Зовите меня Джо
Часть 27 из 31 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
– Слушайте, когда это кончится! Вам что, заняться больше нечем? Я-то думал, что про это на корабле уже каждая собака знает. Мы-то, профи, уже давно перестали эту проблему обсуждать.
– Qu’est que c’est?[31]
– Слушай, – сказал Фоксе-Джемисон и водрузил на стол правую ногу. – Звезды нарождаются. В их построении участвуют более тяжелые элементы, чем водород. Идут термоядерные процессы. Если какая-то звезда так велика, что взрывается, то есть сверхновая, в конце своей жизни она выбрасывает кое-какие из атомов этих веществ в межзвездное пространство. Но более важный процесс, хотя и менее зрелищный, заключается в уменьшении массы более мелких звезд, то есть большинства находившихся в состоянии красных гигантов в стадии расширения. Новые поколения звезд и планет впитывают в себя эту обогащенную среду и делают свой вклад в ее уплотнение. Минуют века, и постепенно возрастает пропорция звезд, содержащих в своем спектре большую пропорцию металлов, что отражается на конечной картине спектра галактики. Но конечно, ни одна звезда уже больше не отдает в пространство большую часть материала, ее сформировавшего. Подавляющая часть материи пребывает в виде плотных тел, постепенно остывая до абсолютного нуля. И межзвездная среда расщепляется. Пространство между галактиками становится все более и более разреженным. Скорость формирования звезд падает.
Фоксе-Джемисон показал рукой вперед:
– И в конце концов наступает момент, когда дальнейшая конденсация становится невозможной. Насыщенные энергией, коротко живущие голубые гиганты сгорают сами по себе и не оставляют после себя потомства. Галактику освещают только карлики, и в конце концов остаются только холодные, мелкие, ничтожные звездочки типа М., которым жить осталось не больше ста гигалет.
Смею судить, что та галактика, к которой мы приближаемся, недалека от этого печального мгновения.
Будро задумался.
– Значит… – растерянно проговорил он. – Значит, мы не сумеем вытрясти из таких галактик необходимую скорость, как раньше. Рассчитывать приходится только на ничтожное количество межзвездного газа и пыли?
– Точно, – кивнул Фоксе-Джемисон. – Но ты не переживай так сильно. Думаю, нам хватит. Звезды не все забирают. И потом, есть же еще межгалактическая среда, межклановая, межсемейственная – да, она разреженная, но и там есть чем поживиться при нашем нынешнем тау.
Астрофизик дружески сжал руку навигатора и доверительно проговорил:
– Опост, мы уже пропахали по космосу тысячу миллионов лет. Резонно видеть какие-то изменения.
Будро не мог так спокойно воспринимать астрономическую терминологию.
– Ты хочешь сказать… – прошептал он, – что вся Вселенная состарилась, пока мы летим, да?
Впервые за многие годы опытный навигатор перекрестился.
Дверь в кабинет старшего помощника была закрыта. Чиюань немного помедлила перед тем, как нажать кнопку звонка. Когда Линдгрен впустила ее, китаянка смущенно пробормотала:
– Мне сказали, что ты одна…
– Пишу, – ответила Линдгрен. Даже ссутулившись, она была на голову выше планетолога. – У меня выдался свободный часок.
– Неудобно тебя беспокоить, но…
– А для чего же я существую, Айлинь? Садись.
Линдгрен вернулась к письменному столу, заваленному стопками бумаг. Переборки дрожали, меняя звук в зависимости от величины ускорения. Лететь при нормальной силе тяжести оставалось день с небольшим. «Леонора Кристин» подбиралась к галактическому клану непредсказуемых размеров и плотности.
Какое-то время жила надежда на то, что именно здесь удастся отыскать место, где можно будет остановиться. Реальность опровергла надежду. Слишком сильно выросла величина обратного тау.
На общем собрании кое-кто предлагал все-таки притормозить хоть немного, чтобы в следующем клане было легче остановиться. Ничего преступного в этом предложении не было, и торможение не исключалось – если бы только космографы располагали более точными данными. Но в их распоряжении были только данные статистики, и на их основании Чидамбаран и Нильссон утверждали, что вероятность обнаружения места для остановки представляется более высокой в случае продолжения полета в режиме ускорения. Доказательства их оказались столь вескими, что большинство членов экипажа с ними согласились, приняв мудреные выкладки астрономов на веру. Реймонту пришлось-таки усмирить немногочисленных бунтовщиков.
