1918 год: Расстрелянное лето
Часть 36 из 42 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
– Наконец вы дождались своего часа, господа и дамы, товарищи и пролетарии! Для вас сейчас будет петь Екатерина Московская!
Кафе снова разразилось аплодисментами и криками:
– Соловушка ты московская!
– Катька, будешь моей – озолочу!
– Радость и печаль души моей! Катенька, пой!
– Девка, пой, рви мою душу неприкаянную!
Не успела девушка выйти вперед, а музыканты начать играть, как дверь кафе распахнулась, и вошли четверо бандитов в черных рубашках с маузерами в руках.
«Прямо боевой бандитский отряд. Может, у них еще флаг есть?» – ехидно подумал я при виде бандитов.
В зале разом установилась мертвая тишина. Двое бандитов сразу разошлись в стороны и встали в шаге от входа, контролируя зал. Вторая пара медленно пошла по проходу между столиками. Своей важной неторопливостью они словно говорили: мы здесь хозяева, а вы мусор под нашими ногами! Только пикните – получите пулю в лоб.
Все сидящие в зале это прекрасно понимали. Стараясь не шевелиться, опускали глаза, вжимались спиной в стулья.
Первым шел угрюмый коренастый тип с грубым лицом и неподвижными, словно стеклянными, глазами. За ним шел здоровый, под два метра ростом, с широкими покатыми плечами громила, с маленькими свинцово-серыми глазками на широком, побитом оспой, лице. В его лапище маузер казался детской игрушкой. Я тут же мысленно окрестил его «Бульдозером». Когда они остановились у сцены, шедший впереди бандит сказал замершей на сцене певице:
– Сашка Окаянный зовет тебя в гости. Поедешь с нами.
– Не поеду, – ее голос был звонкий, чистый, вот только уверенности в нем не было. – Ему надо, пусть сюда приезжает и слушает.
По залу пролетел одобрительный шумок.
– Ты, девка, не егози. Тебя пока по-хорошему просят.
– Не поеду!
– Кулак! Бери ее!
Громила, до этого стоявший у него за спиной, стал обходить своего подельника со стороны нашего столика. Стоило ему поравняться с нами, как вдруг Воскобойников соскочил со стула и всем телом, с силой, ударил в плечо проходившего мимо него бандита. Не ожидавший удара громила налетел на своего подельника, заставив того сильно пошатнуться. Если до этого у меня и мысли не было вмешиваться в ситуацию, то теперь бывший полицейский агент просто не оставил мне выбора. В тот самый миг, как он это сделал, я уже выхватил кольт из-за ремня и дважды нажал на спусковой крючок. Мне хватило секундного замешательства бандитов, чтобы прострелить головы двум стоящим у сцены головорезам. Я уже брал на мушку одного из двух стоящих у входа бандитов, как входная дверь вдруг распахнулась и на пороге возникла фигура с диким криком: «Уходим!! Чекисты!!»
Бандиты, уже и так сбитые с толку гибелью своих подельников, движимые животными инстинктами, сорвавшись с места, бросились бежать. Только один из них уже на пороге выстрелил из маузера и скрылся за дверью. В зале наступила тишина, которую спустя секунду разорвал леденящий душу вопль. Это истошно орала одна из эмансипированных дам, глядя в лицо бандита, лежавшего в шаге от нее, в луже крови. Ее крик стал своеобразным сигналом для остальных посетителей. Кафе сразу наполнилось женским визгом, сочным матом и топотом ног убегающих посетителей. Сквозь широко распахнутую дверь стали слышны где-то далеко на улице выстрелы, которые еще сильнее подстегнули разбегавшуюся толпу. Распорядитель выскочил откуда-то, как чертик из коробочки, в тот момент, когда мы уже были готовы бежать к двери:
– Господа! Вам сюда!
Музыканты, знавшие дорогу, схватив полузакрытые футляры, уже бежали в сторону кухни. Я бросил взгляд на трупы в черных рубашках, лежащие в луже крови, потом укоризненно посмотрел на Воскобойникова, который сразу отвел взгляд, и быстрым шагом пошел в сторону черного хода. Переступив порог черного хода, мы сразу оказались в темноте.
