1918 год: Расстрелянное лето
Часть 37 из 42 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
– Не присматривался, но могу глянуть. Все равно они через нас проходят.
– Сколько?
– Да за так посмотрю, все одно через меня проходят. Увидимся через три дня. Я сейчас с трудом вырвался, работы много. К сожалению, сегодня не смогу прийти и послушать нежный голосок моей певуньи Катеньки. Передайте ей мой сердечный привет. Я пойду.
После его ухода пришел половой с нашим заказом. Только взялись за ложки, как неожиданно заговорил Воскобойников:
– Барышне не резон сюда приезжать. У большевиков, по сути, траур. К тому же вы слышали, что Петя Типография сказал: красный террор начался. Как бы беды не было. Вадим Андреевич, давайте съездим, предупредим барышню. Да не смотрите на меня так, словно вам до нее дела нет. Вон как за паренька сегодня вступились… – Воскобойников помолчал, хлебнул из стакана с квасом и неожиданно продолжил: – Знаете, поражаюсь я вам, Вадим Андреевич. Там толпа человек сорок собралась. Половина под хмельком, глаза озверелые, секунда – и кинутся, порвут на клочки, а вы вышли, в морду дали, взглядом надавили, и они сразу хвосты поджали, в бега кинулись. Сила духа у вас знатная. Вот у нас был следователь…
– Ешьте, Иван Николаевич, ешьте, а то остынет.
Кати мы дома не застали, да и, судя по столпотворению на улицах, сейчас мало кто сидел по домам. Когда шли обратно, Воскобойников купил несколько газет, в которых говорилось, что Астрахань захвачена белоказаками, а в Баку произошел военный мятеж и большевики бежали из города. Эти новости все больше нагнетали и без того тревожную обстановку в городе.
– Это что же выходит, Вадим Андреевич? Если так рассудить, то скоро Добровольческая армия на Москву пойдет.
– Не так быстро, Иван Николаевич. Генералам сначала надо свои внутренние распри уладить, а уже потом военные планы разрабатывать.
– Какие распри? У всех только один враг. Большевики… – при этом бывший полицейский агент быстро огляделся по сторонам.
Я не стал отвечать, так как этот разговор был не для улицы. Наконец, увидел извозчика.
– Нам повезло, – я помахал рукой «водителю кобылы», а когда пролетка подъехала, спросил: – Подвезешь на Тихорецкую?
– Двадцать рублей, – буркнул нахмуренный извозчик, – и деньги вперед. По-другому никак не повезу.
– Это же почему нам такая немилость? – вроде бы спокойно спросил Воскобойников, но в его голосе явно прозвучало лязгающее железо.
Извозчик это тоже почувствовал, бросил на нас внимательный взгляд и испугался. Это нетрудно было определить по излишне громким и отрывистым выкрикам:
– Да меня только сейчас отпустили эти чертовы дети! Мандатами мне в лицо тычут и кричат: релюционная не… обходимость! У меня дома трое по лавкам сидят! Их обходимостью не накормишь! Тогда они достали револьверы… А! Чего душу бередить! Господа хорошие, так вы едете или нет?
– Держи! – я дал ему деньги и залез в пролетку, а следом за мной забрался Воскобойников.
– Вот так правильно, – засовывая двадцатку за пазуху, сказал извозчик. – Раз вы ко мне с пониманием, так я к вам со всем уважением. Мигом домчу, господа хорошие!
Второй раз мы приехали к трактиру в половине восьмого вечера, думая перехватить Катю перед входом. Отпустив извозчика, разделились: Иван Николаевич остался ждать на улице, а я пересек мостовую и вошел в трактир. Народу было немного. В зале сидели парочка небольших компаний и несколько одиночек.
В одной из компаний я узнал вчерашних музыкантов. Подошел к ним. Молодые люди очень обрадовались, увидев меня. В ходе короткого разговора выяснилось, что с девушкой они не виделись со вчерашнего вечера. Так как мы собирались сорвать им концерт, о чем я не стал говорить, то когда встал, положил на стол банкноту в пятьдесят рублей в качестве компенсации.