Чиюань уселась на краешек гостевого кресла – маленькая, аккуратно причесанная, в короткой красной тунике со стоячим воротником и широких белых брюках. Черные блестящие волосы китаянки были сколоты на затылке белым костяным гребнем. Линдгрен выглядела совершенно иначе, и дело тут было не только в росте и цвете волос. Ее рубашка была расстегнута у ворота, рукава закатаны до локтя, кое-где перепачкана. Волосы не расчесаны, глаза ввалились.
– Что ты пишешь, если не секрет? – начала разговор Чиюань.
– Проповедь, – ответила Линдгрен. – Так трудно. Я же не литератор.
– Проповедь? Ты?
Линдгрен печально усмехнулась:
– Ну, не в прямом смысле проповедь. Обращение капитана к празднику Летнего Солнцестояния. Он ведь все еще проводит службы сам. Но попросил меня обратиться к экипажу от его имени.
– Он не совсем здоров, да? – негромко спросила Чиюань.
Линдгрен стала серьезной.
– Да. Надеюсь, ты не станешь об этом болтать. Пусть все так думают, а говорить не стоит. Все его работа, ответственность… – печально проговорила она, упершись локтями о стол и обхватив голову ладонями.
– Но в чем он может себя винить? Разве у него есть другой выбор, кроме как доверить нашу судьбу автоматам?
– Он переживает, – вздохнула Линдгрен. – А последнее обсуждение? Он и так плох, а тут еще это… Нет, ты не думай, у него пока нет нервного истощения. Пока. Но убеждать людей в чем бы то ни было он уже не в состоянии.
– А нужен ли праздник? – тихо спросила Чиюань.
– Не знаю, – устало отозвалась Линдгрен. – Просто не знаю. Сейчас, когда… нет, – мы еще ничего не объявляли официально, но люди переговариваются и считать умеют… скоро уже будет пять или шесть миллиардов лет… – Она подняла голову, руки ее бессильно упали. – Праздновать земной праздник Летнего Солнцестояния, когда Земли-то уж, наверное, и нет вовсе…
Линдгрен крепко сжала подлокотники кресла. На миг в ее синих глазах вспыхнул безумный огонь. С минуту она смотрела перед собой, не мигая, словно ослепла, но мало-помалу напряжение спало, она поникла, откинулась на спинку кресла и сухо проговорила:
– Констебль убедил меня в необходимости следовать ритуалам. «Доверие». «Взаимопонимание». «Объединение» – после недавней перепалки на общем совете. «Возрождение надежд» – особенно ради еще не рожденного младенца. «Новая Земля… Мы вырвем ее из десницы Господа»… Если слово «Господь» еще хоть что-то значит для кого-то. Может быть, о религии и говорить не стоит, не знаю. Карл мне только в общих чертах обрисовал эту речь. Он считает меня замечательным оратором. Меня! Сразу поймешь, каково положение дел, верно?
Линдгрен смутилась, взяла себя в руки.
– Прости, – пробормотала она. – Я не должна была выкладывать тебе свои проблемы.
– Проблемы у нас общие, старший помощник, – успокоила ее Чиюань.
– Пожалуйста, не надо так! Меня зовут Ингрид. Но все равно, спасибо. Понимаешь, твое спокойствие… выдержка… это так важно. Ты одна из тех, на кого можно положиться. Сад покоя… Да… Что у тебя за дело? – спросила Линдгрен.
Чиюань потупила взгляд.
– Дело в Чарльзе.
Кончики пальцев Линдгрен побелели.
– Ему нужна помощь, – продолжала Чиюань.
– У него есть помощники, – проговорила Линдгрен.
– Что они могут без него? Что мы все без него можем? Ты сама, Ингрид? Ты ведь тоже от него зависишь!
– Конечно, – резко кивнула Линдгрен, сплела пальцы и до боли сжала. – Ты должна понять… может быть, он никогда тебе о том не говорил и мне не говорил, и я ему тоже… но только мы с ним больше не в ссоре. Все забылось, мы просто работаем вместе. И я хочу ему только добра.
– Может быть, ты хотела бы поделиться с ним добротой?
– Ты о чем? – нахмурившись, резко спросила Линдгрен.
– Он устал. Так устал, что ты просто не представляешь, Ингрид. Ему так одиноко.
– Он такой человек.
– Может быть. И все-таки он не машина, не огонь, не хлыст, не пистолет ходячий. Я успела его узнать поближе. В последнее время я смотрю на него… как он спит, когда удается… Он живет из последних сил. Я слышу, как он порой разговаривает во сне…
Линдгрен сжала кулачки.