– Возьмите левее, господа, и сразу уткнетесь в проулок, – посоветовал нам напоследок распорядитель, закрывая за нами дверь.
Проскочив мимо мусорных ящиков, мы последовали его совету и спустя несколько минут вышли на какую-то улочку. Рядом с нами остановились, стараясь отдышаться, музыканты, при этом они тихо ругались, сетуя, что остались сегодня без выручки. Пока мы все пытались сориентироваться на местности, к нам неожиданно подошла девушка.
– Большое вам спасибо, господа! Не знаю, что бы я делала, если бы вы не вмешались.
– Не за что, барышня, – скромно ответил ей Воскобойников.
– Думаю, вам больше не стоит выступать в этом кафе, – добавил я к его словам предостережение.
– Господа и дамы, как вы насчет того, чтобы продолжить наше знакомство! – неожиданно воскликнул Петя Типография.
Только тут я заметил в руке у него бутылку, которую он прихватил с нашего стола. Воскобойников посмотрел на меня, потом на девушку:
– Почему бы нет, если, конечно, барышня не будет против нашей компании.
– Не буду! – с вызовом заявила певичка, несмотря на некоторую бледность лица.
– Только у нас… нет денег, – смущаясь, сообщил нам скрипач. – Собирались зарабо…
– Брось! Сегодня я плачу за всех! – гордо заявил аферист. – К тому же знаю тут неподалеку один трактир, в Троицком переулке. Кормят там очень даже недурно.
– Пусть меня извинят присутствующие, но я сильно устал, – произнес антиквар. – Мне уже хватит на сегодня приключений. С вашего позволения я еду домой.
Спустя двадцать минут мы всей компанией сидели в трактире. Половой посетовал, что с продуктами с каждым днем становится все хуже и хуже, но при этом сумел порадовать недурной солянкой и жареной курицей с картошкой. Затем он принес две бутылки разведенного спирта, приправленного какими-то корешками и лимонными корочками, а к ним селедочку, обложенную лучком. Для нашей дамы нашлась бутылка зеленого тягучего ликера. После часа сидения за столом хмельные музыканты, договорившись с хозяином, устроили концерт. У Кати действительно оказался звонкий и прозрачный до хрустального звона голос. К одиннадцати часам в трактире мест уже не было. Народу настолько пришлись по душе ее песни и романсы, что ее долго не хотели отпускать, требуя продолжения. Я заметил, что хозяин, подойдя к Кате, несколько минут разговаривал с ней. Судя по легкой улыбке, скользнувшей по ее губам, он предлагал ей работу. Первыми уехали на извозчике пьяненькие музыканты, потом мы проводили Катю, которая на прощанье нам сказала, что ждет нас всех завтра в восемь вечера в трактире, где мы ужинали. Довезя до съемной квартиры заснувшего по дороге афериста, мы с Воскобойниковым, наконец, поехали домой. Сначала меня подмывало его спросить, зачем он в герои полез, но потом решил, что сделано, то сделано. Вот только он сам пошел на этот разговор, стоило нам оказаться дома.
– Думаете, почему я так сделал? Да потому что я русский человек, Вадим Андреевич! Большевики и бандиты народ хотят в страхе держать, потому что им так проще управлять! Не думайте, я не один такой! Просто сейчас мы разобщены, ничего не понимаем, крутимся и мечемся в хаосе из обломков былой жизни! Скажу вам честно! И года не прошло этой суетной и непонятной жизни, а я уже устал жить! Понимаете, устал! Знаете, что меня больше всего покоробило? С какой уверенностью и наглостью эти уголовные хари шли по кафе! Они что, хозяева нынешней жизни?! Нет! Я в таких стрелял, сажал их по тюрьмам! Они нас боялись! А теперь кого они боятся?!
– Чекистов.
– Не чекистов, а других более сильных бандитов, которые сейчас стоят у власти! У них тоже разговор короткий! Раз – и к стенке! А вот вас, Вадим Андреевич, я просто не понимаю. Отсидеться решили? Я бы понял, если бы вы трусом были, так нет. Вы словно сам по себе стараетесь быть. В сторонке отстояться. Так ведь не получится!