– За что? – поинтересовался у меня скрипач.
– Играете с душой.
Пока сидел, отметил столик в глубине зала. За ним сидели блатные. Новые картузы с лаковыми козырьками, штаны, заправленные в сапоги с голенищем-гармошкой, а главное – глаза, полные настороженной злобы. Вопрос заключался лишь в одном: это просто залетные гуляют или головорезы Окаянного. В тот самый миг, когда я поднялся, встали и мимо меня прошли двое из бандитов. У одного из них, коротконогого, невысокого, но плечистого мужика, была рубашка навыпуск, подпоясанная узорчатым ремешком, а на втором, худом и жилистом, с грубым лицом, словно срубленным топором, был надет пиджак. За столом оставалось еще двое бандитов. Я вышел следом за ними со скучающим видом человека, у которого полно свободного времени. Остановился в трех метрах от них, оглянулся по сторонам, словно решая, куда идти.
– Ржавый, глянь! – неожиданно произнес коротконогий бандит. – Глянь на ту сторону! На мужика в синей рубашке! Это тот легавый, из-за которого мы с Сипатым на каторгу пошли. Вот радость-то! Я все думал, ежели встречу его, так всуну ему с ходу нож под ребро, но не до смерти, а потом покалякую с ним про жизнь нашу скорбную…
– Погоди, Рваный! У нас дело! Окаянный…
– Плевать! Мне с легавым посчитаться надо!
Бандит сорвался с места и широко зашагал через улицу, прямо к Воскобойникову. Следом за ним рванулся второй бандит, но как только я его догнал, тот, словно споткнувшись, рухнул на брусчатку. Иван Николаевич не только заметил быстро идущего к нему бандита, но и понял, что происходит. Я видел, как его рука нырнула под пиджак за револьвером, но в этот момент бандит, словно зверь, почуял что-то неладное, выхватил из кармана штанов револьвер. Вот только воспользоваться им не пришлось, так как ему в спину с силой уткнулся ствол кольта.
– Не дергайся. Иди вперед.
Однако дикая злоба, накрывшая черной пеленой его мозг, не дала прислушаться к разумному совету. Он попытался с разворотом в мою сторону вскинуть оружие, как в ту же секунду его висок проломила рукоять пистолета. Все это заняло у меня не более минуты. Обойдя труп, я быстро зашагал к Ивану Николаевичу. Тот все прекрасно понял и зашагал к перекрестку, после чего свернул за угол. В этот момент у меня за спиной раздался женский вскрик и сразу затих. Если не все прохожие сразу поняли, почему споткнулся и упал на землю один гражданин, то когда у всех на виду проламывают висок второму гражданину, все становится на свои места. А значит, пора разбегаться! Поэтому когда два бандита, услышав крики, выбежали из трактира, то кроме двух трупов подельников, лежащих на улице, никого не увидели. Улица была тихая и движение на ней слабое, а те пару извозчиков, что проезжали мимо, увидев трупы, только ускорили ход, стараясь убраться как можно быстрее с места происшествия. Зато выехавший на улочку легковой автомобиль, при виде лежащих на брусчатке тел, резко затормозил. Из него выскочило три человека в фуражках со звездочками и с наганами в руках. Бандиты, до этого крутившие головами по сторонам, вдруг поняли, что оказались под пристальным вниманием комиссаров. Попытка изобразить любопытных обывателей, которые вышли из трактира, чтобы поглазеть на трупы, закончилась тем, что один из чекистов направил револьвер на них, пока двое других осматривали трупы. Мы с Воскобойниковым сделали вид, что только что вышли из-за угла и теперь с растерянным видом стояли, глядя, как красные комиссары положили бандитов лицом в брусчатку и занялись обыском. Прошло несколько минут, как из-за угла выехал извозчик. В пролетке сидела девушка. До этого я не был уверен, что мне удастся отговорить ее от выступления, так как понял, что девушка с характером, но теперь у меня был серьезный повод.
