Золото Хравна

— Видит Бог, если все произошло так, как говоришь ты, выбора у тебя не было.

— В ту пору, когда Стурла учил меня, мальчишку, владеть мечом, он сказал мне однажды: «Кто вынимает меч напоказ, подобен тому, кто ведет пустые речи. Если рука твоя легла на рукоять — считай, ты сделал выбор меж жизнью и смертью. Будь готов убить и будь готов умереть». Так говорил Стурла, и он был прав. Вы знаете меня, отче, я человек мирный. Но я выбрал смерть.

— Любой мужчина на твоем месте поступил бы так же ради своей невесты, жены, сестры или дочери, — сказал отец Магнус. — Если только он настоящий мужчина. Не это смущает меня, Торлейв. Я понял, что ты любишь Вильгельмину. Но скажи, не помышлял ли ты и вправду тайно бежать с нею?

— Никогда, отче. С того момента, как я понял, что люблю ее, я только и ждал того дня, когда смогу попросить у Стурлы ее руки. Полагаю, он не отказал бы мне. Я не так богат, но за мое ремесло хорошо платят. В начале лета звали меня ставить церковь в Халлингдале[103]; за труд были обещаны немалые деньги. Я думал, что, закончив работу к середине лета, вернусь и пойду к Стурле с даром и сватами просить за себя Вильгельмину. Если она не будет против.

— А что она сама думает о том?

— Она еще ребенок годами, и я не знаю ее чувств ко мне. Однако теперь все это потеряло смысл, отче. Стурла жив, я уверен. Но даже если я смогу вызволить его из беды, мне придется немедленно бежать в Данию или Швецию. Я не решился бы предложить ей разделить со мной такую судьбу.

— Ох, сыне, — покачал головою отец Магнус. — Хотел бы я иметь твою уверенность в том, что Стурла жив…

— Я слышал, как они говорили об этом, отец Магнус.

Священник тяжело вздохнул:

— Позавчера утром пришли с хутора Еловый Остров Стюрмир Грош, сын Борда, Альгот, сын Скамкеля, Дидрик Боров, сын Хёскульда Друмба, и двое их слуг. Они привезли за собою в санях — в тех же, в которых третьего дня лежали убитые волки, — тело Нилуса из Гиске. Стюрмир, сын Борда, провез его почти по всем хуторам округи, и все видели его, в том числе сюсломан Маркус. Послали за бароном Ботольвом. Я слышал их речи. Стюрмир поведал, что они пришли на хутор и Вильгельмина, дочь Стурлы, их приняла. Все шло мирно и тихо, покуда не появился ты и не назвал себя ее нареченным женихом. Так ли было, сыне?

— Мне пришлось солгать.

— Он сказал, что выразил некоторые сомнения по поводу того, что ты станешь ей достойным мужем. Что ты — бедный ремесленник, а Вильгельмина, дочь Стурлы, — богатая невеста. Что сам он, став ее опекуном, еще подумает, выдавать ли ее за такого как ты.

— Был и такой разговор.

— Теперь Стюрмир, сын Борда, сожалеет о тех своих словах. Он говорит, что в смерти Нилуса, видимо, есть и его вина. Считает, что ты расценил его слова как отказ и тайно подговорил Вильгельмину, дочь Стурлы, бежать с тобою. Нилус из Гиске пытался вас образумить и помешать побегу, и тогда ты убил его в ельнике у северных ворот. Убийство было совершено ночью, что еще больше отягчает твое положение, Торлейв. Барон не преминул указать на это[104]. Он был крепко настроен против тебя. Ты же знаешь господина Ботольва, сына Эйнара: когда он дает волю гневу, места для разума уже не остается. К тому же Стюрмир — его давний знакомец.

— Мне нечего возразить, отче, — устало ответил Торлейв. — Я рассказал вам всё как было. Ложь труднее всего разоблачить, когда она переплетена с правдой так тесно.

— Я хорошо тебя знаю, Торлейв. У меня никогда не было оснований сомневаться в твоих словах. Многие наши бонды не поверили Стюрмиру, сыну Борда. Он хоть и снискал уважение как успешный охотник, но этого мало нашим хуторянам. Ты-то для них свой, а он чужак. Что до Нилуса из Гиске — немало найдется тех, кто мечтал бы погрузить свой меч в его грудь. Но кое-кто поверил… «Северные ведьмы» — до тебя ведь долетали такие слова? Якобы они околдовали Торлейва, сына Хольгера, и он пошел на преступление ради маленькой колдуньи.

