Злая река
Часть 34 из 67 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Колдмун снова предложил банкноту, но безрезультатно. Он занервничал: почему этот человек не берет деньги?
Запатеро посмотрел на него:
— Позвольте спросить, почему вас так интересует именно Мартина?
— Как и вы, я человек, выполняющий свою работу, и моя работа состоит в том, чтобы выяснить, что случилось с этой женщиной. К сожалению, я не могу сказать вам больше. Я работаю на хороших ребят — это все, что я могу сказать.
— Я принимаю ваше объяснение, — сказал наконец Запатеро и взял банкноту, аккуратно сложил ее и сунул в свой бумажник. — Пожалуйста, не говорите Эль-Монито, что вы встречались со мной. Он человек очень скрытный.
Когда Колдмун поднялся, собираясь уходить, Запатеро добавил:
— И, сеньор, он очень нервный человек. Нервный и с пистолетом — не самое хорошее сочетание.
37
Сорок пять минут спустя в дверь постучали. Потом в камеру проскользнул Флако. Он ничего не сказал, но этого и не требовалось: его взгляд переместился со Смитбека на листы бумаги, затем обратно. Сначала он не делал попытки подойти. Его явно сжигало любопытство, но, видимо, эта пауза дала ему время поразмыслить о рисках связей с пленниками.
Смитбек показал на рукопись:
— Это сделал ты? Ты сам?
— Sí.
— Правда? Извини, я не называю тебя лжецом, просто это… — он перелистал страницы, — действительно здорово.
На самом деле то, что он увидел, было не так уж здорово. Рисунки были неплохие — на их стиль, видимо, сильно повлияло искусство татуировки, которое, вероятно, и стало толчком. По иронии судьбы умение Флако лучше всего проявилось в лаконичных карандашных набросках, оставленных то тут, то там, судя по всему, для дальнейшей перерисовки чернилами. Возможно, у парня и впрямь был врожденный талант художника.
Сама же история не лезла ни в какие ворота. Отчасти, конечно, это объяснялось смесью испанского и английского — расшифровать эту смесь Смитбеку не всегда удавалось. Но перевод довольно легко организовать, а орфографические и синтаксические ошибки — ликвидировать. Главная трудность состояла в глупом и невероятном сюжете. Предположительно, это была автобиография бандита-мачо, украшенная экстравагантным и фантастическим насилием, невообразимыми сексуальными сценами и смехотворным героем с грудью колесом, который побеждает силы зла в фантазийной вселенной. Чистое говно.
— Блестящая работа, — продолжал Смитбек, — иллюстрации очень живые, производят сильное впечатление!
Он не скупился на похвалы, разглагольствуя об убедительности сюжета и о том, насколько свежим персонажем предстает главный герой, Эль-Асеро, — Смитбек объяснил, что это два критически важных элемента, необходимые для выдающейся истории.
— Ты ее кому-нибудь уже показывал? — спросил он в заключение.
– ¿Qué? — нахмурился Флако.
Смитбек принялся рассказывать об обязательных предварительных условиях издания графического романа. Он объяснил, что это трудоемкий процесс: подготовка образца, поиски агента, надежда заинтересовать издателя. Отправка рукописи, ожидание неделя за неделей, получение одного отказа за другим. А все потому, что нужны связи. Это как в наркобизнесе. Связи — это все.
Этот гениальный ход лежал в логике, доступной пониманию Флако.
Однако им все же может подфартить, продолжал Смитбек (вставляя «мы» и «наше» в свой совет), поскольку немалое число издателей графических романов все еще принимают рукописи без посредничества. И в отличие от коммерческих издателей не все они сосредоточены в Нью-Йорке: «Дрон и Квотерли» — в Канаде, а «Дарк Хорс» — в Орегоне, например. И конечно, маленький издательский дом его друга находится прямо здесь, во Флориде. Ведя разговор в этом направлении, Смитбек разыграл свои отношения с издателем, которого назвал Биллом Джонсоном, выбрав имя, принадлежавшее к разряду тех, что не поддавались успешному поиску в «Гугле». Он напустил тумана насчет названия фирмы, потому что это Флако мог легко проверить. Он еще раз подчеркнул, что издательский бизнес, как и многие другие, построен на отношениях. Войти в дверь — это уже половина победы.
