1972. ГКЧП

Когда началось, на крыше оставались только я, да наблюдатель у стереотрубы. Все, что можно было унести и спрятать – мы унесли. Не в бункер под домом, но хотя бы под крышу, которая тоже была сделана из стального бронелиста. Само собой – из бронелиста, чего-то подобного я и ожидал – еще тогда, когда планировал постройку Дачи. Этот домик обошелся стране в такие деньги, что и считать не хочется. Сравнимо с постройкой какой-нибудь береговой батареи сверхмощных орудий. Тем более что в самом начале я вообще-то рассматривать и вопрос постройки сооружения из сверхпрочного железобетона, но отказался от этой идеи в связи с тем, что жить в железобетонных конструкциях толщиной в метров семь, было бы не очень полезно для здоровья. Постоянный холод, отсутствие вентиляции и все такое. Нет, конструкции из бронестали на мой взгляд гораздо здоровее.

Бронесталь, которую применили в постройке Дачи, была не литой, а катанной, что увеличивало ее прочность. Кроме того – она имела толщину десять сантиметров – для сравнения, в одном из бункеров Сталина, о котором я читал, толщина бронестали составляла всего шесть миллиметров. Этот бункер находится в Самаре. Трехметровый слой железобетона, плюс бронесталь.

Казалось бы – зачем такое избыточное на первый взгляд бронирование дачи? Если даже бункер Сталина имел гораздо меньшую защиту, чем стены нашей базы. Но это только если не знать, что этот самый бункер Сталина находится на глубине тридцать четыре метра под землей. Вход же в него располагается под обкомом КПСС, и выходов из бункера несколько. И в нем – генераторы электроэнергии, и все, что нужно для проживания шестисот человек.

Ну на такой объем мы не замахивались, нам бы две сотни разместить, и не на такой глубине – не хватало еще шахту бить на глубину тридцати четырех метров. Нам хватит и десяти. Но вот потому защита нашего бункера гораздо более могучая. И еще потому, что со времен постройки ТЕХ бункеров, вооружение стран стало гораздо, гораздо более мощным, и наш бункер должен выдерживать прямой ядерный удар.

Так что вход в бункер был под стальной коробкой дома, обманчиво выглядящего чем-то вроде кирпичного домика-крепости, построенного в такой причудливой форме по прихоти дурковатого хозяина, плюс по всему вход закрывался еще и стальной плитой, заглушив которую можно быть спокойным – никто без разрешения хозяина сюда не проникнет. Неприятель даже вход не найдет. А если найдет – чтобы взрезать стальную плиту понадобится несколько дней. А когда все-таки взрежут – врага ждет неприятный сюрприз в виде мины-ловушки, а еще – вторых и третьих дверей, прочностью не уступающих самой главной входной двери.

Я и говорю – этот домик влетел казне в невероятные даже по масштабам СССР деньги. Почему "даже"? Да потому, что в Союзе никогда не экономили на армии и флоте, а еще – на постройке сооружений, относящихся к системе государственной безопасности. И уж комплекс Дачи точно относилась к этой самой системе безопасности.

И эти дурачки полезли на нас на бэтэрах! Ха ха ха! Это все равно как на виллисах и с одними автоматами переть на Кенигсбергские укрепления.





* * *


Залп "Градов" я едва не пропустил. Увидел пыль на горизонте, дымные следы, и…кинулся вниз по лестнице, очень сильно рассчитывая не получить в задницу здоровенный зазубренный осколок металла. "Град" – это штука очень неприятная. Некогда китайцы это поняли как никто на белом свете. Ну – тогда, когда наглые китаезы вырезали наших пограничников и влезли на остров Даманский. С ними повоевали, повоевали…а потом подогнали "Грады" и дали залп. На острове не осталось ничего живого. Он был просто перепахан, как поле под посевы.

В том конфликте погибли больше тридцати наших пограничников, и больше батальона китайцев. Одного раненого нашего пограничника китайцы утащили с собой и зверски замучили. И потом долго не отдавали тело замученного. А в 1991 году мразь, меченая дьяволом, отдала Даманский китайцам. За что Горбачеву лишний десяток поленьев под котел, в котором он будет вариться в аду.