– Катя! – крикнул я и помахал рукой.
Она еще не успела что-либо понять, как извозчик при виде открывшейся его глазам картины, не желая ехать дальше, сразу направил лошадь ко мне.
– Что здесь случилось? – голос ее звучал взволнованно и тревожно.
– Вам надо быстро отсюда уезжать.
– Погодите! А выступление?
– По дороге объясню, – быстро сказал я, забираясь в коляску.
Вслед за мной залез в пролетку Воскобойников и вежливо поздоровался:
– Здравствуйте, барышня.
– Езжайте туда, откуда приехали! – скомандовал я извозчику, который повернул к нам в этот момент свое бородатое лицо. Извозчик, похоже, не только оценил наше благосостояние, но и классовую принадлежность, поэтому ответил соответственно:
– Как скажете, господин.
Не успел извозчик развернуться, как Катя решительно сказала:
– Я хочу знать! Извольте объясниться!
– Барышня, разве вам мало было той картины, что вы только что видели, – стал успокаивать ее Воскобойников. – На мостовой трупы. Чекисты вяжут бандитов. Что тут еще объяснять?
– Вы забыли самое главное сказать, Иван Николаевич. Это были бандиты из банды Сашки Окаянного, – дополнил я его слова.
– Вы уверены? – теперь голос девушки звучал уже не так напористо.
– Более чем уверен, – уже ответил я девушке.
– А мои музыканты?
– Думаю, что им на вечер хватит пятидесяти рублей, которые я им дал.
– Не понимаю.
– Как только стало понятно, что эти бандиты приехали за вами, я оставил вашим музыкантам деньги, после чего мы стали ожидать вас на улице.
– Откуда у вас такая забота обо мне? Кто вы вообще такие, господа?!
– Вам не нравится, что вам дважды спасли если не жизнь, то честь?! Так мы можем расстаться. Только скажите извозчику, куда вас отвезти.
– Извините. Сказала, совсем не подумав. И не смотрите на меня так! – в ее голосе звенело раздражение.
– Я не знал, что на вас запрещено смотреть. Извините, – и я стал демонстративно смотреть поверх ее головы. – Так куда вас отвезти?
– Не знаю! Я уже совсем ничего не знаю! – сейчас в голосе девушки слышались отголоски истерики.
– Иван Николаевич, где тут поблизости можно спокойно посидеть?
Вдруг неожиданно на мой вопрос ответил извозчик:
– Ежели господа не побрезгуют, то тут сразу за биржей на Суконной, на спуске, есть трактирчик. Мы, когда при деньгах, завсегда там кушаем. Разносолов там нет, но готовят вкусно. Савелий Степанович, хозяин заведения, очень хороший человек. Уважение к людям имеет.
– Вы как? – и я посмотрел на девушку.
– Я согласна.
– Поехали. С меня ужин, господин извозчик, – так шутливо назвал я «водителя кобылы».
Извозчик обернулся:
– Не шутите, господин?
– Не шучу.
– Эй, залетная, пошла!
Иван Николаевич заказал себе зеленых щей и жареной рыбы с картошкой, а мы с Катей ограничились мясным рагу с лапшой. К водочке, в качестве закуски, мы с Воскобойниковым взяли себе селедочки, а Кате половой принес лафитничек вишневой настойки. Сначала все ели молча. Когда мы с Иваном Николаевичем сменили трехсотграммовый графинчик на второй, а у Кати закончилась настойка, разговор завязался сам собой. Человеку, который носит свои беды с собой, рано или поздно надо выговориться.
