Золото Хравна

К постоялому двору приближался небольшой отряд вооруженных всадников при щитах и мечах, трое держали в руках короткие копья. Выезжая в это морозное утро, они явно больше внимания уделили теплой одежде, чем военной экипировке: на всех были тулупы, меховые шапки и сапоги. Ноги коней обмотаны были рогожей, чтобы лед и наст не ранили копыт, конские челки и хвосты белы от инея, головы окутывал пар.

Впереди на сером мерине ехал небольшого роста круглолицый человек; концы его седых усов и короткая борода заиндевели от дыхания. Он махнул рукою в знак приветствия и даже снял шапку, дабы показать дружественные намерения. Никулас также снял шапку и поклонился.

— Мир вам, бонды! — сказал всадник, щурясь от ветра. — Звать меня Хокон, сын Кодрана, я хёвдинг этого отряда. Мы все — дружинники управителя херада Гюрда, сына Симона с Овечьего Двора. Посланы на поиски разбойников. В преддверии праздников удалось собрать лишь малый отряд, посему Гюрд повелел нам заехать на двор к Гамли, сыну Торда. Ибо, сказал он, в усадьбе Зеленый Склон стоят сейчас гости, они не откажутся помочь нам в поисках.

Договорив, Хокон, сын Кодрана, поспешил натянуть шапку на уже покрасневшие на морозе уши.

— Сдается мне, что мужу и воину занятие это больше пристало, нежели носить бочки с пивом, — усмехнулся Никулас. — Как полагаешь, Торлейв?

— Если Гамли даст нам лошадей, почему бы и нет?

Он пошел в дом спросить Гамли и других мужчин, не поддержат ли они Хокона, сына Кодрана. Гамли отказался сразу — Ланглив смотрела на него очень пристально, — но верховых лошадей пообещал дать. Кольбейн отвечал, что не хочет покидать Стурлу и останется дома. Издольщики Никуласа, Эббе и Ялмар, оба закивали головами — вызвались ехать. Гамли отправился в конюшню выводить и седлать четырех коней — тех, что подкованы были на шипы, — а Ланглив принесла Торлейву большую теплую овчинную ольпу, которую можно было надеть поверх куртки.

Когда выезжали со двора, Торлейв оглянулся на постройки постоялого двора и вздохнул:

— Мало народу для защиты остается в усадьбе.

— Но и на поиски, Торлейв, идет не так много людей. Посмотри на этих дружинников: в такой холод они ради нас покинули теплые дома, чтобы найти этого бешеного пса, Стюрмира.

Торлейв потрепал крутую шею своего темно-гнедого коня.

— Потому я и здесь, Никулас. Но на сердце у меня неспокойно.



Они проездили весь день, но никого не нашли. К вечеру холодный сумрак еще крепче сковал все кругом. От мороза глаза слезились и ресницы смерзались на ветру. Лошади просились домой, и всадники давно закоченели в седлах. Несколько раз за время поисков они заезжали в усадьбы к местным бондам, и хёвдинг Хокон, сын Кодрана, расспрашивал о разбойниках. Кто-то видал похожих людей далеко, возле хутора Песчаная Отмель. Отряд направился туда, но и там никого не нашли.

— У Стюрмира столько родичей, что наверняка найдется кто-нибудь, кто даст ему убежище, — сказал Хокон. — Надо бы проехаться по их усадьбам. Не люблю я это дело, да и людей у нас маловато. Никто из бондов не приходит в восторг, когда дружинники управителя являются к ним в дом с обыском. Хоть по закону и положено нас пускать, но каждый поневоле хватается за меч, когда говоришь ему, что одного его слова мне недостаточно для полной уверенности. Что делать! Такой уж у нас народ… Завтра утром я заеду за вами. Попытаюсь поднять еще двоих-троих. А потом придется нам прерваться. Возобновим поиски только после праздников.

Торлейв покачал головой.

— Никогда еще так не встречал я Рождество.

— А мне приходилось праздновать Рождество в походе, и не раз, — сказал Никулас, на что Хокон понимающе усмехнулся и покивал.

Морозная ночь уже спускалась с холодных горных вершин, леденя небо и землю. Деревья и дома в долине казались серыми призраками в колючем мраке. Едва успела сгуститься тьма, как над горами полыхнуло зеленым и, один за другим, пошли плясать яркие всполохи, заливая снег своим холодным сияньем.

— Спаси нас, всемогущий Господь! — вздохнул Хокон. — Только этого не хватало.

— Вы верите в приметы, хёвдинг Хокон? — спросил Никулас.

