Зюзя. Книга третья
Часть 36 из 44 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
На добермана старался не смотреть. Боялся. Боялся до жути, до одури, до холодного пота под рубахой увидеть в её глазах нечто... сам не знаю, что.
– Кто её убил?
Ни «как», ни «зачем», ни «почему»...
Кто?
Хороший вопрос. Точный, отметающий лишнее. А я себя стеклом ощущаю. Простым, прозрачным стеклом, через которое видно и ту, и эту сторону, смотря откуда глядеть. И вот ему хочется выразить эмоции, отреагировать на происходящее, но оно не может. Знает, если дёрнется — разлетится на острые осколки и никогда не восстановится. И неважно, что каждый осколок — это тоже стекло, через которое так же можно любоваться миром и кривлять забавные рожицы, веселя... некого уже веселить. В прошлом остались такие забавы. Оно больше никогда не будет целым. Навсегда останется битым, опасным, норовящим за новое, никчёмное состояние порезать в отместку своей острой кромкой любого, кто прикоснётся. Потом — недовольные люди, ведро, помойка...
Потому и держатся стёкла изо всех сил, не хотят биться.
С нами – не мёртвыми – сложнее, мы уже разбились. В первый раз — у погребального костра неподалёку отсюда, напополам. Не сдались, сделали вид, что мы крепкие, надёжные, готовые вытерпеть и не такое. Думали, что получилось себя обмануть. И вот — снова напополам. Четвертушка от нас осталась. Мелкая, слабая, незаметная.
Что дальше?..
Заплакать бы, да слёз в себе найти не могу. Жмурюсь, щурюсь от нестерпимой рези в глазу, в горле образовался сухой, не дающий дышать комок. Его глотаешь, глотаешь... и не можешь протолкнуть в себя.
Мало воздуха.
Разумная ждала, не тормошила. Я слышал её дыхание, чувствовал её боль.
Но надо ответить.
— Сейчас посмотрю, — кое-как протолкнул слова наружу. – Подожди...
Неуверенно, будто делаю что-то постыдное, предающее маленькую разумную, заставил себя сконцентрироваться на ранах Роси. Одна большая, глубокая, в палец шириной, начинающаяся под нижней челюстью и идущая по шее наискосок и другая, поменьше, в спине, немного левее позвоночника. Третья, больше похожая на царапину, вытянулась от крестца по левому бедру. Голова осталась цела, за исключением ушей. От перепада давления при взрыве из них выступила кровь.
Края у всех повреждений рваные, незнакомые. Не дробь, не картечь, не зубы. О пуле или самопальных зарядах с рубленым железом и говорить нечего. Не знаю, с чем сравнить... Единственное, что я могу с относительной уверенностью сказать – умерла наша разведчица от потери крови. Под шеей изрядная лужица натекла. Потемневшая, с вкраплениями шерстинок и успевшая подзапылиться.
Раздвинул пальцами рану на шее – разворочено всё. Где сосуды, где мясо – сразу и не разберёшь.
Надо осмотреться тщательнее, ответы нам очень нужны. С подробностями.
– Стой тут. Не ходи за мной, – бросил я Зюзе. – Посмотрю, что внутри.
Поднявшись на ноги, отошёл на пару шагов назад, задрал голову. Обычная пятиэтажка. Жёлто-серая, с обгрызенными ветром краями межпанельных швов и разномастно застеклёнными балконами. Бывал здесь неоднократно. И Рося бывала. Что её сюда погнало? Зачем пошла? Внутри же нет ничего ценного – неоднократно вместе с ней пустые квартиры обшаривали!
Бочком, стараясь не наступить в кровь, вошёл в подъезд. И всё сразу стало понятно.
Рося подорвалась на растяжке. Вон, посечённые осколками стены, кусочки проволоки, свежесодранная краска на нижней части перил как раз в том месте, где была привязана граната, мелкие кусочки железа тут и там, спусковой рычаг, отлетевший на ступеньки.
Страшная смерть. Я боюсь представить, какой ад творился здесь в момент срабатывания убийственного устройства.
Ограниченное пространство входа в старую хрущобу, взрыв, от которого наша разведчица никуда не смогла деться, медленное угасание в полном одиночестве...
В невидной с улицы части стены, на котором ещё висели несколько почтовых ящиков с выгнутыми хулиганьём в далёком прошлом дверцами, торчал искривлённый, волнистый ошкамёлок стали. Дотронулся пальцем – острый.
У самого выхода обратил внимание на дверь. Провисшую, с уклоном полотна немного вниз. Наверняка плотно не закрывалась. Там тоже оказалось немного проволоки, привязанной к вкрученному во внутреннюю обшивку крючку. На открытие, получается, установили. Потянул на себя – граната и сработала.