История девушки была проста. Жила одна дворянская семья. Отец, мать и дочь. Поместье – одно название. Отец был монархистом до мозга костей. Когда началась война, ходила вместе с отцом на патриотические собрания, потом неожиданно даже для нее самой записалась на четырехмесячные курсы медицинских сестер, после чего провела два с половиной года на германском фронте. Грязь, кровь, человеческие страдания. Как-то группа артистов, дававших концерты на фронте, выступала перед ранеными. Она тоже спела. Профессиональная певица высоко оценила ее голос и сказала, что талант надо развивать. Потом произошла революция, и почти сразу за ней – нелепая и страшная смерть родителей. К сожалению, до нее бабушкино письмо дошло уже поздно, родителей давно похоронили. Приехала она в Москву год тому назад, устроилась на работу в госпитале, ухаживала за бабушкой. Вот только спустя полгода пришлось уйти. Слишком уж нагло к ней приставали. Потом похоронила бабушку. Стала искать работу и чисто случайно наткнулась на ребят-музыкантов. В кафе «Бом» пела уже два месяца, до того как случился вчерашний налет.
– Только начала думать, что жизнь хоть немножко наладилась, и вот на тебе! Опять без работы, – девушка тяжело вздохнула. – Да еще эти бандиты.
– Екатерина Дмитриевна, вы сказали, что учились в институте благородных девиц, перед тем как уйти на фронт. Там разве не дают знания иностранных языков?
– Относительно неплохо знаю немецкий и французский языки, но на службу к большевикам не пойду. Умирать от голода буду, все равно не пойду! Мне до сих пор неизвестно, как умерли мои родители, но нет сомнений в том, что это рук пособников новой власти.
– Хм. Вам удобно принять от меня деньги? Не смотрите на меня так. Скажем так: вы берете в долг у хорошего приятеля, а отдадите, когда сможете.
Она с минуту внимательно смотрела на меня, потом спросила:
– Зачем вы мне помогаете, Вадим Андреевич?
– Вы красивая девушка, а я питаю необъяснимую страсть к таким, как вы, молоденьким прелестницам, – шутливо объяснил я причину.
Катя тихо засмеялась:
– Сколько?
– Да за так посмотрю, все одно через меня проходят. Увидимся через три дня. Я сейчас с трудом вырвался, работы много. К сожалению, сегодня не смогу прийти и послушать нежный голосок моей певуньи Катеньки. Передайте ей мой сердечный привет. Я пойду.
После его ухода пришел половой с нашим заказом. Только взялись за ложки, как неожиданно заговорил Воскобойников:
– Барышне не резон сюда приезжать. У большевиков, по сути, траур. К тому же вы слышали, что Петя Типография сказал: красный террор начался. Как бы беды не было. Вадим Андреевич, давайте съездим, предупредим барышню. Да не смотрите на меня так, словно вам до нее дела нет. Вон как за паренька сегодня вступились… – Воскобойников помолчал, хлебнул из стакана с квасом и неожиданно продолжил: – Знаете, поражаюсь я вам, Вадим Андреевич. Там толпа человек сорок собралась. Половина под хмельком, глаза озверелые, секунда – и кинутся, порвут на клочки, а вы вышли, в морду дали, взглядом надавили, и они сразу хвосты поджали, в бега кинулись. Сила духа у вас знатная. Вот у нас был следователь…
– Ешьте, Иван Николаевич, ешьте, а то остынет.
Кати мы дома не застали, да и, судя по столпотворению на улицах, сейчас мало кто сидел по домам. Когда шли обратно, Воскобойников купил несколько газет, в которых говорилось, что Астрахань захвачена белоказаками, а в Баку произошел военный мятеж и большевики бежали из города. Эти новости все больше нагнетали и без того тревожную обстановку в городе.
– Это что же выходит, Вадим Андреевич? Если так рассудить, то скоро Добровольческая армия на Москву пойдет.
– Не так быстро, Иван Николаевич. Генералам сначала надо свои внутренние распри уладить, а уже потом военные планы разрабатывать.
