же – это все спорный вопрос, и я это прекрасно понимаю, но вот есть у меня такой пунктик, что уж тут греха таить.

Рука скользнула ниже, в горячую влажную канавку…и тут Ольга очнулась. Ее глаза раскрылись так, будто она и не спала никогда, и наши взгляды встретились. Секунда, и Ольга притянула меня к себе сильными, совсем не девичьими руками и впилась губами мне в губы. Я даже задохнулся от ее неженских объятий. Вот же чертовка! Сильна, как…как Багира!

– А нечего возбуждать сонную, беззащитную девушку! Она не может контролировать себя во сне! Теперь терпи, раз покусился!

И я терпел. Примерно полчаса. Лежал, и позволял делать с собой все, что она захочет. И это было просто клево. Так хорошо с женщиной мне не было очень давно – с тех самых пор, как я по любви женился на моей девушке, оставшейся в том, ином, недоступном для меня мире. Так остро, так сладко…

А потом мы лежали – обнаженные, покрытые любовной испариной. Я тяжело дышал, будто все это проделал сам на протяжении минимум часов семи, Ольга же улыбалась, глядя мне в лицо и поглаживая мой живот, и…в общем – всячески меня ублажая.

И только через час до меня наконец-то дошло – черт подери, а где я вообще-то нахожусь?! Почему мы сейчас с Ольгой?! Что с Аносовым?! ЧТО СО СТРАНОЙ?!

Я мягко отстранил руку Ольги, взяв в свои ладони (хватит, черт подери…надо сил набраться!), и чуть отодвинувшись, сказал:

– Давай-ка, все по порядку. Где я, и что с Аносовым? И вообще – что вокруг делается? Сколько прошло часов после того, как я вырубился в больнице?

– Часов? – Ольга довольно хихикнула – Пятьдесят…ммм…пятьдесят шесть часов! Нет, вру – сейчас утро…почти утро. Значит, ты пролежал без сознания полных двое суток, плюс еще…черт! Да трое суток получается, да! Ведь ты выключился уже утром, когда практически рассветало!

– Трое суток… – у меня даже горло сдавило – Ну, давай, не томи! Все по порядку!

– Ну что…по порядку, так по порядку – вздохнула Ольга – Когда ты отключился, минут десять еще переливали кровь, потом я приказала тебя отключить от системы. Они не хотели, но я пару раз стрельнула в потолок – они и отключили. Аносов уже шевелился, раны у него затягивались. Так что все, хватит ему. Операцию Акеле проделали одновременно с переливанием. Так что сейчас он уже бегает – жив и здоров. Тебя погрузили в скорую помощь, предварительно выкинув оттуда водителя и фельдшера с врачом. Отвезли на квартиру, где сидели Шелепин с Семичастным, и американцы. Ты бы видел их рожи, когда они меня увидели! Как будто я привидение, или зомби! Пэт когда меня обнимала, мне кажется и обнюхала, и как следует ощупала. Ну так, на всякий случай. А ты так и лежал без сознания. Я щупала пульс – сердце работает нормально, все вроде нормально, только высох весь – одни жилы да мышцы, как будто с тебя сняли кожу. Нет, это даже сексуально! И раньше у тебя жиру не было, и мне это нравится, а теперь так вообще – как пособие для альбома анатомии, но все-таки странновато. Впрочем, как я вижу, на твою потенцию это не повлияло. И на толщину…

– К делу, чертовка! – рыкнул я возмущенно – к черту потенцию! И толщину!

– Как это – к черту?! – деланно удивилась Ольга, и взвизгнула, когда я ущипнул ее за сосок правой груди – Ладно, ладно! Не хулигань!

Потерла грудь и продолжила:

– Через сутки по телевизору сказали, что на руководителей гэкэчэпэ вдруг напал какой-то мор. Они все скоропостижно скончались – от естественных причин. У кого-то внезапно отказали почки, у кого-то сердце, третий упал с инсультом – и так все. Кроме того, метла божья прошлась и по высшим руководителям партии и правительства. Умерло по меньшей мере около сотни человек – генералитет, руководители партии – даже члены Политбюро. Следом прошла волна смертей среди командования войсками рангом пониже – кто-то застрелился, кого-то пристрелили при захвате, кто-то подорвался на гранате. Мятежные войска вернулись в расположение своих частей и были разоружены. Теперь идут следственные действия. В общем – тащат всех подряд по подозрению в участии. Все следственные изоляторы забиты подозреваемыми.

– Метла божья, говоришь… – хмыкнул я – И называется она "Омега". Ночь длинных ножей?

– Тсс! – Ольга приложила палец к моим губам – ты же надеюсь не сравниваешь руководство СССР с каким-то там Гитлером?

– Не сравниваю – признался я – На Гитлера я бы работать не стал. Но методы… вырезать разом всю оппозицию – это как? Едва не угробили тебя и меня – это как? Использовали нас втемную! Меня!

– А почему они должны были тебе сообщать? – Ольга усмехнулась, и села на постели скрестив ноги – Кто ты, и кто они. Они руководители великой страны, а мы с тобой…мы только винтики.

– Я – болтик! А ты – гаечка! – проворчал я. Ольга хихикнула, а я мрачно спросил – Так что конкретно с Аносовым? Где он сейчас?

– Жив, практически здоров! Занимается делами – не знаю чем, мне не докладывали – Ольга радостно хлопнула в ладоши – Бегает, как лось и конь в одном лице! Мало того, представляешь – он помолодел! Седина исчезла! Выглядит лет на сорок, не больше! Та-акой мужчина! Вот тебя бы не было – я бы в него влюбилась! Ха ха ха!

– Прости что выжил… – так же мрачно заметил я, и Ольга тут же потухла:

– Ну чего ты, в самом деле! Все же хорошо! Мы живы, здоровы, путч подавлен – чего еще-то? Ну да – Дачу раздолбали, так Семичастный с Шелепиным обещали построить еще лучше! И представляешь – меня представили к ордену Ленина со звездой Героя! Сама не ожидала! Кстати, слышала, что и тебе еще один орден Ленина светит и звезда Героя! И звание генерала!

– И сто девственных гурий – холодно бросил я.

– Насчет гурий – как ты выражаешься, это облом. У тебя одна гурия, она очень сердитая и злая. На тебя, между прочим! Миш, ну чем ты недоволен? Все же хорошо! Мы победили!

– Не знаю. Наверное, так себя чувствует использованный презерватив. Попользовались, сделали свое дело – и в помойку. Мне это еще в моем мире надоело, а тут все заново! Уровень только другой.

– Миш… – Ольга нерешительно пододвинулась ко мне и положила руку на мое плечо – Я до сих пор не могу поверить в то, что ты мне рассказал. Неужели ты действительно из другого мира? Я когда услышала это от тебя, думаю – фантазирует! А ты вон как… Расскажи, как тебе удалось меня спасти? Я ведь знаю, что умирала. Была уверена, что умру. А оно вон как повернулось… И с Аносовым тоже. Расскажешь?