А с этим, закончил Смитбек, он может легко помочь.
— Его офис на Келлог-стрит, — сказал Смитбек, называя ухоженную, безопасную улицу в центре города, одну из немногих известных ему в Форт-Майерсе. — Мы с ним иногда встречаемся за ланчем. Мне с ним встретиться проще простого. — Он щелкнул пальцами.
— И он ее будет читать? Мою книгу? — спросил Флако, словно ему предложили мастер-ключ от Форт-Нокса.
— Если я отнесу ему книгу, mi amigo, он прямо сразу и прочтет. Пока я жду.
Флако, чье возбуждение постоянно росло во время этого разговора, внезапно помрачнел и ушел в себя. Несколько секунд спустя он протянул руку:
— Дай мне книгу.
Смитбек отдал ему книгу. Флако сунул рукопись в карман, развернулся и вышел.
«Сукин сын», — подумал Смитбек. А ведь почти уговорил.
Десять минут спустя Флако вернулся:
— Ты врешь. Бежать хочешь.
Смитбек покачал головой:
— Куда я убегу? Вы знаете мое имя. У вас мои права — вам известно, где я живу, где работаю. Слушай, если не веришь мне, идем вместе.
Но Флако покачал головой:
— Бахвал завтра приедет. Если он узнает, что мы ходили…
Просматривая комикс, Смитбек также собирал дерево решений по теории игр. Теперь он разыгрывал наилучшие из своих ограниченных вариантов.
— Ну хорошо, я пойду утром. Мы пойдем утром, — поспешно поправился он, когда выражение лица Флако изменилось. — Ты будешь ждать снаружи, на углу. Лучше, чтобы Билл сначала не видел тебя, потому что… ну, ты понимаешь…
Скорее жестами, чем словами, он объяснил, как устрашающее поведение Флако может первоначально отвратить издателя, хотя в конечном счете Джонсон оценит реализм, который Флако может привнести в его работу.
Пока Смитбек обрисовывал ситуацию, Флако, похоже, мучили сомнения. Наконец он покачал головой:
— Нет. Demasiado peligroso. Слишком опасно.
— Слушай, мы сделаем это быстро. Я войду, поздороваюсь с ним, возбужу его твоей рукописью, отдам ее ему и уйду. Пусть изучает. Ему достаточно будет прочитать, и он увидит гениальность твоей истории. А потом можешь сам с ним общаться. После этого я тебе уже не нужен.
— Поговори с ним сейчас. Позвони.
— Флако, так дела не делаются! Все только при личной встрече! Как в наркобизнесе. Ты бы стал с кем-то делать бизнес по телефону, если ты человека в глаза не видел? Нет, конечно!
Флако это не убедило, его творческие амбиции явно воевали с инстинктом самосохранения.
— Peligroso, — повторил он.
Смитбек разыграл последнюю карту.
— Тебе решать, — сказал он. — Но другого такого шанса у тебя не будет. Послушай. Он знаком со всеми важными людьми в Голливуде. А для такого привлекательного персонажа, как твой Эль-Асеро, фильм, приуроченный к выходу книги, сериальные соглашения… — Он покачал головой. — Билл обогатил многих художников.
Они замолчали, когда в коридоре раздались шаги. Флако вытянул губы:
— Ладно, посмотрим. Если Карлос уйдет утром…
Он пожал плечами с напускным безразличием, но Смитбек видел, что парень едва сдерживает возбуждение.
— Мне нужно будет привести себя в порядок. — Смитбек показал на свою помятую одежду, на засохшую корку блевотины, все еще прилипавшую к его голове.
— Посмотрим, — повторил Флако. — А ты помни: скажешь слово Карлосу, и… Так что лучше помалкивай. — Он вытащил свой выкидной нож и для убедительности показал на рот Смитбека. Потом убрал нож обратно. — Сейчас принесу обед.
С этими словами он развернулся и вышел из импровизированной камеры. Дверь за ним закрылась на замок.