– Какие распри? У всех только один враг. Большевики… – при этом бывший полицейский агент быстро огляделся по сторонам.
Я не стал отвечать, так как этот разговор был не для улицы. Наконец, увидел извозчика.
– Нам повезло, – я помахал рукой «водителю кобылы», а когда пролетка подъехала, спросил: – Подвезешь на Тихорецкую?
– Двадцать рублей, – буркнул нахмуренный извозчик, – и деньги вперед. По-другому никак не повезу.
– Это же почему нам такая немилость? – вроде бы спокойно спросил Воскобойников, но в его голосе явно прозвучало лязгающее железо.
Извозчик это тоже почувствовал, бросил на нас внимательный взгляд и испугался. Это нетрудно было определить по излишне громким и отрывистым выкрикам:
– Да меня только сейчас отпустили эти чертовы дети! Мандатами мне в лицо тычут и кричат: релюционная не… обходимость! У меня дома трое по лавкам сидят! Их обходимостью не накормишь! Тогда они достали револьверы… А! Чего душу бередить! Господа хорошие, так вы едете или нет?
– Держи! – я дал ему деньги и залез в пролетку, а следом за мной забрался Воскобойников.
– Вот так правильно, – засовывая двадцатку за пазуху, сказал извозчик. – Раз вы ко мне с пониманием, так я к вам со всем уважением. Мигом домчу, господа хорошие!
Второй раз мы приехали к трактиру в половине восьмого вечера, думая перехватить Катю перед входом. Отпустив извозчика, разделились: Иван Николаевич остался ждать на улице, а я пересек мостовую и вошел в трактир. Народу было немного. В зале сидели парочка небольших компаний и несколько одиночек.
В одной из компаний я узнал вчерашних музыкантов. Подошел к ним. Молодые люди очень обрадовались, увидев меня. В ходе короткого разговора выяснилось, что с девушкой они не виделись со вчерашнего вечера. Так как мы собирались сорвать им концерт, о чем я не стал говорить, то когда встал, положил на стол банкноту в пятьдесят рублей в качестве компенсации.
– За что? – поинтересовался у меня скрипач.
– Играете с душой.
Пока сидел, отметил столик в глубине зала. За ним сидели блатные. Новые картузы с лаковыми козырьками, штаны, заправленные в сапоги с голенищем-гармошкой, а главное – глаза, полные настороженной злобы. Вопрос заключался лишь в одном: это просто залетные гуляют или головорезы Окаянного. В тот самый миг, когда я поднялся, встали и мимо меня прошли двое из бандитов. У одного из них, коротконогого, невысокого, но плечистого мужика, была рубашка навыпуск, подпоясанная узорчатым ремешком, а на втором, худом и жилистом, с грубым лицом, словно срубленным топором, был надет пиджак. За столом оставалось еще двое бандитов. Я вышел следом за ними со скучающим видом человека, у которого полно свободного времени. Остановился в трех метрах от них, оглянулся по сторонам, словно решая, куда идти.
– Ржавый, глянь! – неожиданно произнес коротконогий бандит. – Глянь на ту сторону! На мужика в синей рубашке! Это тот легавый, из-за которого мы с Сипатым на каторгу пошли. Вот радость-то! Я все думал, ежели встречу его, так всуну ему с ходу нож под ребро, но не до смерти, а потом покалякую с ним про жизнь нашу скорбную…
– Погоди, Рваный! У нас дело! Окаянный…
– Плевать! Мне с легавым посчитаться надо!
Бандит сорвался с места и широко зашагал через улицу, прямо к Воскобойникову. Следом за ним рванулся второй бандит, но как только я его догнал, тот, словно споткнувшись, рухнул на брусчатку. Иван Николаевич не только заметил быстро идущего к нему бандита, но и понял, что происходит. Я видел, как его рука нырнула под пиджак за револьвером, но в этот момент бандит, словно зверь, почуял что-то неладное, выхватил из кармана штанов револьвер. Вот только воспользоваться им не пришлось, так как ему в спину с силой уткнулся ствол кольта.