Хокон пожал плечами.

— Одно могу сказать: никогда еще эти пляски света к добру не приводили, да еще в ночь новолуния.

Они расстались на развилке дороги: Хокон со своими людьми поехал к усадьбе Гюрда Управителя, а Торлейв и Никулас с двумя издольщиками повернули лошадей к постоялому двору.

— Лучше было идти на лыжах, — проговорил Торлейв онемевшими губами. — Пальцы замерзли так, что повод выпадает из рук. Да и лошади изнемогли.

— На лыжах в такой мороз — тоже не лучшее дело: перехватывает дыханье, а вдохнешь глубже — можно заработать огонь в груди. Знавал я людей, которые от этого умирали.

Скорой рысью кони взошли на последний холм — до постоялого двора оставалось не более полета стрелы.

— Что это там? — вдруг сказал Торлейв и, не дожидаясь ответа, с силою взял в шенкеля бока своего гнедого. Тот уже чуял дом и, как ни был измотан, сразу принял в галоп.

— Никулас! — крикнул Ялмар. — Смотрите! Там беда, скорее!

Однако Никулас и сам уже несся вперед, навстречу ледяному ветру. Эббе и Ялмар погоняли коней, кричали еще что-то ему вслед, но он не слыхал.

Торлейв влетел на двор, выхватил меч. Ворота были распахнуты, по двору метались тени, какие-то люди с факелами бросились врассыпную от Торлейва. Горела часть крыши сенного сарая. Куча хвороста и соломы была навалена у наружной стены дома, и человек в темном плаще пытался ее поджечь, но порывы ветра сносили пламя факела в сторону.

— Назад! — страшно закричал Торлейв. Он налетел сзади и рубанул мечом — поджигатель вскрикнул, выронил факел на кучу соломы.

Торлейв спрыгнул с коня, упал на колени, вскочил. Он раскидывал ногами солому, отбрасывал ее горящие клочья от стены. В этот момент кто-то из темноты бросился на него сзади, другой рванул его за ворот и ударил в лицо. Он упал на снег, но сразу же поднялся, с силою оттолкнул от себя того, кто навалился сверху. Лицо нападавшего было скрыто капюшоном, Торлейв видел лишь меховую оторочку и слышал частое хриплое дыханье. Нападавший не произнес ни слова. Кто-то рядом стонал сквозь зубы, выл и ругался в темноте на чем свет стоит. Голос показался Торлейву знакомым, но сейчас недосуг было вспоминать, кому он принадлежит.

Уже совсем стемнело, хоть глаз выколи, только горящая крыша сенного сарая озаряла сугроб и угол амбара. Странной была эта возня на снегу: вслепую, меж неповоротливыми, одетыми в толстые теплые одежды людьми, — будто дурной сон. Торлейв ощутил резкий удар в бок и ударил сам мечом наугад — неизвестный вскрикнул, отбежал назад во тьму. Тогда Торлейв дал ход Задире, пустил его гулять по кругу. Противники-полуневидимки казались частью окружавшей их слепой темноты. Мечи их звенели, натыкаясь на сталь клинка Задиры, но Торлейв не мог понять, сколько их против него одного.

Но вот уже, летя во весь опор, пронеслись сквозь распахнутые ворота Никулас Грейфи, Эбби и Ялмар, а из дома бежали Кольбейн и Гамли. Поджигатели оставили Торлейва и бросились через заднюю калитку в лес.

Никто их не преследовал. Торлейв выхватил топор из-за пояса и принялся рубить наружные опоры крыши сенного сарая. Гамли подхватил вилы — он сбрасывал с перекрытий на снег горящую солому. Слуги и работники бежали с ведрами, полными воды. Вскоре огонь был побежден.

— Что это было? Где Вильгельмина? — спросил наконец Торлейв, тяжело дыша. Он не мог сказать, вправду ли так темно или это внутренняя тьма застит ему глаза. Пахло паленой шерстью, кровью, гарью.


— Ты цел? — поинтересовался Никулас.

— Кажется, да, — отозвался Торлейв, тронув языком разбитую губу.

Во мраке отдельными кучками на снегу тлели угли. Вышла из дому Ланглив с факелом в руке — пламя озарило ее лицо, край головного покрова. Вильгельмина выбежала следом; волосы рассыпались по ее плечам, свет обратил их пушистый ореол в пламенный нимб.

— Торве, ты здесь? — крикнула она, вглядевшись в темноту.