– Так вы сами в сторонку себя определили. Придут наши, и я снова вернусь к своей работе. Ваши слова?
– Мои. Потому что я полицейский, но если придется порядок в Москве наводить, я не буду стоять в стороне. А вы, Вадим Андреевич, ведь больше можете. Вы совсем другой человек. Вас чекисты на вокзале взяли, а вы ушли. Вас Кистень пытался в оборот взять, а где он теперь со своей кодлой? Ой, как непросты вы, Вадим Андреевич. Я что хотел…
– Все. Спать ложитесь. Выпили, поговорили, пора и честь знать.
Под храп заснувшего Воскобойникова я разобрал и вычистил кольт. Только после этого лег спать.
Утром встал относительно поздно, если не совсем бодрым, но при этом чувствовал себя отдохнувшим. Пока приводил себя в порядок, мылся и брился, проснулся Иван Николаевич. Услышав в гостиной звон стеклянной посуды, я усмехнулся. Войдя в комнату, застал бывшего полицейского в компании с графинчиком и стопкой.
– Похмеляемся, Иван Николаевич?
– Вчера лишку выпил. Со мной это бывает. Вы как?
– Я не сильно налегал на спирт, поэтому довольно бодро себя чувствую. Я договорился с Петром встретиться в том самом трактире…
– Понял. Пойду с вами.
– Зачем?
– Вы метко стреляете, Вадим Андреевич, да и кулаками машете – будь здоров, вот только в разговоре с уголовным сбродом я получше вас буду. Уж кто-кто, а я их подлую натуру насквозь вижу.
– Вчера хотел спросить, да не стал. Кто такой Сашка Окаянный?
– Краем уха слышал, что он из новых. Вроде как бывший офицер. Месяца три-четыре как в Москве объявился. У меня теперь столько стукачей нет, как прежде. Что мне расскажут, за то и спасибо.
Не успели мы выйти на улицу, как почувствовали атмосферу крайнего напряжения. Где-то вдали разрывали воздух фабричные гудки. Люди, идущие по улице, были чересчур возбуждены.
– Белая сволочь! Контра! – раздавались чуть ли не крики со всех сторон. – Эти гады за все ответят! Давить всех золотопогонных, как вшей!
Даже не спрашивая, по отрывкам фраз стало понятно, что случилось: вчера было совершено покушение на Ленина. Я разъяснил, как мог, ситуацию все еще не понимающему, что происходит, Воскобойникову. Тот слегка поразмыслил и выдал на редкость здравую мысль:
– Господи, да сейчас большевики стрелять начнут. Не будут разбираться, а просто стрелять.
В подтверждение его слов, проходя мимо одного из дворов, услышали злобные крики и стенания.
– Контра!! Сука!! Лакейская морда!!
– За что?! Пощадите!!
Там явно кого-то били, а во двор уже стекался возбужденный и жаждущий крови пролетариат. На ближайшем перекрестке какой-то оратор в пенсне и гимназической фуражке кричал о красном мщении врагам революции, которые осмелились пролить кровь вождя всего мирового пролетариата. Его слова были затасканными, напыщенными, а в тоне слышались истеричные нотки. Собравшиеся вокруг него два десятка мужчин и женщин криками и матом поддерживали оратора.
Нетрудно было заметить, что хозяева заведений в растерянности, не зная чего ожидать от возбудившихся пролетариев. Впрочем, некоторые из них, как, например, владелец парикмахерской, мимо которой мы сейчас шли, торопливо закрывали свои заведения. Хозяин трактира, здоровый мужчина, стоявший у входа с парой половых, с тяжелым раздумьем смотрел на злой и возбужденный народ. Рядом с ним находился закрытый, причем давно, судя по потемневшим доскам, которыми был забит вход и окна, большой магазин. Судя по сбитой вывеске, этот магазин имел рисунок в виде герба Российской империи или надпись «поставщик двора Его Величества». Как мне пояснил в свое время Иван Николаевич, в прошлом году наступило страшное время, когда пьяные толпы, уподобившись дикарям, бегали по городу, уничтожая все то, что имело отношение к Российской империи.