– Что мы можем сделать для него?
– Верни ему хоть часть его сил. Ты можешь, – твердо сказала Чиюань и посмотрела Линдгрен прямо в глаза. – Понимаешь, он любит тебя.
Линдгрен встала, отошла от стола, сцепила руки на груди.
– У нас есть обязательства, – выдавила она.
– Я все понимаю…
– Нельзя больно бить человека, особенно такого, который нам так нужен. И изменять больше нельзя. Я призвана быть офицером во всем, что делаю. И Карл тоже. И потом… – пробормотала она сдавленным голосом, – он откажется.
Чиюань тоже поднялась.
– Можешь подарить ему эту ночь? – спросила она.
– Что? Что? Нет. Это невозможно. Говорю же тебе! Нет, то есть дело не во времени, но все равно невозможно. Тебе лучше уйти.
– Пойдем со мной, – умоляюще проговорила Чиюань и взяла Линдгрен за руку. – Неужели из-за того, что ты зайдешь к нам в каюту, будет скандал?
Линдгрен покорно пошла за китаянкой. По дребезжащей лестнице они спустились на палубу экипажа. Чиюань открыла дверь каюты, впустила Линдгрен и закрыла за собой дверь. Они стояли в комнатке, украшенной вещицами из страны, которая, наверное, умерла много лет назад, и смотрели друг на друга. Линдгрен коротко, хрипло дышала. Лицо ее покрылось красными пятнами, краснота поползла вниз по шее, по груди.
– Он должен скоро вернуться, – сказала Чиюань. – Он ничего не знает. Это мой ему подарок. Одну ночь, подари ему хотя бы одну ночь и скажи, что ты не переставала любить его.
Китаянка раздвинула кровати и опустила разделительную штору. Она не сумела спрятать слезы, застилавшие глаза.
Линдгрен быстро обняла ее, поцеловала и оттолкнула. Чиюань исчезла за шторой. Ингрид стала ждать.
Глава 19
– Пожалуйста! – взмолилась Джейн Седлер. – Помоги ему!
– А ты сама не можешь? – спросил Реймонт.
– Я пробовала. Похоже, я только хуже делаю. Он в таком состоянии. От меня никакого толку. Тут мужчина нужен. Понимаешь? – покраснев, спросила Седлер.
– Qu’est que c’est?[31]
– Слушай, – сказал Фоксе-Джемисон и водрузил на стол правую ногу. – Звезды нарождаются. В их построении участвуют более тяжелые элементы, чем водород. Идут термоядерные процессы. Если какая-то звезда так велика, что взрывается, то есть сверхновая, в конце своей жизни она выбрасывает кое-какие из атомов этих веществ в межзвездное пространство. Но более важный процесс, хотя и менее зрелищный, заключается в уменьшении массы более мелких звезд, то есть большинства находившихся в состоянии красных гигантов в стадии расширения. Новые поколения звезд и планет впитывают в себя эту обогащенную среду и делают свой вклад в ее уплотнение. Минуют века, и постепенно возрастает пропорция звезд, содержащих в своем спектре большую пропорцию металлов, что отражается на конечной картине спектра галактики. Но конечно, ни одна звезда уже больше не отдает в пространство большую часть материала, ее сформировавшего. Подавляющая часть материи пребывает в виде плотных тел, постепенно остывая до абсолютного нуля. И межзвездная среда расщепляется. Пространство между галактиками становится все более и более разреженным. Скорость формирования звезд падает.
Фоксе-Джемисон показал рукой вперед:
– И в конце концов наступает момент, когда дальнейшая конденсация становится невозможной. Насыщенные энергией, коротко живущие голубые гиганты сгорают сами по себе и не оставляют после себя потомства. Галактику освещают только карлики, и в конце концов остаются только холодные, мелкие, ничтожные звездочки типа М., которым жить осталось не больше ста гигалет.
Смею судить, что та галактика, к которой мы приближаемся, недалека от этого печального мгновения.
Будро задумался.
– Значит… – растерянно проговорил он. – Значит, мы не сумеем вытрясти из таких галактик необходимую скорость, как раньше. Рассчитывать приходится только на ничтожное количество межзвездного газа и пыли?
– Точно, – кивнул Фоксе-Джемисон. – Но ты не переживай так сильно. Думаю, нам хватит. Звезды не все забирают. И потом, есть же еще межгалактическая среда, межклановая, межсемейственная – да, она разреженная, но и там есть чем поживиться при нашем нынешнем тау.