38
Констанс и Пендергаст сидели в шезлонгах на широкой веранде, глядя на запад, на воду залива, наблюдая за солнцем, скользящим к западному горизонту. В поле их зрения летали пеликаны, чайки, кулики — черные точки на розовом, голубом и золотом. На столе близ двери лежал полицейский сканер Колдмуна — агент оставил его, отправившись в Центральную Америку. Сканер был постоянно включен, хотя и с минимальным звуком, его тихое потрескивание можно было счесть за фоновую полицейскую музыку. Они расслаблялись вот уже больше часа, и их беседа, несмотря на неспешный обмен репликами, то и дело прерываемый молчанием, представляла для обоих немалый интерес. Они говорили о том, как «Carceri» Пиранези[58] смогли повлиять по меньшей мере на три области человеческой деятельности — живопись, литературу и Евклидову геометрию. Геометрия косвенным образом привела их к разговору о доме, в котором они сейчас обитали, к спору о том, может ли его симметричный фасад и многочисленные формальные детали — форма окон, кессонированные потолки, лепка рококо — и в самом деле быть примером викторианской архитектуры приморского стиля. Раз или два Пендергаст очень деликатно спрашивал, как именно Констанс проводит свои дни, и каждый раз Констанс с неменьшим изяществом уходила от ответа.
— Необыкновенно, правда? — сказала вдруг Констанс.
— Ты о чем, моя дорогая? — спросил Пендергаст.
Разговор в ту минуту шел о том, какой аперитив благороднее — «Кампари» или «Апероль».
— О том, как солнце заходит за море. Поначалу кажется, что оно опускается очень неторопливо, его движение почти незаметно. Но по мере приближения к горизонту оно ускоряется, словно им движет какая-то невидимая стихийная сила.
— Этому есть научное объяснение, — сказал Пендергаст, пригубливая «Кампари». — Но для меня предпочтительнее твоя мысль о стихийной силе.
— Заход — это время воздать благодарность силам стихии, а не беседовать о науке.
Он едва заметно улыбнулся.
В этот момент зазвонил его сотовый. Пендергаст достал его из кармана пиджака, посмотрел на опознанный номер, который ничего ему не говорил, и ответил:
— Пендергаст.
— Хорошо, — раздался голос в трубке. — И вы ответили по своему рабочему телефону, что облегчает разговор.
Пендергаст узнал голос ответственного заместителя директора Пикетта. Но голос этот звучал необычно, в нем чувствовалось напряжение.
Запатеро посмотрел на него:
— Позвольте спросить, почему вас так интересует именно Мартина?
— Как и вы, я человек, выполняющий свою работу, и моя работа состоит в том, чтобы выяснить, что случилось с этой женщиной. К сожалению, я не могу сказать вам больше. Я работаю на хороших ребят — это все, что я могу сказать.
— Я принимаю ваше объяснение, — сказал наконец Запатеро и взял банкноту, аккуратно сложил ее и сунул в свой бумажник. — Пожалуйста, не говорите Эль-Монито, что вы встречались со мной. Он человек очень скрытный.
Когда Колдмун поднялся, собираясь уходить, Запатеро добавил:
— И, сеньор, он очень нервный человек. Нервный и с пистолетом — не самое хорошее сочетание.
37
Сорок пять минут спустя в дверь постучали. Потом в камеру проскользнул Флако. Он ничего не сказал, но этого и не требовалось: его взгляд переместился со Смитбека на листы бумаги, затем обратно. Сначала он не делал попытки подойти. Его явно сжигало любопытство, но, видимо, эта пауза дала ему время поразмыслить о рисках связей с пленниками.
Смитбек показал на рукопись:
— Это сделал ты? Ты сам?
— Sí.
— Правда? Извини, я не называю тебя лжецом, просто это… — он перелистал страницы, — действительно здорово.
На самом деле то, что он увидел, было не так уж здорово. Рисунки были неплохие — на их стиль, видимо, сильно повлияло искусство татуировки, которое, вероятно, и стало толчком. По иронии судьбы умение Флако лучше всего проявилось в лаконичных карандашных набросках, оставленных то тут, то там, судя по всему, для дальнейшей перерисовки чернилами. Возможно, у парня и впрямь был врожденный талант художника.
