Золото Хравна

— Может, хватит уже рассусоливать? — сквозь зубы пробормотал Нилус Ягнятник. Он широко развалился на подушках, на лавке у стены. — Эти ваши семейные разговоры уже в печенках сидят.

— Ты куда-то спешишь? — тихо спросил Стюрмир.

— Может статься.

— Пока все идет почти так, как я и думал, — прошептал Стюрмир. — Кроме этого молодого олешка, который оказался здесь так некстати.

— Олешку подрежем рожки, чтоб бодаться было несподручно, — ухмыльнулся Нилус. — Давай, Коротышка, решай уже все скорее. Чего тянуть-то? Или ты впрямь надумал обосноваться здесь, как добропорядочный селянин?

— Не здесь, — скривился Стюрмир. — Дом в Нидаросе мне больше по душе. Запасись терпением, Ягнятник, хотя бы до этой среды. А потом она уедет со мной отсюда на Воронов мыс и слова не скажет.



Торлейв видел, что Стюрмир шепчется с Нилусом. Разговора он не слышал, но выражение их лиц тревожило его. Стюрмир меж тем обернулся и произнес в полный голос:

— Разумеется, переезд состоится не сегодня и не завтра. Не такой я жестокосердый человек, чтобы не дать дочери похоронить отца и справить поминки.

Вильгельмина выпрямилась и строго посмотрела ему в глаза.

— Мой отец жив, — сказала она, и улыбка Стюрмира вдруг опала.

— С чего это ты взяла? — грубо спросил Нилус. Откинув голову назад, он разглядывал Вильгельмину из-под полуприкрытых век. Торлейв вскипел было — и от его взгляда, и от слов. Но в этот момент Вильгельмина тихо произнесла:

— Я знаю, что в часовне лежит не он.

— Откуда… — начал было Дидрик и умолк на полуслове, ибо Стюрмир яростно впился в него глазами. Вильгельмина не заметила оговорки, но Торлейв весь напрягся, лоб его покрылся испариной.

— Ну вот, видишь? — Стюрмир обернулся к Торлейву. — Бедное дитя! Для ее же душевного благополучия надобно увезти ее отсюда как можно скорее.

— Мина, — позвал Торлейв. — Не могла бы ты принести мне еще кружку пахты?

— Конечно, — кивнула Вильгельмина, пытаясь сообразить, что же хочет сказать Торлейв своим странным, пристальным взглядом.

«Беги, беги, — думал Торлейв. — Ну же, ты всегда так хорошо меня понимала. Сделай вид, что идешь за пахтой, а сама надевай лыжи и беги! Скорее!»

Она слабо улыбнулась ему, поднялась со скамьи, оправив подол юбки, и вышла. Нилус проводил ее долгим взглядом. Сердце Торлейва вновь метнулось в груди от ярости, он с силой сжал край скамьи.



— Бедняжка! — вздохнул Стюрмир. — Такая страшная смерть постигла ее отца. Не удивительно, что в голове ее что-то повредилось. Но не беда, это пройдет со временем. — Он отхлебнул большой глоток пива. — Напрасно ты дергаешься, парень. Кто сказал, что если она будет жить на Вороновом мысе, то она потеряна для тебя навсегда? Напротив, ты даже нравишься мне. Я тоже в твоем возрасте был такой — горячая голова!

— Стюрмир, — произнес Торлейв, глядя в его часто моргающие глаза. — Теперь, когда дочь Стурлы вышла, скажи начистоту: что за игру ты ведешь?

Дидрик Боров вдруг расхохотался, так что задрожал стол и пиво заплескалось в кружках. Весельчак стукнул его по спине ребром ладони. Боров поперхнулся и умолк.

Мурашки пробежали меж лопаток Торлейва от этого смеха.

Стюрмир устало покачал головою.