Свободных извозчиков на нашем пути не было, а трамваи были забиты народом. В легковых и грузовых машинах, проезжавших по улице, сидели или стояли вооруженные люди. Создавалось такое впечатление, что вся Москва вышла на улицы, вот только зачем, большая часть горожан, похоже, не знала. По принципу: все идут, и я иду. Все это я отмечал мельком, на автомате, но когда трое мастеровых, которые резко сменили направление и направились в нашу сторону, они сразу получили среднюю степень опасности. Вот только оказалось, что шли они не к нам, а к ладному, крепкому парню, шедшему впереди нас. Молодой человек при виде их остановился, бросая испуганные взгляды по сторонам.
– Глянь, братцы, это Юрасов, сволочь дворянская! Попался, гаденыш! Юнкер недобитый!
Прохожие при этих криках стали собираться в толпу. Взгляды у них, при подобных словах, становились злыми и тяжелыми. Решать надо было быстро, пока толпа колеблется.
Обойдя растерявшегося парня, я быстрым шагом подошел к троице скалящей зубы пролетариев, уже готовых кинуться на парнишку. Они даже толком не поняли, что произошло, когда перед ними встал я. Бил я не в полную силу, но им хватило, чтобы, брызгая кровью, рухнуть на мостовую, воя от боли. Толпа на миг опешила, но уже в следующую секунду на меня бросился с крепким матом и запахом перегара здоровый мужик в выцветшей гимнастерке и сразу покатился со сломанной рукой по земле, крича от боли. Я сделал шаг вперед, выхватывая из-под пиджака кольт, и сразу краем глаза заметил, как рядом со мной встал Воскобойников с револьвером в руке. Только что собравшиеся люди были единым целым, злы, сильны, готовы броситься и бить в кровь, исступленно топтать ногами, но вдруг каждый из них прямо сейчас осознал, глядя в глаза человека с оружием, что именно его он сейчас убьет. Вот прямо сейчас нажмет на спусковой крючок и выстрелит. Короткая и жесткая расправа, произошедшая на их глазах, кровь и дикие крики лежащих на мостовой людей подготовили их к этой мысли. Озлобленность схлынула, оставив страх. Именно он заставил толпу отступить на шаг, затем другой, а стоило одной из женщин, не выдержав напряжения, дико закричать: «Помогите, убивают!!» – как толпа кинулась врассыпную.
Я быстро оглянулся – парня-юнкера уже не было. Спрятав оружие, мы быстро зашагали под испуганными взглядами расступающихся перед нами людей. Спустя несколько минут, по подсказке Воскобойникова, свернули в какой-то сквер, потом прошли короткой и неширокой улочкой между двухэтажными домами, на одном из которых я заметил вывеску с красным крестом «Депо медицинских пиявок». Народу здесь было совсем немного, поэтому мы имели возможность провериться и убедиться, что хвоста за нами нет.
Видя, что творится на улицах, я уже не рассчитывал встретиться с аферистом, но тот неожиданно для меня оказался на месте. Увидев нас, замахал рукой. Мы подошли, сели за стол, причем я сразу удивился свежему виду Петра, который выглядел так, словно вчера пил только один квас. К нам подбежал, стуча начищенными до блеска сапогами, половой.
– Чего изволите?
Только он отошел с заказом, как Типография, немного замявшись, обратился ко мне:
– Слушай, у нас народ в недоумении. У Кистеня что ни человек был, то зверь лютый. На них крови…
– Лишнее говоришь, – оборвал я афериста.
– Понял. Твои документы будут готовы через три дня. Есть какие-то пожелания по имени и фамилии?
– Без разницы. Только пусть будут немудреные, – попросил я. – Что с другими моими делами?
– Не могу так быстро, к тому же вы видите, что сейчас делается, – он наклонился вперед и тихо сказал: – Сейчас у нас согласовываются расстрельные списки. Представьте, там более ста фамилий.
– Что, правда? – так же тихо спросил его Воскобойников. – Сто человек? За что?
– А то ты не знаешь? Во всех газетах уже прописали. Большевики объявили красный террор в ответ на убийство Урицкого и покушение на Ленина. С сегодняшнего дня начнутся расстрелы в тюрьмах.