— Отче!

— Торлейв, я знаю, что это не так. Но дело не во мне. Барон велел выстругать деревянную стрелу и пустить ее по хуторам, по всей долине, чтобы найти тебя и предать королевскому суду[105]. Мы с сюсломаном Маркусом тщетно пытались его отговорить. Сюсломан уверял, что мы можем сами разобраться в своей округе, но барон настаивал, ибо убит государев человек, воин, чей меч был особо ценим. Мы не могли ему воспрепятствовать — у барона много больше влияния и власти, чем у сюсломана. Он сказал: «Речь идет о нарушении королевского права». Это очень серьезно.

— Я знаю, — глухо сказал Торлейв.

— Хорошо, что Стюрмира еще не успели признать опекуном Вильгельмины, иначе он подал бы на тебя иск за похищение его подопечной. Но он сделает это после тинга в среду.

— Это уже не столь важно, отче, — горько усмехнулся Торлейв. — Не могут же меня казнить дважды.

— Эти два дня они искали тебя повсюду. Они были у Агнед, искали в Пригорках, но не нашли. Агнед, может, и догадывалась, где ты, но не сказала. Вчера вечером кто-то предположил, что тебя надо искать на Таволговом Болоте, однако барон покуда идти сюда не решился. Дело шло к вечеру, а дорога на Таволговое Болото не так легка, ночью не всякий проберется. Думаю, сегодня он явится сюда со своими челядинцами и дружинниками. Что ты думаешь делать, Торлейв, сын мой?

— У меня нет выбора, отче. Я пойду на север, в Нур-Трёнделаг. Никто не верит, что Стурла жив, но я-то знаю, что это так. Если они схватят меня — я не смогу помочь Стурле. Значит, я ухожу немедля.

— Боюсь я, Торлейв, как бы ты не пропал в горах! Ночи нынче темны и морозны, в ущельях туман. Едва отойдешь от проезжего пути, можно совсем заплутать.

— Я прошу отпущения моих грехов, отче, — тихо сказал Торлейв. — Если сверну себе шею в дороге, так по крайней мере отправлюсь на тот свет раскаявшись.

— Что ж, сыне, молись вместе со мною, — вздохнул отец Магнус. — Ego te absolvo a peccatis tuis in nomine Patris, et Fillii, et Spiritus Sancti. Amen[106]. Как епитимью назначаю тебе совершить паломничество в Нидарос к мощам святого короля нашего Олафа, как только это станет возможным для тебя. Во искупление греха своего читай дважды в день августинскую молитву[107]. И не падай духом, сыне, ибо Бог милосерд.

— Аминь, — прошептал Торлейв, и отец Магнус перекрестил его склоненную макушку.



Вильгельмина проснулась. В скошенной боковой нише, где она спала, было прохладно, но она не мерзла в меховом мешке. Сон ее был уже давно полон чудных разговоров. Кот Турре разговаривал со сверчком, спрашивал басом:

— А что она сама думает о том?

— Она еще ребенок годами, отче, — печально отвечал сверчок, которого, как всегда, было не видно за печкой.

— Любой на твоем месте поступил бы так же, — говорил кот. — Это в порядке вещей.

— Я не решился бы предложить ей такую судьбу.

«Что за бред? — думала Вильгельмина, подвернув ладонь под щеку. — О ком это они?»

— А что же Вильгельмина? — вдруг ясно спросил отец Магнус, и Вильгельмина поняла, что она больше не спит. — Что будет с нею?

В горницу сквозь открытую дымовую отдушину сочился бледный утренний свет. Начинался снегопад, и несколько снежинок уже кружили по комнате, облетая могучую фигуру отца Магнуса, который стоял посреди горницы в своей бурой рясе и в теплой меховой ольпе. Подле отца Магнуса стояли Торлейв и Йорейд.

— Я могу забрать ее с собою, — говорил густым басом отец Магнус, теребя скуфью в своих больших ладонях. — Здесь ей находиться небезопасно. Барон собирался быть на субботней мессе, он сам заказал панихиду по Нилусу из Гиске. Раньше окончания службы они не отправятся в путь. И все же дорога к Таволговому Болоту не так далека. Сам понимаешь, Торлейв: когда они придут сюда, ни Вильгельмины, ни тебя здесь уже быть не должно. Не думаю, что вам, тетушка Йорейд, что-то угрожает, но Вильгельмину могут заставить свидетельствовать против Торлейва. Возможно, люди барона захотят ее задержать, этого нельзя допустить. Челядинцы и дружинники Ботольва куртуазностью, увы, не отличаются.