Когда снаряды долетели до нас и накрыли территорию Дачи, я уже был на нижнем этаже, возле входа в бункер. И хотя ожидал удара, он меня просто потряс. Грохот был таким, как если бы я сидел в бочке и некто здоровенный и тупой бил по ней большущим тяжелым молотком. Скорее всего, случилось несколько прямых попаданий, что и немудрено – если по нашу душу пригнали несколько дивизионов "Градов", и если (да что "если" – точно сидел!) рядом сидел корректировщик огня – плотность накрытия должна быть такой, что мало никому не покажется. С пяти километров рассеивание попаданий не должно было превысить пяти-десяти метров. То есть – практически в "десятку".

Дом гудел, грохотал, сотрясался, в воздухе висела пыль и сверху сыпалась какая-то крошка – я даже так и не понял, откуда именно. Но дом стоял, и я успокоился. Да, советские строители умели строить военные объекты! На века сделано!

Когда стрельба закончилась, я выждал еще минут пять и полез наверх, нажав предварительно кнопку разблокировки окон. Стальные пластины медленно ушли в стороны, погружаясь в стены, и в доме снова стало светло. И то, что я увидел в оконные проемы, мне очень и очень не понравилось. Красивый был дом. И красивая вокруг него была территория. Цветники, сад, прудик с рыбками, беседка – все было. БЫЛО. Теперь ничего не было, кроме развороченного чернозема, нашпигованного металлом и обломками хозпостроек.

А из них, из этих хозпостроек остались только казармы личного состава, потому что они были построены из броневого листа наподобие того, что служил каркасом главному зданию. Сверху – кирпич, внутри – бронеплиты. Остальное – в прах! Погнутые, с вмятинами листы выдержали, не пропустили осколки внутрь, но теперь казармы очень сильно напоминали старые металлические гаражи, а не те аккуратные и даже красивые одноэтажные здания, какими они были вначале.

Забор тоже перестал строить из себя невинность, перестал изображать кирпичный заборчик, ограждающий дачу олигарха. Кирпич осыпался, обнажив могучие бронелисты, для которых даже КПВТ не страшнее дождика июньской ночью.

Я не видел наше здание снаружи, не рискнул выйти и посмотреть (зачем?), но скорее всего оно выглядело точно так же, как и казармы, как и забор. Голые металлические стены, присыпанные грудами битого кирпича. Судя по тому, что сейчас делалось на крыше – все именно так и обстояло. Хорошо, что дверь, ведущая на крышу открывалась не наружу, а внутрь, иначе бы мы ее просто не смогли открыть – на нее навалилась такая груда кирпичных обломков, что мы эту проклятущую дверь едва открыли. Пришлось в дверную стальную пластину как следует упереться троим спецназовцам, чтобы освободить стопор дверного замка. И когда открыли – едва успели отпрыгнуть от вывалившейся груды обломков.

Тут же бросились расчищать дверной проем, потому что скоро мы снова закроем эту дверь. Кирпичи перекидали быстро, и по одному просочились на крышу. Дело в том, что связаться по рации лучше всего было сверху, с крыши.

Рассыпались по периметру, громыхая по стали обломками кирпичей и замерли, ожидая команды. Радист послушал эфир, кивнул мне. Я взял тангенту, сказал:

– Карпов вызывает командира. Какого-нибудь разумного командира – есть у вас хоть один не идиот?

– Чего надо, Карпов? Ты еще живой? – хриплый голос не был мне знаком, но я не стал уточнять, кто это был.

– Если я говорю, наверное, живой, как ты думаешь? Или ты тоже идиот?

В ответ отборный мат, потом уже спокойнее:

– Чего надо, Карпов?

– Надо мне, чтобы вы не подставляли своих ребят под удар! Ваши командиры, вплоть до министра обороны – спятившие уроды! Вы сейчас пошли против законной власти, против руководства коммунистической партии! И вы ответите за это!

– У меня приказ, Карпов! – голос был резким, но спокойным, и каким-то…обреченным, что ли – Я разнесу вас, чего бы это нам ни стоило! Потому что вы предатели! А предателей надо уничтожать! Еще что-нибудь есть, Карпов?

– Есть! Мы можем отдать приказ, и сюда прилетят ударные вертолеты. И от всех, кто сейчас подходит к нашему убежищу останется только мокрое место! Мы можем вызвать штурмовики и бомбардировщики – и вас прихлопнуть, как клопов! Спроси меня, почему мы это до сих пор не сделали и вызвали огонь на себя?

Молчание. И тот же голос:

– И почему?