– Фамилию Долматов в списках не встречал?
Кафе снова разразилось аплодисментами и криками:
– Соловушка ты московская!
– Катька, будешь моей – озолочу!
– Радость и печаль души моей! Катенька, пой!
– Девка, пой, рви мою душу неприкаянную!
Не успела девушка выйти вперед, а музыканты начать играть, как дверь кафе распахнулась, и вошли четверо бандитов в черных рубашках с маузерами в руках.
«Прямо боевой бандитский отряд. Может, у них еще флаг есть?» – ехидно подумал я при виде бандитов.
В зале разом установилась мертвая тишина. Двое бандитов сразу разошлись в стороны и встали в шаге от входа, контролируя зал. Вторая пара медленно пошла по проходу между столиками. Своей важной неторопливостью они словно говорили: мы здесь хозяева, а вы мусор под нашими ногами! Только пикните – получите пулю в лоб.
Все сидящие в зале это прекрасно понимали. Стараясь не шевелиться, опускали глаза, вжимались спиной в стулья.
Первым шел угрюмый коренастый тип с грубым лицом и неподвижными, словно стеклянными, глазами. За ним шел здоровый, под два метра ростом, с широкими покатыми плечами громила, с маленькими свинцово-серыми глазками на широком, побитом оспой, лице. В его лапище маузер казался детской игрушкой. Я тут же мысленно окрестил его «Бульдозером». Когда они остановились у сцены, шедший впереди бандит сказал замершей на сцене певице:
– Сашка Окаянный зовет тебя в гости. Поедешь с нами.
– Не поеду, – ее голос был звонкий, чистый, вот только уверенности в нем не было. – Ему надо, пусть сюда приезжает и слушает.
По залу пролетел одобрительный шумок.
– Ты, девка, не егози. Тебя пока по-хорошему просят.
– Не поеду!
– Кулак! Бери ее!
Громила, до этого стоявший у него за спиной, стал обходить своего подельника со стороны нашего столика. Стоило ему поравняться с нами, как вдруг Воскобойников соскочил со стула и всем телом, с силой, ударил в плечо проходившего мимо него бандита. Не ожидавший удара громила налетел на своего подельника, заставив того сильно пошатнуться. Если до этого у меня и мысли не было вмешиваться в ситуацию, то теперь бывший полицейский агент просто не оставил мне выбора. В тот самый миг, как он это сделал, я уже выхватил кольт из-за ремня и дважды нажал на спусковой крючок. Мне хватило секундного замешательства бандитов, чтобы прострелить головы двум стоящим у сцены головорезам. Я уже брал на мушку одного из двух стоящих у входа бандитов, как входная дверь вдруг распахнулась и на пороге возникла фигура с диким криком: «Уходим!! Чекисты!!»
Бандиты, уже и так сбитые с толку гибелью своих подельников, движимые животными инстинктами, сорвавшись с места, бросились бежать. Только один из них уже на пороге выстрелил из маузера и скрылся за дверью. В зале наступила тишина, которую спустя секунду разорвал леденящий душу вопль. Это истошно орала одна из эмансипированных дам, глядя в лицо бандита, лежавшего в шаге от нее, в луже крови. Ее крик стал своеобразным сигналом для остальных посетителей. Кафе сразу наполнилось женским визгом, сочным матом и топотом ног убегающих посетителей. Сквозь широко распахнутую дверь стали слышны где-то далеко на улице выстрелы, которые еще сильнее подстегнули разбегавшуюся толпу. Распорядитель выскочил откуда-то, как чертик из коробочки, в тот момент, когда мы уже были готовы бежать к двери:
– Господа! Вам сюда!
Музыканты, знавшие дорогу, схватив полузакрытые футляры, уже бежали в сторону кухни. Я бросил взгляд на трупы в черных рубашках, лежащие в луже крови, потом укоризненно посмотрел на Воскобойникова, который сразу отвел взгляд, и быстрым шагом пошел в сторону черного хода. Переступив порог черного хода, мы сразу оказались в темноте.
– Возьмите левее, господа, и сразу уткнетесь в проулок, – посоветовал нам напоследок распорядитель, закрывая за нами дверь.