Вильгельмина завернулась в платок до самых пят и вылезла на свет из своей ниши.

— Здравствуйте, отче! Здравствуй бабушка! Что-то еще случилось?

— Случилось, — отозвалась Йорейд. — Сигрид, жена Калле Смолокура, родила мальчика, назвали Карлом, в честь отца. Славный малыш, немного слабенький, но выправится, все с ним будет хорошо. Отец Магнус пришел, дабы помочь роженице и окрестить малыша сразу после родов. Мы поговорили, и добрый отче приехал на Таволговое Болото повидаться с вами — с сыном Хольгера и с тобою.

— Люди барона Ботольва будут здесь после полудня, — сказал Торлейв, — чтобы взять убийцу Нилуса из Гиске.

— Надо бежать, Торве! — воскликнула Вильгельмина.

— Вот о том и речь. Я иду в Нур-Трёнделаг, а что будет с тобою?

— Что за странный вопрос? Разве мы идем не вместе? Вспомни сам, о чем мы говорили!

— Дорога через горы трудна, — покачал головою отец Магнус. — Не знаю, Торлейв, как ты преодолеешь этот путь, а о Вильгельмине и говорить нечего.

— Я гораздо сильнее, отче, чем вы думаете! — возразила Вильгельмина и нахмурилась.

— Могу предложить тебе укрыться на моем хуторе, — сказал отец Магнус. — Моя сестра Турдис приняла бы тебя. Она женщина надежная и не болтливая. Но поторопитесь в своем решении. Я едва успеваю к началу службы. После отпевания тело Нилуса будет переправлено в Осло, там его и похоронят. Такие уж времена настали, ныне дня не проходит без того, чтоб не пришлось отпевать кого-нибудь или хоронить. После всего, что я услышал от тебя, Торлейв, я уж и сам не знаю, кто лежит в свежей могиле позади церкви Святого Халварда. Если не Стурла и не Кольбейн, то кто?

— Это и меня мучает, отче! — Вильгельмина подняла на священника глаза, полные слез.

— Меня больше беспокоит другое, — покачал головою отец Магнус. — Мертвые так или иначе мертвы, и Господь знает их имена. Но что будет с тобою, чадо? По нашим законам нельзя приговорить женщину к смерти или отправить ее в изгнание, к тому же ты не в совершенных годах. Однако если на суд вынесут вопрос о колдовстве, дело может обернуться плохо. Я считаю, ты должна держаться подальше от всего этого, никому не попадаться на глаза. Лучше бы тебе спрятаться на моем хуторе.

— Отец Магнус! — перебила Вильгельмина, тряхнув головою; в светлых распущенных ее волосах после сна еще оставалось несколько тонких золотых соломинок, они блестели среди нерасчесанных прядей. — Отец Магнус, мне все равно, что станут говорить обо мне в округе, как вы не понимаете!.. О нас и так все время говорят. Какое мне до них дело? Вы хотите, чтобы я пошла с вами и сидела в вашем доме в тепле и покое, пока Торлейв, раненый, один идет спасать моего отца? Лучше благословите меня идти с ним, иначе я отправлюсь без вашего благословения!

— Ого, — сказал священник, невесело улыбнувшись. — Ты, дочь моя, точно новый Иаков, хочешь силою вырвать благословение? Что ж, чадо, коли ты так сильна, я благословляю тебя, хоть и делаю это с тяжелым сердцем. — Он возложил руку на ее голову. — Мир Господень да будет с вами обоими. Ступайте и знайте, что все это время я молюсь о вас непрестанно. Попытаюсь сделать и еще что-то. У меня есть друзья среди людей епископа в Нидаросе, и я немного знаком с лагманом Нидароса, господином Харальдом. Но об этом потом… Идите руслом Гломмы, лед уже достаточно крепок. Будьте осторожны на перевалах и ищите ночлега у добрых людей. Зима в этом году ранняя, и волки люты, ибо голодны. Люди опасны для вас, но звери еще опаснее.

Они вышли на двор вместе со священником. Отец Магнус посмотрел на них, покачал головою, вздохнул и, махнув рукой, умчался прочь — только мелькнули его лыжи да подол бурой рясы.



— Надо собираться, — сказал Торлейв. — Чем скорее выйдем, тем лучше.