Он подошел и обнял ее, прижал к себе. Сердце его еще не освободилось от того жаркого страха, что испытал он, пока летел на коне, сражался с поджигателями, гасил крышу, ибо воображение успело нарисовать ему череду страшных картин, героиней которых была она, Вильгельмина.



— Они ворвались в сени, — сказал Гамли. — Я еще не видел, что они натворили тут. Надо принести огня. Женщины заперлись наверху, в ткацкой, а мы с Кольбейном и Стурлой держали оборону в дверях. Хвала Небу, вы успели вовремя. Никто даже не ранен.

— Кажется, я задел кого-то мечом, — проговорил Тор-лейв. — Может, двоих или троих.

Кольбейн подошел сзади с факелом в руке.

— Я тоже. Торлейв! У тебя нож торчит в боку.

Торлейв удивился.

— Кто-то ударил тебя ножом сзади, — объяснил Кольбейн. — Ты ничего не почувствовал?

Торлейв ощупал меховую ольпу, ту, что дала ему Ланг лив. Пальцы наткнулись на костяную рукоять охотничьего ножа.

— На мне столько всего надето. Немудрено, что он увяз: ольпа, куртка, две рубахи.

Кольбейн взял нож из рук Торлейва.

— Это нож Тигги, — сказал он, осмотрев оружие. — Я помню эту раздвоенную рукоять из оленьего рога.

— Пора, пора уже покончить с этим! — раздраженно воскликнул Никулас Грейфи. — Сколько может продолжаться это безумие? Кто они были, Гамли, ты видел их лица?

— Черта лысого я видел. Те двое, что были впереди, прикрывались шарфами и колпаками. Еще и тьма хоть глаз выколи. Стюрмира среди них не было, его я бы и с закрытыми глазами признал. Кольбейн тоже ранил двоих или троих.

— В это же время кто-то на дворе пытался поджечь сенной сарай, чтобы выкурить всех вас из дому! Возможно, Стюрмир был там.

— На дворе было человек пять, — сказал Торлейв.

— И внутри около того, — кивнул Гамли.

— Если это Стюрмир, то откуда у него столько людей? — усомнился Никулас. — Кто-то ему помогает?

— Иметь столько родичей — прямая выгода! — заметил Гамли. — Пойдемте в дом. Думаю, сегодня они уж не вернутся.



В сенях все было вверх дном. Разбросаны ведра и миски, хранившиеся у Ланглив по полкам, опрокинута маслобойка, разлито молоко, оставленное для приготовления скира.

Зажгли свечи. Торлейв пошел в горницу и сел на корточки у очага. Угли почти догорели, но Вильгельмина положила сверху бересты и хвороста.

— Когда же это кончится? — спросил Торлейв, протянув руки к огню. — Я хочу только мира, но меня заставляют воевать. Я так испугался за тебя, когда увидел, что происходит на дворе! Готов был не глядя порешить всех, кто подвернется под клинок.

— Я тоже хочу, чтобы все это кончилось, Торве, — сказала Вильгельмина. Она присела рядом, ткнулась лбом ему в плечо. — Мне кажется, мы должны отсюда уехать, и как можно скорее. Будь Стурла здоров, я не ждала бы ни минуты. Гамли, Ланглив и их дети тоже в опасности из-за нас.

— Я обещал Хокону, сыну Кодрана, что завтра вновь поеду с ним на поиски. — Торлейв задумчиво потрогал разбитую губу большим пальцем. — Но теперь мне страшно оставлять здесь тебя и Стурлу.

— Вряд ли завтра они вновь решатся на такое, — покачала головой Вильгельмина.

— Не решатся! — заявил Гамли, входя в горницу. — Завтра, накануне сочельника, в усадьбу приедут гости. Здесь будет полно народа. Если удастся взять Стюрмира, этой войне настанет конец.

— Дай-то Бог, — вздохнул Торлейв.



Никулас, Кольбейн и Торлейв ночевали в общей горнице на лавках. После ужина, когда все разошлись, Торлейв натянул на ухо край мехового спального мешка и почти уже задремал, когда рядом вдруг послышался голос Никуласа:

— А что, Торлейв, не хочешь ли ты оставить свое ремесло и пойти служить с Гёде в дружину рыцаря Мюнана Бассе? Он был бы рад.

— О нет, благодарю, — удивился Торлейв. — А с чего вы завели об этом речь, Никулас?

— Задел, говоришь, двоих-троих? — усмехнулся Никулас. — А ты, оказывается, крепко рубишь.

— Оставь, Никулас, — тихо проговорил Кольбейн из темноты. — Ты думаешь порадовать его этим? Вряд ли он сочтет это большой своей заслугой.