— Какую игру, плотник? Я и сам не рад, что судьба так распорядилась. Зачем мне этот хутор, а в придачу еще и заботы о сироте? Однако я человек хозяйственный, хоть и небогатый. Раз уж так случилось, хочу привести здесь все в порядок. Может, и осяду, выдам замуж племянницу — да вот хоть бы и за тебя. Совет да любовь. Я и сам бы не прочь жениться. Возьму какую-нибудь вдовушку — не молодую, но и не старую, чтобы детишек еще могла мне нарожать. Поселюсь здесь на озере: красивые места, славные люди кругом. Будете ко мне по-соседски приходить. Почему бы и нет?

Торлейв слушал настороженно. Он чувствовал себя в западне и не видел выхода. Нилус хранил тяжелое молчанье, лишь усмехался время от времени. По своему статусу он был выше всех присутствующих и держался соответственно. Финн за все время не проронил ни слова, сидел нахохлившись в углу и зло поглядывал на Торлейва. На лице Весельчака Альгота не отражалось вообще ничего. Он играл с небольшим ножом, непрестанно втыкая его в край столешницы. На среднем пальце правой его руки сверкал начищенный серебряный перстень с черненой печатью в виде драконьей головы. Торлейв заметил его еще днем, на постоялом дворе: перстень был массивен и тяжел, но изящной работы и, вероятно, стоил больших денег.

— Ну так что, согласен? Налить тебе пива, свояк? Выпьем за твою грядущую свадьбу.

— Нет, — сказал Торлейв. — Я не хочу пива. Ты, Стюрмир, из тех, кто умеет мягко стелить, да потом жестко спится.

— Я из тех, свояк, — беззлобно возразил Стюрмир, — кто много чего видал в жизни. Зачем мне ссориться с людьми? Всегда можно найти способ договориться, верно? А то ведь, когда людям не хватает слов, в разговор вступают мечи.

— Бывает и так.

Стюрмир благодушно вздохнул.

— Чем лучше мы поладим с тобою, тем больше будет мне по душе. Вот слышал я, ты чуть не стал монахом-веревочником[100], правда ли это?

— Правда.

— А что ж не вышло?

— Видать, не гожусь я.


— Так решил жениться?

Торлейв коротко кивнул. Этот новый наигранно душевный тон Стюрмира лишь еще больше его настораживал.

— Думаешь, Вильгельмина будет тебе доброй женой?

— Я думаю то, что думаю, — отвечал Торлейв.

— Ты не очень-то вежлив, свояк!

— Я покуда тебе не свояк, Стюрмир.

— Ох, плотник. С тобою, сколько ни бросай кости, — все выходит голь да чека! — Сладость вдруг разом слетела с лица Стюрмира. Маленькие глазки сверкнули холодом, взгляд стал мрачен, и улыбка искривила рот в жестокую гримасу.

— Да уж! — гаркнул Нилус Ягнятник. — Может, пора уже поставить на кон что покрупней? А то что-то ты мелко играешь, Грош!

Торлейв обернулся к Нилу су. Тот изучал его исподлобья, осклабившись, будто оценивал товар на рынке. И снова Торлейву вспомнился разговор, случайно подслушанный давно, в детстве. За дверью говорили Хольгер и Стурла.

«…Страшнее лютого зверя», — сказал тогда Стурла.

«Даже дикий вепрь являет порой милосердие, но не Ягнятник, — дрогнувшим голосом ответил Хольгер. — Ты помнишь, как погиб Сэмунд с Согнсьяра?» «Они загнали его в угол, — прошептал Стурла. — Меч его сломался. Подонок Ягнятник велел ему лечь на землю, лицом вниз. Сэмунд лег, раскинув руки крестом и сказал: „Рази сильнее!“ И тогда Ягнятник зарубил его с трех ударов; с одного не сумел».

Торлейв сжал зубы. Одна надежда, что Вильгельмина его поняла. Тогда, может статься, она уже бежит через выгон или даже через лес. Что будет с ним самим, его не очень беспокоило. В конце концов, с ним был Задира. «Рази сильнее!» — снова вспомнил он и посмотрел на Нилуса.

Тот вдруг поднял голову. Серые глаза Торлейва смотрели спокойно, лишь стальной их блеск выдавал гнев, переполнявший сердце. Нилус начал багроветь, но потом расхохотался Торлейву в лицо и отвернулся.