– Да потому, что не хотим гражданской войны! Потому что нельзя стрелять в своих! Хватит, сука, настрелялись в Гражданскую! Еще захотелось, мрази?! Вы что там, охерели, что ли?! Да вся армия осталась у нас под контролем! Сюда стягиваются войска из ближних округов! Спецназ! Авиация вся наша! И вы что думали, сумеете нас так просто взять?! Неужели не убедились, что это бесполезно?! Что мы тут переживем даже атомную бомбардировку! Неужели ты не видишь, что твои командиры идиоты?! Они сейчас уже ударяются в бега, поняв, что все закончится плохо! Что их ждет расстрел за предательство! Идиоты, да вы чуть не развязали третью мировую войну! Вы чуть не убили президента Соединенных Штатов! Он здесь, в здании! И Шелепин здесь! И Семичастный! Вы думаете, Комитет будет безучастно смотреть, как убивают его председателя?! Я не знаю, кто ты – но или ты повернешь стволы против своих командиров, отдавших преступных приказ, или стреляйся. Потому что за тобой придут. Обязательно придут! И ты ответишь. Понял?!

– Надо будет – отвечу – голос говорившего был таким же жестким, и ничуть не изменился – А вам трындец. Мы все равно раздолбаем вашу халупу, не сомневайтесь. И не такие крепости брали. А потом уже некому будет за нами приходить. Все, Карпов, отбой. Молись, если верующий.

– Отбой – нажал я клавишу тангенты – Всем вам – отбой. Кто слышит меня – поворачивайте оружие против своих командиров, или просто бегите! Скоро здесь будет ад! Парни, уходите!

Представляю, что сейчас делается в головах людей, которые меня слушали. Ну что же, я сказал все, что хотел. А то, что нашу "халупу" они раздолбают – я не сомневался. И грады, и гаубицы – все у них есть. "Грады" закончили, скорее всего пришел черед гаубиц. Наблюдатели уже передали, что они на подходе. Тяжелые снаряды раздолбают домик. Но он только вершина айсберга, и этим олухам такое обстоятельство невдомек. А то, что власть отказалась уничтожать тех, кому отдали приказ преступные генералы – это ей только в зачет. И да, я верю, что их будут судить. Тут я не покривил душой.

Еще раз осмотрелся по сторонам, и вдруг с сожалением подумал о КПВТ, которые пришлось бросить на крыше (их убирать – пупок надорвешь). "Утесы" снесли в подвал, в подземелье, а вот этих старых добрых монстров пришлось бросить. Теперь от них осталась только груда искореженного железа.

Я вообще всегда был склонен одушевлять машины и оружие. Винтовка для меня как живое существо – я с ней разговариваю, я ее глажу, я ее люблю. Как и автомобиль. Понимаю, что это глупо, но…вот такой я человек. Поклоняюсь своему оружию, как древние викинги. И вот эти пулеметы – чувствую себя предателем за то, что бросил их без защиты на крыше.

Ха! Вспомнилось из романа английского писателя Аберкромби, которого я считаю одним из лучших авторов дарк-фэнтези:


"По другую сторону поляны перед громадным длинным мечом, прислоненным к дереву, стоял на коленях Вирран из Блая. Он накинул на голову капюшон, так что наружу торчал только острый кончик носа, и упирался подбородком в стиснутые кулаки. Судя по всему, молился. Зобатый всегда довольно настороженно относился к людям, которые молились богам, а уж о тех, кто молился мечам, и говорить нечего. Но такие уж времена, думал он. В кровавые дни мечи дороже богов. И, конечно, их куда больше".

Вот и я такой…как Вирран. Молюсь оружию, и уповаю на милость богов. И так же когда-нибудь "уйду в грязь".

Кстати, надо бы "написать" книги Аберкромби. Очень уж они мне всегда нравились. Почему-то я уверен, что это совсем другой мир, не тот, в котором я родился, потому многое из того, что я знаю из своего мира, в этом мире скорее всего так и не появится. После изменений – был бы написан "Гарри Поттер", не стал бы писателем Аберкромби и не написал бы свои великолепные книги. Да и многие песни не были бы спеты. Мир изменился. Я его изменил! И теперь уйдет не только плохое, но и хорошее. А я должен спасти эти книги, эти песни, эту музыку. Моя вина, что они не появятся, так что мне их и создавать. А денег за них мне не надо. Денег мне и так хватает. Получу за них гонорары – отправлю куда-нибудь на благотворительность. Или еще как-нибудь потрачу на людей – уж больно не люблю я все эти подозрительные фонды по борьбе с чем-то или за что-то. Аферисты, одни аферисты!