— Бабушка! — забеспокоилась Вильгельмина. — Что будет с тобою?

— За меня не волнуйся, дитятко, — сказала Йорейд. — И верно, собирайтесь да идите быстрей. Надо бы переодеться тебе — мало ли кого встретишь ты на пути, незачем вводить людей в искушение. Сигрид, жена Калле Смолокура, отдала мне одежки старшего своего сына, он из них вырос, а тебе как раз будут впору. А вот Буски пускай поживет у меня, полечу его. Бегает он пока неважно. Сумки я уж почти собрала вам.

Смотри за ним, — она кивнула на Торлейва. — Повязку меняй каждый день. В запечатанном роге — та мазь, что я прикладывала к его ране. Будьте осторожны, дети. Стану петь за вас, дни и ночи буду держать ваш путь сердцем, выправлю лыжню вашу песней, синей дорогой будет вам под ноги наст, снег укроет след, ворогу отведу глаз, страж ночной краем леса пройдет за вами, увидите его — не бойтесь: не от злого он, от доброго духа исходит.

— Одевайся, Вильгельмина! — поторопил Торлейв. — Нельзя больше медлить!





Глава 9





Они шли уже давно, двигались быстро и слаженно. Снег сыпал и сыпал, заносил лыжню. Глядя на белое небо, можно было предположить, что снегопад затянется: оно было рыхло, точно каша.

«Дорога Конунгов удобна, и идти по ней легко, — думал Торлейв. — Лед уже крепок, и русло Гломмы приведет нас кратчайшим путем в Нур-Трёнделаг. Но если деревянная стрела уже отправилась по хуторам и усадьбам, правильней будет держаться окольных путей, по крайней мере пока мы не покинем пределы Эйстридалира».

Торлейв взглянул на Вильгельмину. Волосы ее, скрученные жгутом, спрятаны были под красную лапландскую шапочку, у висков они выбивались нежными завитками. Мальчишеский кафтанчик был ей великоват. Сшитый из красно-коричневого сукна, он вылинял до седой рыжины на плечах, на локтях красовались заплаты, а истрепавшиеся концы рукавов были подшиты полосками потертой кожи.

Штаны — тоже заплата на заплате — смешно и мешковато сидели на тонкой ее фигурке. Мальчишка из Вильгельмины получился хрупкий и бледный, но что за беда — не всем же быть румяными здоровяками.

Торба за спиной Вильгельмины полна была еды, что дала им в дорогу Йорейд. Торлейв также нес большой берестяной короб. Рубашка Оддгейра оказалась узка ему в плечах и коротка. Коричневую куртку Стурлы, запачканную кровью Торлейва, Йорейд отмыла — осталось лишь вылинявшее пятно на боку. В сундуке Йорейд нашелся и плащ — большой, темно-бурый, поеденный молью и мышами. Торлейв свернул его в скатку и привязал к коробу сверху. Плащ вполне мог заменить одеяло, так что отказываться от него не следовало, какой бы помехой в пути он ни казался. Широкий пояс Оддгейра был длинен Торлейву и дважды оборачивал его бедра. Поначалу Торлейв подвесил к нему отцовские ножны, но уже спустя четверть мили[108] рана в правом боку начала отзываться болью на каждый шаг. Пришлось остановиться и перевязать ножны так, чтобы они висели за спиною, рядом с коробом.

— Хотел бы я знать, что происходит сейчас на Таволговом Болоте, — задумчиво сказал Торлейв, сдвинув темные брови.

— И я бы хотела это знать, — со вздохом отозвалась Вильгельмина. — Думаешь, Стюрмир догадывается, куда мы идем?

— Это не так трудно, — пожал плечами Торлейв.

— Я все-таки ничего не понимаю, — пожаловалась Вильгельмина. — Совсем ничего. Зачем им Стурла? Зачем им я?

— Кое-что прояснилось, покуда я лежал в амбаре, — сказал Торлейв. — Они говорили о золоте Хравна Бешеного. Это ведь ваш со Стюрмиром общий родич?

— Отец рассказывал мне о нем в тот раз — помнишь? — когда мы с тобой утащили лодку из лодочного сарая. Ты тогда написал на ее борту «Морской Дракон», и в тот же день мы совершили два набега — на капустное поле и на яблоневый сад. А потом еще лежали в стогу и объелись капустой и яблоками, и назавтра у меня болел живот — ты помнишь?

— Конечно помню, — усмехнулся Торлейв.