Без сомнений, умелец ставил. Чуткость отрегулировал, иначе, будь предохранительное кольцо пожёстче зафиксировано, Рося бы дверь не смогла открыть. Ей же за ручку не взяться, на себя молодецки не потянуть. Она лапкой или мордочкой действовала. Своим глазом видел несколько раз: просунет в щель кончик мордочки и отталкивает, помогая себе всем телом и норовя не столько дверь распахнуть, сколько протиснуться внутрь. Ловко это у неё получалось.
Так и тут случилось – приоткрыла, юркнула, замедление запала послушно отсчитало «раз, два, три», и...
От непроизвольно подсунутого воображением зрелища пробрал мороз по коже.
Тогда как установившие эту мерзость отсюда свалили?
И тут же хлопнул себя по лбу. Через окно одной из пустых квартир. Поставил подарочек, ухмыльнулся и вышел как Карлсон. Подниматься вверх по ступенькам для проверки не стал. Вернулся на улицу, оббежал дом, увидел приоткрытую раму балкона на втором этаже. Ну да, первые этажи же кирпичами заложены, нет смысла проходы пробивать. Возни много.
Нашёлся, получается, выход. Здесь низко, любой спрыгнет. Первый этаж практически на уровне земли.
Побрёл обратно. Доберман сидела рядом с подругой неподвижная, будто изваяние.
Неуклюже кашлянул, привлекая к себе внимание.
– Растяжка. Помнишь, я тебе рассказывал.
– Ты не ответил, – чёрная, остроухая голова медленно повернулась ко мне. – Кто её убил?
Голос в голове звучал совсем как при первой нашей встрече. Неживой, холодный, подкреплённый пугающим блеском Зюзиных глаз.
– Не знаю, – признался я. – Какие-то люди оставили здесь гранату, связав её проволокой с дверью. Рося зачем-то пошла в подъезд, носом, как вы умеете, приоткрыла дверь. Граната сработала.
Доберман вздохнула.
– Она хотела найти что-то важное. То, что тебе понравится. Оружие или патроны. Тебе не говорила. Говорила мне. Хотела сделать тебе радость. Искала везде.
Словно в рожу плюнули, в груди защемило...
А голова включилась.
– Зюзя! Здесь были люди? Нет... не так! Понятное дело, они здесь были... Точнее будет сказать – как давно здесь были люди? Да, так точнее. Ты их слышишь?!
Моя подруга не отреагировала. Она снова смотрела на погибшую, погрузившись в себя.
Присел рядом, положил руку на холку.
– Нужен твой нос! Если запах остался, мы можем найти того, кто это сделал!
В этот раз мне удалось достучаться до её сознания.
– Здесь я не слышу людей. Здесь плохо пахнет. Ничего не слышно.
– Ну так посмотри вокруг!
– А она? – в мыслеобразе Рося была живой, любопытно-весёлой, с вываленным от жары языком и в окружении полевых цветов.
– Не волнуйся. Не бросим.
Нехотя, через себя разумная встала с асфальта на площадке перед подъездом, отошла в сторону. Принюхалась, прошлась по придомовой дороге.
– Не слышу.
– За дом сходи. Там попробуй.
Недоверчиво посматривая в мою сторону, она всё же не стала возражать и тяжело, свесив голову, зашла за угол. Вернулась быстро.
– Там были люди. Почти не слышно. Не найду. Много времени прошло. Есть след ноги. Вчера, думаю, слышно было лучше. Она пошла посмотреть. Ты ей сказал осмотреться...
Сука... Я, значит, корень всех бед... Удобно придумала, Витя во всём виноват...
И в ответ меня прорвало, словно старую дамбу в половодье:
– Что ты всё время в меня тыкаешь?! Ты послал!.. Ты сказал!.. Я что, по-твоему, смерти ей хотел? Да?! – впервые, начхав на последствия, захотелось врезать Зюзе по морде за столь обидные заявления. От души. – Ты так считаешь?! Так говори, не стесняйся! Назначай виноватого!!! Если тебе от этого лучше станет – на здоровье!!! Давай! Чего молчишь?! Ну!
Не помня себя, подбежал к доберману, упал на колени так, чтобы смотреть ей прямо в глаза. Ружьё полетело в сторону, глухо стукнувшись о старый бордюр.
– Давай! Давай!!! – слова пёрли наружу непрерывным потоком. – Я Росю убил! Конечно! Больше ведь некому! Ты же к этому всю эту канитель развела?! Ну а почему нет? Бублика же я застрелил! И Ольгу!..