Сама же история не лезла ни в какие ворота. Отчасти, конечно, это объяснялось смесью испанского и английского — расшифровать эту смесь Смитбеку не всегда удавалось. Но перевод довольно легко организовать, а орфографические и синтаксические ошибки — ликвидировать. Главная трудность состояла в глупом и невероятном сюжете. Предположительно, это была автобиография бандита-мачо, украшенная экстравагантным и фантастическим насилием, невообразимыми сексуальными сценами и смехотворным героем с грудью колесом, который побеждает силы зла в фантазийной вселенной. Чистое говно.
— Блестящая работа, — продолжал Смитбек, — иллюстрации очень живые, производят сильное впечатление!
Он не скупился на похвалы, разглагольствуя об убедительности сюжета и о том, насколько свежим персонажем предстает главный герой, Эль-Асеро, — Смитбек объяснил, что это два критически важных элемента, необходимые для выдающейся истории.
— Ты ее кому-нибудь уже показывал? — спросил он в заключение.
– ¿Qué? — нахмурился Флако.
Смитбек принялся рассказывать об обязательных предварительных условиях издания графического романа. Он объяснил, что это трудоемкий процесс: подготовка образца, поиски агента, надежда заинтересовать издателя. Отправка рукописи, ожидание неделя за неделей, получение одного отказа за другим. А все потому, что нужны связи. Это как в наркобизнесе. Связи — это все.
Этот гениальный ход лежал в логике, доступной пониманию Флако.
Однако им все же может подфартить, продолжал Смитбек (вставляя «мы» и «наше» в свой совет), поскольку немалое число издателей графических романов все еще принимают рукописи без посредничества. И в отличие от коммерческих издателей не все они сосредоточены в Нью-Йорке: «Дрон и Квотерли» — в Канаде, а «Дарк Хорс» — в Орегоне, например. И конечно, маленький издательский дом его друга находится прямо здесь, во Флориде. Ведя разговор в этом направлении, Смитбек разыграл свои отношения с издателем, которого назвал Биллом Джонсоном, выбрав имя, принадлежавшее к разряду тех, что не поддавались успешному поиску в «Гугле». Он напустил тумана насчет названия фирмы, потому что это Флако мог легко проверить. Он еще раз подчеркнул, что издательский бизнес, как и многие другие, построен на отношениях. Войти в дверь — это уже половина победы.
А с этим, закончил Смитбек, он может легко помочь.
— Его офис на Келлог-стрит, — сказал Смитбек, называя ухоженную, безопасную улицу в центре города, одну из немногих известных ему в Форт-Майерсе. — Мы с ним иногда встречаемся за ланчем. Мне с ним встретиться проще простого. — Он щелкнул пальцами.
— И он ее будет читать? Мою книгу? — спросил Флако, словно ему предложили мастер-ключ от Форт-Нокса.
— Если я отнесу ему книгу, mi amigo, он прямо сразу и прочтет. Пока я жду.
Флако, чье возбуждение постоянно росло во время этого разговора, внезапно помрачнел и ушел в себя. Несколько секунд спустя он протянул руку:
— Дай мне книгу.
Смитбек отдал ему книгу. Флако сунул рукопись в карман, развернулся и вышел.
«Сукин сын», — подумал Смитбек. А ведь почти уговорил.
Десять минут спустя Флако вернулся:
— Ты врешь. Бежать хочешь.
Смитбек покачал головой:
— Куда я убегу? Вы знаете мое имя. У вас мои права — вам известно, где я живу, где работаю. Слушай, если не веришь мне, идем вместе.
Но Флако покачал головой:
— Бахвал завтра приедет. Если он узнает, что мы ходили…
Просматривая комикс, Смитбек также собирал дерево решений по теории игр. Теперь он разыгрывал наилучшие из своих ограниченных вариантов.
— Ну хорошо, я пойду утром. Мы пойдем утром, — поспешно поправился он, когда выражение лица Флако изменилось. — Ты будешь ждать снаружи, на углу. Лучше, чтобы Билл сначала не видел тебя, потому что… ну, ты понимаешь…
Скорее жестами, чем словами, он объяснил, как устрашающее поведение Флако может первоначально отвратить издателя, хотя в конечном счете Джонсон оценит реализм, который Флако может привнести в его работу.
Пока Смитбек обрисовывал ситуацию, Флако, похоже, мучили сомнения. Наконец он покачал головой:
— Нет. Demasiado peligroso. Слишком опасно.