Отдал команду, и все, кто со мной был, посыпались в дверной проем стального люка. Люк закрылся, вертушка, как на подводной лодке – повернулась. Все, теперь сюда не войти. Идем дальше и дальше, переступая через пласты штукатурки, обвалившейся после прямых попаданий ракет "Градов", через свалившиеся картины, разбившиеся вазы и красивые фарфоровые блюда. Жалко. Очень жалко красоту! Но плевать. Пусть подавятся!

Спускаемся на нулевой этаж. Тут меня ждут все – и команда бойцов "Омеги", и Шелепин с Семичастным. Ну и американцы в том числе. Смотрят на меня, ждут – я сейчас главный, отвечаю за их защиту.

– Итак, товарищи и господа, рассказываю вам, что сейчас будем делать. (дублирую по-английски для Никсона и его жены). Скоро стемнеет, и мы будем отсюда выбираться. Это здание они все равно снесут – сейчас сюда едут крупнокалиберные гаубицы, которые в конце концов раздолбают все, что угодно – тут останется только груда железа. Но нас здесь уже не будет. Подземным ходом мы уйдем за границу района боевых действий, там сядем в заранее приготовленные автомобили, и поедем в Москву. Все знают, что мы сидим в этом здании, никто не заподозрит, что мы отсюда выбрались. Вся операция именно так и была задумана – мы создаем вид, что нас блокировали в Даче, сюда стягиваются войска бунтовщиков и пытаются до нас добраться. Они очень сильно будут пытаться, потому что единственный способ выжить для всей этой шайки – это уничтожить товарища Шелепина и товарища Семичастного. Время работает против бунтовщиков. Сразу предвосхищаю вопросы: мы поедем на трех машинах, а в Москве отправимся на конспиративную квартиру, оборудованную всем тем, что нужно для создания командного пункта. Как это было сделано здесь. Никто не подозревает, что та квартира на самом деле не то, что о ней думают. Она так же принадлежит мне, как и эта Дача. Это кооперативная квартина на Ленинском проспекте – пятикомнатная. Товарищи Шелепин и Семичастный знают о ней уже давно.

– Еще бы не знали! – буркнул мрачный Семичастный – Столько денег в нее вбухали.

– Там есть все, что нужно для жизни на длительное время – не обращая внимания на слова Семичастного, продолжил я – Холодильники забиты едой, имеется вода в бутылях, есть где спать, приготовить пищу и все такое. Нам продержаться до завтрашнего дня. Завтра все изменится. Сразу скажу – на аэродром нельзя, там точно ждут. В Кремль тоже нельзя – там кордоны. Можно только по трассе, и то придется заезжать не с той стороны.

– А ты думаешь нет кордонов на трассе? – скептически помотал головой Аносов.

– Возможно, что и нет. Неужели думаешь, что они в силах проверить ВСЕ машины, что там проезжают?

– Они просто перекроют выезд, и все. И не надо будет ничего проверять! – вздохнул Аносов.

– Тогда мы снимаем кордон и едем дальше. Оружия у нас хватает, умения – тоже. Впереди пойдет УАЗ-буханка с бойцами, за ним – мы на двух легковых УАЗах. Все давно уже готово. Только вначале я попрощаюсь с Олей.

Это я уже переводить не стал. Впрочем, похоже что все поняли.

Группа пошла к выходу – стальной плите, отодвигающейся электромотором (пришлось запустить генераторы, так как по понятным причинам электричества в доме уже не было. Впрочем – как и самого дома. Если не считать стальной коробки, издолбанной снарядами. Ну а я отправился в противоположную сторону, туда, где за бочками лежала моя подруга.

Тут было тихо, как в склепе, и очень холодно. Так холодно, что еще немного – изо рта пойдет пар. Я подошел к последнему ложу моей боевой подруги, с которой мы прошли через все испытания, которые мне выпали, и встал на колени возле свертка, в котором с трудом угадывались очертания человеческого тела. Я хотел посмотреть в ее лицо, и боялся. Боялся увидеть вместо такого знакомого и родного лиц страшную смертную маску – в трупных пятнах, синюю, обезображенную смертью. Конечно, это все глупости – слишком мало времени прошло после гибели Оли, смерть и тление еще не взялись за тело на полную силу. Но все равно – мне было страшно видеть ее такой. Слишком много я видел мертвых друзей. Думал – все, отмучился, нет для меня войны. А вот поди ж ты, догнала, проклятая гадина!