Разумная молчала.
– Я. Жду. Когда. Ты. Скажешь, – от накатившего бешенства начался нервный тик, язык ворочался плохо, словно после укола у стоматолога, потому слова получалось исключительно выхаркивать.
Взгляд Зюзя не отвела. Не отвечала, не скалилась, не реагировала. Стояла и смотрела на беснующегося меня, будто ушатами ледяной воды окатывала. Одним, вторым, третьим...
В голове разгорался пожар. Сознание замерцало, за правой глазницей словно гвозди ковали. Мир поплыл...
Не выдержав, повалился на асфальт, обхватил голову руками и наконец-то заплакал, выпуская наружу всю скопившуюся боль, всю горечь утраты.
Доберман улеглась рядом, прижавшись тёплым боком ко мне, ткнулась лбом в локоть. Обдало нежностью.
Когда рыдания пошли на спад, разумная устало попросила:
– Её надо похоронить. И знай, я не думаю, что ты виноват. Прости... Мне тоже плохо и я не могу правильно думать. Получается неумно, обидно. Мне хочется всё исправить, вернуть. Но я не знаю, как.
– Оба мы хороши. Я тоже не хотел тебе зла. И я тоже многое бы отдал, чтобы всё исправить...
Нашу подругу мы похоронили в красивом месте за посёлком, под раскидистым дубом. Могилу рыли вместе. Я – ножом, доберман лапами. Земля не слишком нам противилась – управились быстро.
Вместо савана приспособил свою американскую куртку, предварительно зашив в ней дырочки от дроби – рука не поднималась маленькую разведчицу в рванину заворачивать.
Любой бы человек от такой мелочности пальцем бы у виска покрутил. Мне до лампочки. Не мог по-другому. Хотелось напоследок оставить Росе что-то своё, пропахшее нашей разномастной жизнью, привычное ей и знакомое, а не бездушно свалить тельце в яму и наскоро забросать землёй.
Доберман не возражала и терпеливо ждала, пока я управлюсь.
...Сделав над Росей холмик и основательно его утрамбовав, в изголовье положил несколько камней размером с кулак. Крупных поблизости не оказалось, но хоть так... Крест ставить побоялся. Увидят люди – потревожить могилку могут из любопытства. Или сломают по скотскому своему пониманию. Не кладбище же здесь – дуб.
– Кто её убил?
Ни «как», ни «зачем», ни «почему»...
Кто?
Хороший вопрос. Точный, отметающий лишнее. А я себя стеклом ощущаю. Простым, прозрачным стеклом, через которое видно и ту, и эту сторону, смотря откуда глядеть. И вот ему хочется выразить эмоции, отреагировать на происходящее, но оно не может. Знает, если дёрнется — разлетится на острые осколки и никогда не восстановится. И неважно, что каждый осколок — это тоже стекло, через которое так же можно любоваться миром и кривлять забавные рожицы, веселя... некого уже веселить. В прошлом остались такие забавы. Оно больше никогда не будет целым. Навсегда останется битым, опасным, норовящим за новое, никчёмное состояние порезать в отместку своей острой кромкой любого, кто прикоснётся. Потом — недовольные люди, ведро, помойка...
Потому и держатся стёкла изо всех сил, не хотят биться.
С нами – не мёртвыми – сложнее, мы уже разбились. В первый раз — у погребального костра неподалёку отсюда, напополам. Не сдались, сделали вид, что мы крепкие, надёжные, готовые вытерпеть и не такое. Думали, что получилось себя обмануть. И вот — снова напополам. Четвертушка от нас осталась. Мелкая, слабая, незаметная.
Что дальше?..
Заплакать бы, да слёз в себе найти не могу. Жмурюсь, щурюсь от нестерпимой рези в глазу, в горле образовался сухой, не дающий дышать комок. Его глотаешь, глотаешь... и не можешь протолкнуть в себя.
Мало воздуха.
Разумная ждала, не тормошила. Я слышал её дыхание, чувствовал её боль.
Но надо ответить.
— Сейчас посмотрю, — кое-как протолкнул слова наружу. – Подожди...
Неуверенно, будто делаю что-то постыдное, предающее маленькую разумную, заставил себя сконцентрироваться на ранах Роси. Одна большая, глубокая, в палец шириной, начинающаяся под нижней челюстью и идущая по шее наискосок и другая, поменьше, в спине, немного левее позвоночника. Третья, больше похожая на царапину, вытянулась от крестца по левому бедру. Голова осталась цела, за исключением ушей. От перепада давления при взрыве из них выступила кровь.