Проскочив мимо мусорных ящиков, мы последовали его совету и спустя несколько минут вышли на какую-то улочку. Рядом с нами остановились, стараясь отдышаться, музыканты, при этом они тихо ругались, сетуя, что остались сегодня без выручки. Пока мы все пытались сориентироваться на местности, к нам неожиданно подошла девушка.
– Большое вам спасибо, господа! Не знаю, что бы я делала, если бы вы не вмешались.
– Не за что, барышня, – скромно ответил ей Воскобойников.
– Думаю, вам больше не стоит выступать в этом кафе, – добавил я к его словам предостережение.
– Господа и дамы, как вы насчет того, чтобы продолжить наше знакомство! – неожиданно воскликнул Петя Типография.
Только тут я заметил в руке у него бутылку, которую он прихватил с нашего стола. Воскобойников посмотрел на меня, потом на девушку:
– Почему бы нет, если, конечно, барышня не будет против нашей компании.
– Не буду! – с вызовом заявила певичка, несмотря на некоторую бледность лица.
– Только у нас… нет денег, – смущаясь, сообщил нам скрипач. – Собирались зарабо…
– Брось! Сегодня я плачу за всех! – гордо заявил аферист. – К тому же знаю тут неподалеку один трактир, в Троицком переулке. Кормят там очень даже недурно.
– Пусть меня извинят присутствующие, но я сильно устал, – произнес антиквар. – Мне уже хватит на сегодня приключений. С вашего позволения я еду домой.
Спустя двадцать минут мы всей компанией сидели в трактире. Половой посетовал, что с продуктами с каждым днем становится все хуже и хуже, но при этом сумел порадовать недурной солянкой и жареной курицей с картошкой. Затем он принес две бутылки разведенного спирта, приправленного какими-то корешками и лимонными корочками, а к ним селедочку, обложенную лучком. Для нашей дамы нашлась бутылка зеленого тягучего ликера. После часа сидения за столом хмельные музыканты, договорившись с хозяином, устроили концерт. У Кати действительно оказался звонкий и прозрачный до хрустального звона голос. К одиннадцати часам в трактире мест уже не было. Народу настолько пришлись по душе ее песни и романсы, что ее долго не хотели отпускать, требуя продолжения. Я заметил, что хозяин, подойдя к Кате, несколько минут разговаривал с ней. Судя по легкой улыбке, скользнувшей по ее губам, он предлагал ей работу. Первыми уехали на извозчике пьяненькие музыканты, потом мы проводили Катю, которая на прощанье нам сказала, что ждет нас всех завтра в восемь вечера в трактире, где мы ужинали. Довезя до съемной квартиры заснувшего по дороге афериста, мы с Воскобойниковым, наконец, поехали домой. Сначала меня подмывало его спросить, зачем он в герои полез, но потом решил, что сделано, то сделано. Вот только он сам пошел на этот разговор, стоило нам оказаться дома.
– Думаете, почему я так сделал? Да потому что я русский человек, Вадим Андреевич! Большевики и бандиты народ хотят в страхе держать, потому что им так проще управлять! Не думайте, я не один такой! Просто сейчас мы разобщены, ничего не понимаем, крутимся и мечемся в хаосе из обломков былой жизни! Скажу вам честно! И года не прошло этой суетной и непонятной жизни, а я уже устал жить! Понимаете, устал! Знаете, что меня больше всего покоробило? С какой уверенностью и наглостью эти уголовные хари шли по кафе! Они что, хозяева нынешней жизни?! Нет! Я в таких стрелял, сажал их по тюрьмам! Они нас боялись! А теперь кого они боятся?!
– Чекистов.
– Не чекистов, а других более сильных бандитов, которые сейчас стоят у власти! У них тоже разговор короткий! Раз – и к стенке! А вот вас, Вадим Андреевич, я просто не понимаю. Отсидеться решили? Я бы понял, если бы вы трусом были, так нет. Вы словно сам по себе стараетесь быть. В сторонке отстояться. Так ведь не получится!
– Так вы сами в сторонку себя определили. Придут наши, и я снова вернусь к своей работе. Ваши слова?
– Мои. Потому что я полицейский, но если придется порядок в Москве наводить, я не буду стоять в стороне. А вы, Вадим Андреевич, ведь больше можете. Вы совсем другой человек. Вас чекисты на вокзале взяли, а вы ушли. Вас Кистень пытался в оборот взять, а где он теперь со своей кодлой? Ой, как непросты вы, Вадим Андреевич. Я что хотел…
– Все. Спать ложитесь. Выпили, поговорили, пора и честь знать.
Под храп заснувшего Воскобойникова я разобрал и вычистил кольт. Только после этого лег спать.
Утром встал относительно поздно, если не совсем бодрым, но при этом чувствовал себя отдохнувшим. Пока приводил себя в порядок, мылся и брился, проснулся Иван Николаевич. Услышав в гостиной звон стеклянной посуды, я усмехнулся. Войдя в комнату, застал бывшего полицейского в компании с графинчиком и стопкой.
– Похмеляемся, Иван Николаевич?
– Вчера лишку выпил. Со мной это бывает. Вы как?
– Я не сильно налегал на спирт, поэтому довольно бодро себя чувствую. Я договорился с Петром встретиться в том самом трактире…
– Понял. Пойду с вами.
– Зачем?
– Вы метко стреляете, Вадим Андреевич, да и кулаками машете – будь здоров, вот только в разговоре с уголовным сбродом я получше вас буду. Уж кто-кто, а я их подлую натуру насквозь вижу.
– Вчера хотел спросить, да не стал. Кто такой Сашка Окаянный?
– Краем уха слышал, что он из новых. Вроде как бывший офицер. Месяца три-четыре как в Москве объявился. У меня теперь столько стукачей нет, как прежде. Что мне расскажут, за то и спасибо.
Не успели мы выйти на улицу, как почувствовали атмосферу крайнего напряжения. Где-то вдали разрывали воздух фабричные гудки. Люди, идущие по улице, были чересчур возбуждены.
– Белая сволочь! Контра! – раздавались чуть ли не крики со всех сторон. – Эти гады за все ответят! Давить всех золотопогонных, как вшей!
Даже не спрашивая, по отрывкам фраз стало понятно, что случилось: вчера было совершено покушение на Ленина. Я разъяснил, как мог, ситуацию все еще не понимающему, что происходит, Воскобойникову. Тот слегка поразмыслил и выдал на редкость здравую мысль:
– Господи, да сейчас большевики стрелять начнут. Не будут разбираться, а просто стрелять.
В подтверждение его слов, проходя мимо одного из дворов, услышали злобные крики и стенания.
– Контра!! Сука!! Лакейская морда!!
– За что?! Пощадите!!
Там явно кого-то били, а во двор уже стекался возбужденный и жаждущий крови пролетариат. На ближайшем перекрестке какой-то оратор в пенсне и гимназической фуражке кричал о красном мщении врагам революции, которые осмелились пролить кровь вождя всего мирового пролетариата. Его слова были затасканными, напыщенными, а в тоне слышались истеричные нотки. Собравшиеся вокруг него два десятка мужчин и женщин криками и матом поддерживали оратора.
Нетрудно было заметить, что хозяева заведений в растерянности, не зная чего ожидать от возбудившихся пролетариев. Впрочем, некоторые из них, как, например, владелец парикмахерской, мимо которой мы сейчас шли, торопливо закрывали свои заведения. Хозяин трактира, здоровый мужчина, стоявший у входа с парой половых, с тяжелым раздумьем смотрел на злой и возбужденный народ. Рядом с ним находился закрытый, причем давно, судя по потемневшим доскам, которыми был забит вход и окна, большой магазин. Судя по сбитой вывеске, этот магазин имел рисунок в виде герба Российской империи или надпись «поставщик двора Его Величества». Как мне пояснил в свое время Иван Николаевич, в прошлом году наступило страшное время, когда пьяные толпы, уподобившись дикарям, бегали по городу, уничтожая все то, что имело отношение к Российской империи.
Свободных извозчиков на нашем пути не было, а трамваи были забиты народом. В легковых и грузовых машинах, проезжавших по улице, сидели или стояли вооруженные люди. Создавалось такое впечатление, что вся Москва вышла на улицы, вот только зачем, большая часть горожан, похоже, не знала. По принципу: все идут, и я иду. Все это я отмечал мельком, на автомате, но когда трое мастеровых, которые резко сменили направление и направились в нашу сторону, они сразу получили среднюю степень опасности. Вот только оказалось, что шли они не к нам, а к ладному, крепкому парню, шедшему впереди нас. Молодой человек при виде их остановился, бросая испуганные взгляды по сторонам.
– Глянь, братцы, это Юрасов, сволочь дворянская! Попался, гаденыш! Юнкер недобитый!
Прохожие при этих криках стали собираться в толпу. Взгляды у них, при подобных словах, становились злыми и тяжелыми. Решать надо было быстро, пока толпа колеблется.
Обойдя растерявшегося парня, я быстрым шагом подошел к троице скалящей зубы пролетариев, уже готовых кинуться на парнишку. Они даже толком не поняли, что произошло, когда перед ними встал я. Бил я не в полную силу, но им хватило, чтобы, брызгая кровью, рухнуть на мостовую, воя от боли. Толпа на миг опешила, но уже в следующую секунду на меня бросился с крепким матом и запахом перегара здоровый мужик в выцветшей гимнастерке и сразу покатился со сломанной рукой по земле, крича от боли. Я сделал шаг вперед, выхватывая из-под пиджака кольт, и сразу краем глаза заметил, как рядом со мной встал Воскобойников с револьвером в руке. Только что собравшиеся люди были единым целым, злы, сильны, готовы броситься и бить в кровь, исступленно топтать ногами, но вдруг каждый из них прямо сейчас осознал, глядя в глаза человека с оружием, что именно его он сейчас убьет. Вот прямо сейчас нажмет на спусковой крючок и выстрелит. Короткая и жесткая расправа, произошедшая на их глазах, кровь и дикие крики лежащих на мостовой людей подготовили их к этой мысли. Озлобленность схлынула, оставив страх. Именно он заставил толпу отступить на шаг, затем другой, а стоило одной из женщин, не выдержав напряжения, дико закричать: «Помогите, убивают!!» – как толпа кинулась врассыпную.
Я быстро оглянулся – парня-юнкера уже не было. Спрятав оружие, мы быстро зашагали под испуганными взглядами расступающихся перед нами людей. Спустя несколько минут, по подсказке Воскобойникова, свернули в какой-то сквер, потом прошли короткой и неширокой улочкой между двухэтажными домами, на одном из которых я заметил вывеску с красным крестом «Депо медицинских пиявок». Народу здесь было совсем немного, поэтому мы имели возможность провериться и убедиться, что хвоста за нами нет.
Видя, что творится на улицах, я уже не рассчитывал встретиться с аферистом, но тот неожиданно для меня оказался на месте. Увидев нас, замахал рукой. Мы подошли, сели за стол, причем я сразу удивился свежему виду Петра, который выглядел так, словно вчера пил только один квас. К нам подбежал, стуча начищенными до блеска сапогами, половой.
– Чего изволите?
Только он отошел с заказом, как Типография, немного замявшись, обратился ко мне:
– Слушай, у нас народ в недоумении. У Кистеня что ни человек был, то зверь лютый. На них крови…
– Лишнее говоришь, – оборвал я афериста.
– Понял. Твои документы будут готовы через три дня. Есть какие-то пожелания по имени и фамилии?
– Без разницы. Только пусть будут немудреные, – попросил я. – Что с другими моими делами?
– Не могу так быстро, к тому же вы видите, что сейчас делается, – он наклонился вперед и тихо сказал: – Сейчас у нас согласовываются расстрельные списки. Представьте, там более ста фамилий.
– Что, правда? – так же тихо спросил его Воскобойников. – Сто человек? За что?
– А то ты не знаешь? Во всех газетах уже прописали. Большевики объявили красный террор в ответ на убийство Урицкого и покушение на Ленина. С сегодняшнего дня начнутся расстрелы в тюрьмах.
– Фамилию Долматов в списках не встречал?