Астрофизик дружески сжал руку навигатора и доверительно проговорил:
– Опост, мы уже пропахали по космосу тысячу миллионов лет. Резонно видеть какие-то изменения.
Будро не мог так спокойно воспринимать астрономическую терминологию.
– Ты хочешь сказать… – прошептал он, – что вся Вселенная состарилась, пока мы летим, да?
Впервые за многие годы опытный навигатор перекрестился.
Дверь в кабинет старшего помощника была закрыта. Чиюань немного помедлила перед тем, как нажать кнопку звонка. Когда Линдгрен впустила ее, китаянка смущенно пробормотала:
– Мне сказали, что ты одна…
– Пишу, – ответила Линдгрен. Даже ссутулившись, она была на голову выше планетолога. – У меня выдался свободный часок.
– Неудобно тебя беспокоить, но…
– А для чего же я существую, Айлинь? Садись.
Линдгрен вернулась к письменному столу, заваленному стопками бумаг. Переборки дрожали, меняя звук в зависимости от величины ускорения. Лететь при нормальной силе тяжести оставалось день с небольшим. «Леонора Кристин» подбиралась к галактическому клану непредсказуемых размеров и плотности.
Какое-то время жила надежда на то, что именно здесь удастся отыскать место, где можно будет остановиться. Реальность опровергла надежду. Слишком сильно выросла величина обратного тау.
На общем собрании кое-кто предлагал все-таки притормозить хоть немного, чтобы в следующем клане было легче остановиться. Ничего преступного в этом предложении не было, и торможение не исключалось – если бы только космографы располагали более точными данными. Но в их распоряжении были только данные статистики, и на их основании Чидамбаран и Нильссон утверждали, что вероятность обнаружения места для остановки представляется более высокой в случае продолжения полета в режиме ускорения. Доказательства их оказались столь вескими, что большинство членов экипажа с ними согласились, приняв мудреные выкладки астрономов на веру. Реймонту пришлось-таки усмирить немногочисленных бунтовщиков.
Чиюань уселась на краешек гостевого кресла – маленькая, аккуратно причесанная, в короткой красной тунике со стоячим воротником и широких белых брюках. Черные блестящие волосы китаянки были сколоты на затылке белым костяным гребнем. Линдгрен выглядела совершенно иначе, и дело тут было не только в росте и цвете волос. Ее рубашка была расстегнута у ворота, рукава закатаны до локтя, кое-где перепачкана. Волосы не расчесаны, глаза ввалились.
– Что ты пишешь, если не секрет? – начала разговор Чиюань.
– Проповедь, – ответила Линдгрен. – Так трудно. Я же не литератор.
– Проповедь? Ты?
Линдгрен печально усмехнулась:
– Ну, не в прямом смысле проповедь. Обращение капитана к празднику Летнего Солнцестояния. Он ведь все еще проводит службы сам. Но попросил меня обратиться к экипажу от его имени.
– Он не совсем здоров, да? – негромко спросила Чиюань.
Линдгрен стала серьезной.
– Да. Надеюсь, ты не станешь об этом болтать. Пусть все так думают, а говорить не стоит. Все его работа, ответственность… – печально проговорила она, упершись локтями о стол и обхватив голову ладонями.
– Но в чем он может себя винить? Разве у него есть другой выбор, кроме как доверить нашу судьбу автоматам?
– Он переживает, – вздохнула Линдгрен. – А последнее обсуждение? Он и так плох, а тут еще это… Нет, ты не думай, у него пока нет нервного истощения. Пока. Но убеждать людей в чем бы то ни было он уже не в состоянии.
– А нужен ли праздник? – тихо спросила Чиюань.
– Не знаю, – устало отозвалась Линдгрен. – Просто не знаю. Сейчас, когда… нет, – мы еще ничего не объявляли официально, но люди переговариваются и считать умеют… скоро уже будет пять или шесть миллиардов лет… – Она подняла голову, руки ее бессильно упали. – Праздновать земной праздник Летнего Солнцестояния, когда Земли-то уж, наверное, и нет вовсе…
Линдгрен крепко сжала подлокотники кресла. На миг в ее синих глазах вспыхнул безумный огонь. С минуту она смотрела перед собой, не мигая, словно ослепла, но мало-помалу напряжение спало, она поникла, откинулась на спинку кресла и сухо проговорила:
– Констебль убедил меня в необходимости следовать ритуалам. «Доверие». «Взаимопонимание». «Объединение» – после недавней перепалки на общем совете. «Возрождение надежд» – особенно ради еще не рожденного младенца. «Новая Земля… Мы вырвем ее из десницы Господа»… Если слово «Господь» еще хоть что-то значит для кого-то. Может быть, о религии и говорить не стоит, не знаю. Карл мне только в общих чертах обрисовал эту речь. Он считает меня замечательным оратором. Меня! Сразу поймешь, каково положение дел, верно?