Края у всех повреждений рваные, незнакомые. Не дробь, не картечь, не зубы. О пуле или самопальных зарядах с рубленым железом и говорить нечего. Не знаю, с чем сравнить... Единственное, что я могу с относительной уверенностью сказать – умерла наша разведчица от потери крови. Под шеей изрядная лужица натекла. Потемневшая, с вкраплениями шерстинок и успевшая подзапылиться.
Раздвинул пальцами рану на шее – разворочено всё. Где сосуды, где мясо – сразу и не разберёшь.
Надо осмотреться тщательнее, ответы нам очень нужны. С подробностями.
– Стой тут. Не ходи за мной, – бросил я Зюзе. – Посмотрю, что внутри.
Поднявшись на ноги, отошёл на пару шагов назад, задрал голову. Обычная пятиэтажка. Жёлто-серая, с обгрызенными ветром краями межпанельных швов и разномастно застеклёнными балконами. Бывал здесь неоднократно. И Рося бывала. Что её сюда погнало? Зачем пошла? Внутри же нет ничего ценного – неоднократно вместе с ней пустые квартиры обшаривали!
Бочком, стараясь не наступить в кровь, вошёл в подъезд. И всё сразу стало понятно.
Рося подорвалась на растяжке. Вон, посечённые осколками стены, кусочки проволоки, свежесодранная краска на нижней части перил как раз в том месте, где была привязана граната, мелкие кусочки железа тут и там, спусковой рычаг, отлетевший на ступеньки.
Страшная смерть. Я боюсь представить, какой ад творился здесь в момент срабатывания убийственного устройства.
Ограниченное пространство входа в старую хрущобу, взрыв, от которого наша разведчица никуда не смогла деться, медленное угасание в полном одиночестве...
В невидной с улицы части стены, на котором ещё висели несколько почтовых ящиков с выгнутыми хулиганьём в далёком прошлом дверцами, торчал искривлённый, волнистый ошкамёлок стали. Дотронулся пальцем – острый.
У самого выхода обратил внимание на дверь. Провисшую, с уклоном полотна немного вниз. Наверняка плотно не закрывалась. Там тоже оказалось немного проволоки, привязанной к вкрученному во внутреннюю обшивку крючку. На открытие, получается, установили. Потянул на себя – граната и сработала.
Без сомнений, умелец ставил. Чуткость отрегулировал, иначе, будь предохранительное кольцо пожёстче зафиксировано, Рося бы дверь не смогла открыть. Ей же за ручку не взяться, на себя молодецки не потянуть. Она лапкой или мордочкой действовала. Своим глазом видел несколько раз: просунет в щель кончик мордочки и отталкивает, помогая себе всем телом и норовя не столько дверь распахнуть, сколько протиснуться внутрь. Ловко это у неё получалось.
Так и тут случилось – приоткрыла, юркнула, замедление запала послушно отсчитало «раз, два, три», и...
От непроизвольно подсунутого воображением зрелища пробрал мороз по коже.
Тогда как установившие эту мерзость отсюда свалили?
И тут же хлопнул себя по лбу. Через окно одной из пустых квартир. Поставил подарочек, ухмыльнулся и вышел как Карлсон. Подниматься вверх по ступенькам для проверки не стал. Вернулся на улицу, оббежал дом, увидел приоткрытую раму балкона на втором этаже. Ну да, первые этажи же кирпичами заложены, нет смысла проходы пробивать. Возни много.
Нашёлся, получается, выход. Здесь низко, любой спрыгнет. Первый этаж практически на уровне земли.
Побрёл обратно. Доберман сидела рядом с подругой неподвижная, будто изваяние.
Неуклюже кашлянул, привлекая к себе внимание.
– Растяжка. Помнишь, я тебе рассказывал.
– Ты не ответил, – чёрная, остроухая голова медленно повернулась ко мне. – Кто её убил?
Голос в голове звучал совсем как при первой нашей встрече. Неживой, холодный, подкреплённый пугающим блеском Зюзиных глаз.
– Не знаю, – признался я. – Какие-то люди оставили здесь гранату, связав её проволокой с дверью. Рося зачем-то пошла в подъезд, носом, как вы умеете, приоткрыла дверь. Граната сработала.
Доберман вздохнула.
– Она хотела найти что-то важное. То, что тебе понравится. Оружие или патроны. Тебе не говорила. Говорила мне. Хотела сделать тебе радость. Искала везде.
Словно в рожу плюнули, в груди защемило...
А голова включилась.