— Слушай, мы сделаем это быстро. Я войду, поздороваюсь с ним, возбужу его твоей рукописью, отдам ее ему и уйду. Пусть изучает. Ему достаточно будет прочитать, и он увидит гениальность твоей истории. А потом можешь сам с ним общаться. После этого я тебе уже не нужен.
— Поговори с ним сейчас. Позвони.
— Флако, так дела не делаются! Все только при личной встрече! Как в наркобизнесе. Ты бы стал с кем-то делать бизнес по телефону, если ты человека в глаза не видел? Нет, конечно!
Флако это не убедило, его творческие амбиции явно воевали с инстинктом самосохранения.
— Peligroso, — повторил он.
Смитбек разыграл последнюю карту.
— Тебе решать, — сказал он. — Но другого такого шанса у тебя не будет. Послушай. Он знаком со всеми важными людьми в Голливуде. А для такого привлекательного персонажа, как твой Эль-Асеро, фильм, приуроченный к выходу книги, сериальные соглашения… — Он покачал головой. — Билл обогатил многих художников.
Они замолчали, когда в коридоре раздались шаги. Флако вытянул губы:
— Ладно, посмотрим. Если Карлос уйдет утром…
Он пожал плечами с напускным безразличием, но Смитбек видел, что парень едва сдерживает возбуждение.
— Мне нужно будет привести себя в порядок. — Смитбек показал на свою помятую одежду, на засохшую корку блевотины, все еще прилипавшую к его голове.
— Посмотрим, — повторил Флако. — А ты помни: скажешь слово Карлосу, и… Так что лучше помалкивай. — Он вытащил свой выкидной нож и для убедительности показал на рот Смитбека. Потом убрал нож обратно. — Сейчас принесу обед.
С этими словами он развернулся и вышел из импровизированной камеры. Дверь за ним закрылась на замок.
38
Констанс и Пендергаст сидели в шезлонгах на широкой веранде, глядя на запад, на воду залива, наблюдая за солнцем, скользящим к западному горизонту. В поле их зрения летали пеликаны, чайки, кулики — черные точки на розовом, голубом и золотом. На столе близ двери лежал полицейский сканер Колдмуна — агент оставил его, отправившись в Центральную Америку. Сканер был постоянно включен, хотя и с минимальным звуком, его тихое потрескивание можно было счесть за фоновую полицейскую музыку. Они расслаблялись вот уже больше часа, и их беседа, несмотря на неспешный обмен репликами, то и дело прерываемый молчанием, представляла для обоих немалый интерес. Они говорили о том, как «Carceri» Пиранези[58] смогли повлиять по меньшей мере на три области человеческой деятельности — живопись, литературу и Евклидову геометрию. Геометрия косвенным образом привела их к разговору о доме, в котором они сейчас обитали, к спору о том, может ли его симметричный фасад и многочисленные формальные детали — форма окон, кессонированные потолки, лепка рококо — и в самом деле быть примером викторианской архитектуры приморского стиля. Раз или два Пендергаст очень деликатно спрашивал, как именно Констанс проводит свои дни, и каждый раз Констанс с неменьшим изяществом уходила от ответа.
— Необыкновенно, правда? — сказала вдруг Констанс.
— Ты о чем, моя дорогая? — спросил Пендергаст.
Разговор в ту минуту шел о том, какой аперитив благороднее — «Кампари» или «Апероль».
— О том, как солнце заходит за море. Поначалу кажется, что оно опускается очень неторопливо, его движение почти незаметно. Но по мере приближения к горизонту оно ускоряется, словно им движет какая-то невидимая стихийная сила.
— Этому есть научное объяснение, — сказал Пендергаст, пригубливая «Кампари». — Но для меня предпочтительнее твоя мысль о стихийной силе.
— Заход — это время воздать благодарность силам стихии, а не беседовать о науке.
Он едва заметно улыбнулся.
В этот момент зазвонил его сотовый. Пендергаст достал его из кармана пиджака, посмотрел на опознанный номер, который ничего ему не говорил, и ответил:
— Пендергаст.
— Хорошо, — раздался голос в трубке. — И вы ответили по своему рабочему телефону, что облегчает разговор.
Пендергаст узнал голос ответственного заместителя директора Пикетта. Но голос этот звучал необычно, в нем чувствовалось напряжение.