— Сдается мне, ты, сын Хольгера, знаешь куда больше, чем говоришь! — вдруг проворчал Финн, сверля Торлейва своим правым, карим глазом. — Требуешь речей открытых, а сам таишь что-то? Уж не то ли, что мы потеряли здесь третьего дня?

Вещь, между прочим, ценная, за ее сокрытие можно тебя обвинить и в воровстве.

— Да, ты прав, Финнбьёрн Черный Посох, — сказал Торлейв. Колдун вздрогнул, услыхав свое настоящее имя. — Я собирался вам сразу его вернуть, да запамятовал за разговорами.

Он опустил руку в поясную сумку, нащупал оплавленный наконечник болта и метнул его по столу так, что тот с грохотом покатился к Финну. Колдун вскочил на ноги, накрыл наконечник ладонью, потом поднес его к глазам.

— О, проклятье тебе, сын Хольгера! — прошипел он.

— Что это? — спросил Стюрмир, наклонившись к колдуну.

— Смотри! — воскликнул тот.

— Проклятье! — завопил и Стюрмир. — А я-то рассчитывал отыскать ее!

— Теперь не получится, — сказал Финн дрогнувшим голосом. — Серебро потеряло свою силу. Кто научил тебя сделать это, Торлейв, сын Хольгера? Ибо не мог ты сам, своим умом, дойти до такого. Старуха, старуха, старая ведьма!.. Она почуяла мой наговор, она пела мне во вред! Сломала мою ворожбу. И ты все это знаешь, сын Хольгера!

— Мне, право, жаль, — насмешливо сказал Торлейв. Под столом он ощупал рукоять Задиры. Тот отозвался на прикосновенье, рукоять сама удобно легла в ладонь.

— Я сделаю новый! — пообещал Финн. — За три ночи сделаю! Повторю сочетанье рун и наложу другое заклятье.

— Но полнолуние сегодня! — Круглое лицо Стюрмира вытянулось.

— Именно так, — подтвердил Финн. — Но что же ты хочешь от меня? Не в моих силах запретить Мани выходить на небосклон.

— Мне плевать на вашу ворожбу и на ваши полнолуния! — стукнув кулаком по столу, вскричал Нилус из Гиске. — Этот щенок должен ответить за свою наглость! Скажи, сын Хольгера с Пригорков, ты ведь уже догадался обо всем? Вижу по твоим глазам, что да: я хорошо изучил вашу мужичью породу. Но не надейся, что сможешь отвертеться; ты ответишь за всё.

— Спокойно! — Стюрмир пытался сдержать накалявшиеся страсти. — Настанет время, и он за всё ответит! После тинга.

— Где девчонка? — рявкнул Нилу с. — Почему ее до сих пор нет? Уж не сбежала ли?



Тут дверь распахнулась, и на пороге появилась Вильгельмина, одетая в теплую отцову куртку, с кружкою пахты в руках. Торлейв вскочил. А он надеялся, что она давно покинула усадьбу! Страх горячей волной ударил ему в виски.

— Я принесла, что ты просил, — сказала Вильгельмина. — Прости, что так долго, пришлось ходить в погреб. Пахта холодная, может, подождешь, пока согреется?

— Что-то я расхотел пить, извини, Мина, — проговорил Торлейв. — Полагаю, мне и в самом деле пора домой. Тетка беспокоится, когда я поздно возвращаюсь.

— Торве?.. — Вильгельмина смотрела на него растерянно.

Он прошел вдоль стола и встал рядом с нею, сильно сжав ее локоть.

— Правильно, — закивал Стюрмир. — Ступай, парень с Пригорков. Завтра тяжелый день, встретимся на похоронах.

— Стюрмир, — начал Нилус, — ты хочешь его отпустить после всего, что…

— Заткнись, — оборвал тот. — Что он может кому-то сказать? Кто будет слушать его бред? Ступай, плотник, ступай себе. Увидимся завтра.