Я не стал открывать лицо. Просто положил руку Оле на грудь и так сидел, забыв о том, что мне нужно двигаться дальше. По жизни – дальше. Дорога, она ведь какая – мчишься к непонятному будущему, а на обочине, на столбах венки, венки, венки…

Бух! Под рукой у меня будто что-то толкнулось. Я вздрогнул – померещилось?! Полное ощущение – сердце стукнуло! Я отбросил брезент, которым была накрыта Оля, сорвал простыню и уставился в белое, как мел лицо мертвой подруги. Нет, она не была обезображена смертью. Впечатление – девушка спит. Только вот слишком бледная для "просто" спящей.

Пощупал шею – холодная, как лед. Но это и понятно. Остыла в подвале. Может потому и разложение приостановилось – холодно ведь, как в холодильнике. Погладил по груди, там, куда попали пули из пистолета негодяя. Рука сделалась мокрой, и я поднес к глазам испачканную красным ладонь.

Кровь?! Кровь течет?! Это как так? У нее уже должна была свернуться кровь! И образоваться трупные пятна!

Переворачиваю Олино тело на бок, задираю куртку комбеза. Чисто! Никаких трупных пятен! И мягкая. Трупного окоченения нет.

Кладу на месте. В висках стучит кровь, я тяжело дышу, хватая воздух широко открытым ртом. Мне кажется – я в безвоздушном пространстве. Задыхаюсь.

Закрываю глаза, успокаиваюсь, медитирую, стараясь отрешить все лишние мысли. Сижу так минуты три, или четыре, за которые успокаиваюсь полностью. Потом решительно нагибаюсь и кладу голову ухом на грудь Оле.

Минута, два, три…пять минут…БАМ! Толчок! Сердце! Сердце стукнуло! Это точно было сердце, я сам слышал, я уверен!

Отпрянул от Оли, схватился за голову, сижу на коленях и раскачиваюсь, как какой-нибудь молящийся фанатик. Что делать?! Что! Мне! Делать!

И тут же, как по голове обухом: да что делать, болван?! Забирать ее надо отсюда! К врачу ее надо! Она в коме, и сердце бьется раз в пять минут! Даже не в коме, хуже – летаргический сон!

Впрочем – "хуже", это когда тебе пули разорвали сердце. Вот что такое "хуже". А их летаргического сна возвращаются. Из комы – тоже. Радоваться надо, дурак! Радоваться! Это шанс! Маленький, но шанс. Совсем маленький шанс…

Я осторожно заматываю Олю в брезент, подымаю на руки, как ребенка, и шагаю туда, где меня ждут. Я не упущу этого шанса, ни за что не упущу!





Глава 6




Меня ждали. О чем-то говорили, участвовал и Никсон – наши ребята худо-бедно знали английский, в отличие от высшего руководства страны. И правда – зачем таким важным людям знать язык потенциального противника? Для того переводчик найдется! А вот бойцам…надо же как-то допрашивать супостата?

Увидели меня, замерли, слова присохли к языкам. Рты открыты, глаза вытаращены – они сразу все поняли. Нет, не совсем все – только то, что я собираюсь забрать Олю с собой.

Аносов что-то тихо сказал, и двое бойцов сразу же выдвинулись ко мне, с явным намерением перехватить мой "груз". Но я не позволил: "Сам!" И они отступили.

Уже когда за нами закрывалась стальная плита, дом содрогнулся от мощных взрывов – началось! Вот и тяжелая артиллерия проснулась. Вовремя мы отсюда убрались. Ну что же, флаг им в руки. Прежде чем дом превратится в груду металлолома – много снарядов потратят, а потом еще какое-то время будут высиживать, ожидая пакостей от такого мерзкого типа, как Карпов. Всем известно, какой он хитрый подлец – лучше выждать и убедиться, что ему все-таки пришел конец.

Лифт, электрический. Но если надо – можно спустить платформу и с помощью механического приспособления, что-то вроде лебедки. А если есть желание – можно спуститься и подняться по стальным скобам, намертво вделанным в бетонную стену. Глубина, на которую уходит колодец – десять метров.

Горят тусклые плафоны, их вполне хватает. Но если что – у нас есть и фонари. Будем уходить – заглушим генераторы, чтобы не было слышно. Пусть думают, что мы растворились в воздухе, как тени под утренним солнцем. Нет нас! Карпов, колдун чертов, всех увел через магический портал!