– Зюзя! Здесь были люди? Нет... не так! Понятное дело, они здесь были... Точнее будет сказать – как давно здесь были люди? Да, так точнее. Ты их слышишь?!
Моя подруга не отреагировала. Она снова смотрела на погибшую, погрузившись в себя.
Присел рядом, положил руку на холку.
– Нужен твой нос! Если запах остался, мы можем найти того, кто это сделал!
В этот раз мне удалось достучаться до её сознания.
– Здесь я не слышу людей. Здесь плохо пахнет. Ничего не слышно.
– Ну так посмотри вокруг!
– А она? – в мыслеобразе Рося была живой, любопытно-весёлой, с вываленным от жары языком и в окружении полевых цветов.
– Не волнуйся. Не бросим.
Нехотя, через себя разумная встала с асфальта на площадке перед подъездом, отошла в сторону. Принюхалась, прошлась по придомовой дороге.
– Не слышу.
– За дом сходи. Там попробуй.
Недоверчиво посматривая в мою сторону, она всё же не стала возражать и тяжело, свесив голову, зашла за угол. Вернулась быстро.
– Там были люди. Почти не слышно. Не найду. Много времени прошло. Есть след ноги. Вчера, думаю, слышно было лучше. Она пошла посмотреть. Ты ей сказал осмотреться...
Сука... Я, значит, корень всех бед... Удобно придумала, Витя во всём виноват...
И в ответ меня прорвало, словно старую дамбу в половодье:
– Что ты всё время в меня тыкаешь?! Ты послал!.. Ты сказал!.. Я что, по-твоему, смерти ей хотел? Да?! – впервые, начхав на последствия, захотелось врезать Зюзе по морде за столь обидные заявления. От души. – Ты так считаешь?! Так говори, не стесняйся! Назначай виноватого!!! Если тебе от этого лучше станет – на здоровье!!! Давай! Чего молчишь?! Ну!
Не помня себя, подбежал к доберману, упал на колени так, чтобы смотреть ей прямо в глаза. Ружьё полетело в сторону, глухо стукнувшись о старый бордюр.
– Давай! Давай!!! – слова пёрли наружу непрерывным потоком. – Я Росю убил! Конечно! Больше ведь некому! Ты же к этому всю эту канитель развела?! Ну а почему нет? Бублика же я застрелил! И Ольгу!..
Разумная молчала.
– Я. Жду. Когда. Ты. Скажешь, – от накатившего бешенства начался нервный тик, язык ворочался плохо, словно после укола у стоматолога, потому слова получалось исключительно выхаркивать.
Взгляд Зюзя не отвела. Не отвечала, не скалилась, не реагировала. Стояла и смотрела на беснующегося меня, будто ушатами ледяной воды окатывала. Одним, вторым, третьим...
В голове разгорался пожар. Сознание замерцало, за правой глазницей словно гвозди ковали. Мир поплыл...
Не выдержав, повалился на асфальт, обхватил голову руками и наконец-то заплакал, выпуская наружу всю скопившуюся боль, всю горечь утраты.
Доберман улеглась рядом, прижавшись тёплым боком ко мне, ткнулась лбом в локоть. Обдало нежностью.
Когда рыдания пошли на спад, разумная устало попросила:
– Её надо похоронить. И знай, я не думаю, что ты виноват. Прости... Мне тоже плохо и я не могу правильно думать. Получается неумно, обидно. Мне хочется всё исправить, вернуть. Но я не знаю, как.
– Оба мы хороши. Я тоже не хотел тебе зла. И я тоже многое бы отдал, чтобы всё исправить...
Нашу подругу мы похоронили в красивом месте за посёлком, под раскидистым дубом. Могилу рыли вместе. Я – ножом, доберман лапами. Земля не слишком нам противилась – управились быстро.
Вместо савана приспособил свою американскую куртку, предварительно зашив в ней дырочки от дроби – рука не поднималась маленькую разведчицу в рванину заворачивать.
Любой бы человек от такой мелочности пальцем бы у виска покрутил. Мне до лампочки. Не мог по-другому. Хотелось напоследок оставить Росе что-то своё, пропахшее нашей разномастной жизнью, привычное ей и знакомое, а не бездушно свалить тельце в яму и наскоро забросать землёй.
Доберман не возражала и терпеливо ждала, пока я управлюсь.
...Сделав над Росей холмик и основательно его утрамбовав, в изголовье положил несколько камней размером с кулак. Крупных поблизости не оказалось, но хоть так... Крест ставить побоялся. Увидят люди – потревожить могилку могут из любопытства. Или сломают по скотскому своему пониманию. Не кладбище же здесь – дуб.