Линдгрен смутилась, взяла себя в руки.
– Прости, – пробормотала она. – Я не должна была выкладывать тебе свои проблемы.
– Проблемы у нас общие, старший помощник, – успокоила ее Чиюань.
– Пожалуйста, не надо так! Меня зовут Ингрид. Но все равно, спасибо. Понимаешь, твое спокойствие… выдержка… это так важно. Ты одна из тех, на кого можно положиться. Сад покоя… Да… Что у тебя за дело? – спросила Линдгрен.
Чиюань потупила взгляд.
– Дело в Чарльзе.
Кончики пальцев Линдгрен побелели.
– Ему нужна помощь, – продолжала Чиюань.
– У него есть помощники, – проговорила Линдгрен.
– Что они могут без него? Что мы все без него можем? Ты сама, Ингрид? Ты ведь тоже от него зависишь!
– Конечно, – резко кивнула Линдгрен, сплела пальцы и до боли сжала. – Ты должна понять… может быть, он никогда тебе о том не говорил и мне не говорил, и я ему тоже… но только мы с ним больше не в ссоре. Все забылось, мы просто работаем вместе. И я хочу ему только добра.
– Может быть, ты хотела бы поделиться с ним добротой?
– Ты о чем? – нахмурившись, резко спросила Линдгрен.
– Он устал. Так устал, что ты просто не представляешь, Ингрид. Ему так одиноко.
– Он такой человек.
– Может быть. И все-таки он не машина, не огонь, не хлыст, не пистолет ходячий. Я успела его узнать поближе. В последнее время я смотрю на него… как он спит, когда удается… Он живет из последних сил. Я слышу, как он порой разговаривает во сне…
Линдгрен сжала кулачки.
– Что мы можем сделать для него?
– Верни ему хоть часть его сил. Ты можешь, – твердо сказала Чиюань и посмотрела Линдгрен прямо в глаза. – Понимаешь, он любит тебя.
Линдгрен встала, отошла от стола, сцепила руки на груди.
– У нас есть обязательства, – выдавила она.
– Я все понимаю…
– Нельзя больно бить человека, особенно такого, который нам так нужен. И изменять больше нельзя. Я призвана быть офицером во всем, что делаю. И Карл тоже. И потом… – пробормотала она сдавленным голосом, – он откажется.
Чиюань тоже поднялась.
– Можешь подарить ему эту ночь? – спросила она.
– Что? Что? Нет. Это невозможно. Говорю же тебе! Нет, то есть дело не во времени, но все равно невозможно. Тебе лучше уйти.
– Пойдем со мной, – умоляюще проговорила Чиюань и взяла Линдгрен за руку. – Неужели из-за того, что ты зайдешь к нам в каюту, будет скандал?
Линдгрен покорно пошла за китаянкой. По дребезжащей лестнице они спустились на палубу экипажа. Чиюань открыла дверь каюты, впустила Линдгрен и закрыла за собой дверь. Они стояли в комнатке, украшенной вещицами из страны, которая, наверное, умерла много лет назад, и смотрели друг на друга. Линдгрен коротко, хрипло дышала. Лицо ее покрылось красными пятнами, краснота поползла вниз по шее, по груди.
– Он должен скоро вернуться, – сказала Чиюань. – Он ничего не знает. Это мой ему подарок. Одну ночь, подари ему хотя бы одну ночь и скажи, что ты не переставала любить его.
Китаянка раздвинула кровати и опустила разделительную штору. Она не сумела спрятать слезы, застилавшие глаза.
Линдгрен быстро обняла ее, поцеловала и оттолкнула. Чиюань исчезла за шторой. Ингрид стала ждать.
Глава 19
– Пожалуйста! – взмолилась Джейн Седлер. – Помоги ему!
– А ты сама не можешь? – спросил Реймонт.
– Я пробовала. Похоже, я только хуже делаю. Он в таком состоянии. От меня никакого толку. Тут мужчина нужен. Понимаешь? – покраснев, спросила Седлер.