– Не дергайся. Иди вперед.
Однако дикая злоба, накрывшая черной пеленой его мозг, не дала прислушаться к разумному совету. Он попытался с разворотом в мою сторону вскинуть оружие, как в ту же секунду его висок проломила рукоять пистолета. Все это заняло у меня не более минуты. Обойдя труп, я быстро зашагал к Ивану Николаевичу. Тот все прекрасно понял и зашагал к перекрестку, после чего свернул за угол. В этот момент у меня за спиной раздался женский вскрик и сразу затих. Если не все прохожие сразу поняли, почему споткнулся и упал на землю один гражданин, то когда у всех на виду проламывают висок второму гражданину, все становится на свои места. А значит, пора разбегаться! Поэтому когда два бандита, услышав крики, выбежали из трактира, то кроме двух трупов подельников, лежащих на улице, никого не увидели. Улица была тихая и движение на ней слабое, а те пару извозчиков, что проезжали мимо, увидев трупы, только ускорили ход, стараясь убраться как можно быстрее с места происшествия. Зато выехавший на улочку легковой автомобиль, при виде лежащих на брусчатке тел, резко затормозил. Из него выскочило три человека в фуражках со звездочками и с наганами в руках. Бандиты, до этого крутившие головами по сторонам, вдруг поняли, что оказались под пристальным вниманием комиссаров. Попытка изобразить любопытных обывателей, которые вышли из трактира, чтобы поглазеть на трупы, закончилась тем, что один из чекистов направил револьвер на них, пока двое других осматривали трупы. Мы с Воскобойниковым сделали вид, что только что вышли из-за угла и теперь с растерянным видом стояли, глядя, как красные комиссары положили бандитов лицом в брусчатку и занялись обыском. Прошло несколько минут, как из-за угла выехал извозчик. В пролетке сидела девушка. До этого я не был уверен, что мне удастся отговорить ее от выступления, так как понял, что девушка с характером, но теперь у меня был серьезный повод.
– Катя! – крикнул я и помахал рукой.
Она еще не успела что-либо понять, как извозчик при виде открывшейся его глазам картины, не желая ехать дальше, сразу направил лошадь ко мне.
– Что здесь случилось? – голос ее звучал взволнованно и тревожно.
– Вам надо быстро отсюда уезжать.
– Погодите! А выступление?
– По дороге объясню, – быстро сказал я, забираясь в коляску.
Вслед за мной залез в пролетку Воскобойников и вежливо поздоровался:
– Здравствуйте, барышня.
– Езжайте туда, откуда приехали! – скомандовал я извозчику, который повернул к нам в этот момент свое бородатое лицо. Извозчик, похоже, не только оценил наше благосостояние, но и классовую принадлежность, поэтому ответил соответственно:
– Как скажете, господин.
Не успел извозчик развернуться, как Катя решительно сказала:
– Я хочу знать! Извольте объясниться!
– Барышня, разве вам мало было той картины, что вы только что видели, – стал успокаивать ее Воскобойников. – На мостовой трупы. Чекисты вяжут бандитов. Что тут еще объяснять?
– Вы забыли самое главное сказать, Иван Николаевич. Это были бандиты из банды Сашки Окаянного, – дополнил я его слова.
– Вы уверены? – теперь голос девушки звучал уже не так напористо.
– Более чем уверен, – уже ответил я девушке.
– А мои музыканты?
– Думаю, что им на вечер хватит пятидесяти рублей, которые я им дал.
– Не понимаю.
– Как только стало понятно, что эти бандиты приехали за вами, я оставил вашим музыкантам деньги, после чего мы стали ожидать вас на улице.
– Откуда у вас такая забота обо мне? Кто вы вообще такие, господа?!
– Вам не нравится, что вам дважды спасли если не жизнь, то честь?! Так мы можем расстаться. Только скажите извозчику, куда вас отвезти.
– Извините. Сказала, совсем не подумав. И не смотрите на меня так! – в ее голосе звенело раздражение.
– Я не знал, что на вас запрещено смотреть. Извините, – и я стал демонстративно смотреть поверх ее головы. – Так куда вас отвезти?
– Не знаю! Я уже совсем ничего не знаю! – сейчас в голосе девушки слышались отголоски истерики.
– Иван Николаевич, где тут поблизости можно спокойно посидеть?
Вдруг неожиданно на мой вопрос ответил извозчик:
– Ежели господа не побрезгуют, то тут сразу за биржей на Суконной, на спуске, есть трактирчик. Мы, когда при деньгах, завсегда там кушаем. Разносолов там нет, но готовят вкусно. Савелий Степанович, хозяин заведения, очень хороший человек. Уважение к людям имеет.
– Вы как? – и я посмотрел на девушку.
– Я согласна.
– Поехали. С меня ужин, господин извозчик, – так шутливо назвал я «водителя кобылы».
Извозчик обернулся:
– Не шутите, господин?
– Не шучу.
– Эй, залетная, пошла!
Иван Николаевич заказал себе зеленых щей и жареной рыбы с картошкой, а мы с Катей ограничились мясным рагу с лапшой. К водочке, в качестве закуски, мы с Воскобойниковым взяли себе селедочки, а Кате половой принес лафитничек вишневой настойки. Сначала все ели молча. Когда мы с Иваном Николаевичем сменили трехсотграммовый графинчик на второй, а у Кати закончилась настойка, разговор завязался сам собой. Человеку, который носит свои беды с собой, рано или поздно надо выговориться.
История девушки была проста. Жила одна дворянская семья. Отец, мать и дочь. Поместье – одно название. Отец был монархистом до мозга костей. Когда началась война, ходила вместе с отцом на патриотические собрания, потом неожиданно даже для нее самой записалась на четырехмесячные курсы медицинских сестер, после чего провела два с половиной года на германском фронте. Грязь, кровь, человеческие страдания. Как-то группа артистов, дававших концерты на фронте, выступала перед ранеными. Она тоже спела. Профессиональная певица высоко оценила ее голос и сказала, что талант надо развивать. Потом произошла революция, и почти сразу за ней – нелепая и страшная смерть родителей. К сожалению, до нее бабушкино письмо дошло уже поздно, родителей давно похоронили. Приехала она в Москву год тому назад, устроилась на работу в госпитале, ухаживала за бабушкой. Вот только спустя полгода пришлось уйти. Слишком уж нагло к ней приставали. Потом похоронила бабушку. Стала искать работу и чисто случайно наткнулась на ребят-музыкантов. В кафе «Бом» пела уже два месяца, до того как случился вчерашний налет.
– Только начала думать, что жизнь хоть немножко наладилась, и вот на тебе! Опять без работы, – девушка тяжело вздохнула. – Да еще эти бандиты.
– Екатерина Дмитриевна, вы сказали, что учились в институте благородных девиц, перед тем как уйти на фронт. Там разве не дают знания иностранных языков?
– Относительно неплохо знаю немецкий и французский языки, но на службу к большевикам не пойду. Умирать от голода буду, все равно не пойду! Мне до сих пор неизвестно, как умерли мои родители, но нет сомнений в том, что это рук пособников новой власти.
– Хм. Вам удобно принять от меня деньги? Не смотрите на меня так. Скажем так: вы берете в долг у хорошего приятеля, а отдадите, когда сможете.
Она с минуту внимательно смотрела на меня, потом спросила:
– Зачем вы мне помогаете, Вадим Андреевич?
– Вы красивая девушка, а я питаю необъяснимую страсть к таким, как вы, молоденьким прелестницам, – шутливо объяснил я причину.
Катя тихо засмеялась: