Зюзя. Книга третья
Часть 20 из 44 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
– Потом? – удивлённо переспросил динамик. – Потом согласно процедуры и наших законов. Кому – по всей строгости, уж извините... кому – трудовые лагеря. Женщины и дети после следствия отправятся в общие дома, жить как жили.
– Вот так вот, напрямую, – каркнул, обведя всех взглядом, Петрович. – Почему не соврал? Наобещал бы с три короба, как ты умеешь.
– А смысл? – не стал тянуть с разъяснениями особист. – К чему сказки? Реальное наказание лишь единицам светит, да и то – вопрос... Я же не кровожаден, сами знаете. Люди – наше главное богатство. Андрей Петрович, – неожиданно жалобно, с нотками отеческой грусти, сменил тон Фролов. – Не мешайте вашим последователям самим решать, как им жить дальше. Просто отойдите в сторону, не давите авторитетом. У вас полчаса на принятие решения. Отбой связи.
Последние слова произвели эффект разорвавшейся бомбы. Говорили все, силясь перекричать друг друга. Непонятно, обрывками, стремясь выплеснуть наружу страх и эмоции. На нешироком помосте сразу стало тесно.
Я посмотрел на Петровича – держится. Губы в ниточку, глаза полуприкрыты, на щеках нездоровый румянец. Не знаю, зачем – перевёл взгляд за ограду. Мужичок-парламентёр уже подбегал к грузовику, потеряв где-то по дороге свою палку с тряпкой. Ушёл, значит... Ну и молодец. Наверное, до одури жутко в одиночку на стволы ходить.
Шум разгорался. Не выдержав, некоторые из защитников поспрыгивали на землю и оттуда спорили с оппонентами. Фролов добился своего – перессорил всех со всеми. Быстро управился... И теперь наверняка ждёт, когда откроются ворота, посматривая на часы своей рыбьей рожей.
Народ разделился на два лагеря. Одни яростно стояли за бой до победного конца, другие – ратовали сдаться, мотивируя тем, что они ни в чём не повинны. Кое-кто уже скрылся в домах. Нда... разброд и шатание.
– А ну цыц! – громко, со старческим фальцетом, рявкнул на этот бедлам Петрович.
Не сразу, но спорщики затихли, уставившись на своего предводителя. Кто с надеждой, кто с плохо скрываемой злобой, кто с удалью.
Убедившись, что его слушают, Фоменко начал говорить. Негромко, опытно, заставляя вслушиваться в свои слова.
– Чего глотки дерёте? Или не знаете, что Серёжке веры нет? Прельстились? Вы действительно думаете – помилует вас? Да ни за что! Ему показательная кара нужна, власть свою показать и оставшихся запугать напрочь! Отсыплет – не унесёшь...– он закашлялся, переводя дух. – Я с каждым из вас беседу имел, разъяснял, и никого силком не тащил. Решили – значит делаем!
– А миномёты?! – выкрикнул кто-то с дальней части помоста.
– И что миномёты? – равнодушно, без любопытства, вернул вопрос старик. – У нас полчаса есть. За это время можно частокол сзади разобрать, на машины попрыгать и ходу. Кое-что бросить, конечно, придётся, ну да жизнь дороже. Наши парни выведут. По таким околицам рванём – где ни один грузовик не проедет. С огнестрела не достанут – расстояние велико. Да и по петляющему автомобилю попасть – та ещё задачка. Ну популяют, пошумят для острастки – не впервой. Свобода – она такая, задурно не достаётся. Чем глотки драть – делом бы занялись. Заканчивайте погрузку! – не давал опомниться Фоменко. – Свободные – разбирайте с задней стороны частокол так, чтобы только обрушить пришлось...
Часть народа засуетилась, однако часть, включая пулемётчика-великана, не сдвинулась с места, испытующе посматривая на старика.
– Ну, чего стоим? Кого ждём? – вмешался по-прежнему стоящий за моей спиной охранник, подгоняя сомневающихся. – Или ждёте, пока мины прилетят?
– Пасть закрой, – бросил с высоты собственного роста Артём, брезгливо посматривая на некстати влезшего холуя. – Я несогласный. Отрядов не боюсь, а рисковать своей бабой и дитём – не позволю. Там солдаты, – здоровяк кивнул в сторону миномётов. – И опыта у них – вагон и маленькая тележка, не проскочить... Закончилась моя к тебе вера, Петрович. Проиграл ты. Расходятся наши дорожки. Кто ж знал, что ты пожар учинишь...
Оставшиеся одобрительно загудели. Видимо, к диверсиям в Фоминске они не имели никакого отношения, а потому надеялись отделаться «малой кровью».
Старик лишь плечами пожал.
– Как хочешь, я не неволю.
– И вы никуда не поедете, – продолжил детина. – За вас послабление будет. Кто нагадил – пусть ответит, я не возражаю. По закону – так по закону.
Вместо ответа Фоменко протяжно, молодо свистнул. Суетящиеся вокруг машин и в конце фортика люди, побросав дела, устремили взоры на старика. Тот весело, со знакомой ехидцей, обратился ко всем сразу:
– Тут нам Тёмушка ехать не велит. Говорит: в рабах ему веселее. А вас, – указательный палец оратора, как дуло пистолета, посмотрел на готовящихся к побегу, – на спокойствие меняет. Понимаете?! – завизжал он. – Вам – петля, а ему – сытая жизнь!
Установилась тишина. За оружие, против ожидания, хвататься никто не стал. Стоящие на земле люди просто переглядывались, недоумевая от такого раскола в их рядах. Каждый ждал, что будет дальше.
– А... понятно, – откуда-то сбоку, медленно шагая, появился водитель той самой, брошенной на пригорке ГАЗели. – Да какие проблемы, Артёмчик? Нужно помереть? Помрём! – нарочито весело, не отводя взгляда от пулемётчика, продолжал мужчина. – Оно ведь как – нам на себя насрать, лишь бы ты не болел. Правда?
Детина нахмурился, взял пулемёт, поудобнее перехватывая смертоносную машинку в своих безразмерных лапах, а я постарался спрятаться за своим охранником, пятой точкой ощущая грозу, повисшую в воздухе.
– Одна беда, – не умолкал уже ступивший на лесенку человек. – Фантазии это всё ванильные.
Никто ничего не заметил. Просто у водилы, откуда ни возьмись, оказался в руках пистолет, и он навскидку всадил в грудь парня две пули, а потом, не мешкая, ещё две. Гигант захрипел, неуклюже заваливаясь на частокол. Оружие выпало из его рук, брякнув о доски, тело содрогалось конвульсиях, перекошенный рот силился что-то сказать, исторгая из себя жёсткие, идущие словно из живота, хрипы. Лениво, никуда не спеша, вырывалась наружу кровь из грудины.
Люди ахнули.
Здоровяк, ни в какую не желая расставаться с жизнью, попытался найти дополнительную опору для своего могучего организма и, не особо выбирая, уцепился за плечо охранника позади меня. Тот удивлённо, глядя почему-то на старика, выронил из рук мою двустволку и обеими руками упёрся в наваливающегося на него Тёму.
Я ногой придавил ремень упавшего ружья, надеясь, что делаю это незаметно. Там посмотрим, как оно повернётся...
А гигант падал, увлекая за собой кряхтящего из последних сил в своих бесплодных попытках устоять на ногах холуя. Так и грохнулись, оба, словно в замедленной съёмке.
И только Фоменко не растерялся.
– Не стрелять! Не стрелять!!! – орал старик, выпучив глаза.
Оно и правильно – бойня будет. Вряд ли кто выживет.
Его слушали мало, завороженно глядя на барахтающегося под необъятной тушей пулемётчика охранника. Водила просто стоял, зажмурившись, трясясь, как паралитик и, похоже, только сейчас осознавая, что натворил. А Петрович не умолкал:
– Кто не хочет валить – оставайтесь! Но не мешайте! Все разборки потом!!! Не стрелять!
Истерично, с подвыванием, заорала женщина.
Люди, судьбой поделённые на группы, с ненавистью смотрели друг на друга, однако приказа послушались, подняли стволы вверх. Я тихонько пододвинул к себе двустволку...
Нежданно-негаданно ожила рация, своим потрескивающим из динамика голосом перепугав до икоты всех, включая меня.
– Как у вас дела? – профессионально-вежливо поинтересовался Фролов. – Забыл сказать. У вас не получится уехать. Мёртвых зон нет. Не рискуйте.
Фоменко, бешено вращая глазами и явно теряя самообладание, нажал тангенту.
– А это мы ещё посмотрим!
И тут я понял – вот он, шанс. Пока всё внимание приковано к старику и его перебранке с бывшим замом – надо рисковать. Мне здесь не место. Залихорадило, как тогда, при первой встрече с волками. Эх! Ружьё не подобрать... Хрен с ним! Новое найду!
Доверившись инстинктам, попросту обхватил руками два островерхих конца брёвен и, со всей мочи оттолкнувшись ногами, подтягиваясь на руках, перевалился через частокол, больно чувствуя животом злополучные деревяшки.
Приземлился плохо, отбив ступни. Кто-то заорал, кто-то выстрелил вслед. Плевать!
Снова заговорила рация, но я уже не вслушивался, – не до того. Со всех ног, не ощущая боли, практически вплотную мчался вдоль частокола, к присмотренной ранее «мёртвой зоне». Не знаю – правду ли сказал Фролов, наврал ли, а только другой дороги у меня нет.
Снова выстрелы, прямо над головой. А вот хрен вам! Не попадёте! Брёвна даже с помоста почти в человеческий рост, а перегнуться через них, чтобы прицелиться – та ещё задачка! Такое под силу разве что Васе покойному было. Главное – в сторону до поры не отскочить. Тогда достать смогут.
Пробежав метров тридцать, позволил себе чуть отдышаться, осмотреться. Вслушался. Вроде тихо – голоса доносятся глухо, из глубины. Похоже – не до меня им там...
Вот и старый сад. По прямой – метров сто. Значит, зигзагом, по заячьи...
И тут, почти на границе деревьев и поля, что-то ухнуло, в воздух взлетели комья земли, травы и пыли.
Я упал, прижимаясь к земле и ползком, не отрывая брюха, продолжил своё бегство. А что остаётся? Не сидеть же здесь сиднем, ожидая неизвестно чего?
От травы, постоянно норовящей залезть мне в ноздри, нестерпимо хотелось чихать, пот заливал глаза. Не от жары, нет. От адреналина, вырабатываемого надпочечниками моего беспокойного организма.
В фортике заорали. Вразнобой, тягостно, перекрывая друг друга отборным матом. Совершенно на другой звуковой частоте воздух прорезали женские визги. Неприятные, на одной ноте. Кто-то матерился.
Меня передёрнуло от доносящейся какофонии человеческих чувств, предав дополнительный стимул бежать отсюда как можно дальше.
Миномёт сработал, больше нечему... Первый выстрел специально в сторону положили – обозначить, так сказать, намерения. Да и к правильным выводам сомневающихся подстегнуть... Но где первый – там и второй, за ним третий. И рупь за сто, с каждым разом мины будут ложиться всё ближе и ближе к поселению, вынуждая забаррикадировавшихся сдаться на милость победителя. Не утерпел особист, значит...
Вот только мне от этого своеобразного принуждения к миру плохо. Потому что они там, а я тут. И с каждым разом шанс отделаться лёгким испугом будет стремиться к нулю в геометрической прогрессии.
Рискнув, оторвал голову от земли, осмотрелся. Ага, вон водоотводная канава, удачное, кстати, укрытие, метров через пять становится вроде как глубже. Это не точно, но других вариантов всё равно нет. Теперь, почти не прячась, вложил все силы в рывок и метнулся в намеченное углубление.
Мой первый обстрел... Никогда не думал, что он будет таким... бытовым, что ли. Ни танков, ни армии, ни замерших в ожидании командиров. Ничего. Только я, частокол и весенняя трава. И смерть, прилетающая с той, невидимой отсюда стороны. Страшно...
Сверху кто-то истошно заорал, и, фактически над моей головой, промелькнула чья-то крупная тень, а потом послышался гулкий стук упавшего тела.
Это оказался мальчишка лет пятнадцати. Худой, длинный, до смерти испуганный. Он резво, как умеют только в детстве, вскочил на ноги и стремглав помчался в сторону садов.
– Куда?! Ложи... – заорал я, наплевав на скрытность. Пацана жальче.
Закончить предупреждение не успел. Снова ухнуло, теперь ближе. Пришлось уткнуться в пахучую своим тяжёлым, сыроватым духом, землю.
Свистнуло, стукнуло, заложило уши, слегка присыпало...
Поднял голову, отплёвываясь от пыли. Посмотрел в сторону мальчишки. Бедняга лежал метрах в пяти, лицом ко мне. Весь в крови, рваный. В глазах у него застыли боль и безысходность.
Но бросилось в глаз другое: лицо пацанёнка. На удивление чистое, спокойное, с чуть припухшими губами и несмелым, юношеским пушком над верхней губой. Его не портили даже юношеские прыщи. И при этом у подростка отсутствовала верхняя часть черепа, пугая до чёртиков своей идеальной линией среза. Словно неизвестный садист, стараясь и долго примериваясь, циркулярной пилой, под линейку, удалил всё, что у человека повыше бровей за ненадобностью или для своего извращённого веселья.
Тело покойника... да, теперь уже точно покойника, лежало в неестественной позе. Одна рука под странным углом заломлена назад, ноги скрещены, а вторая рука, безвольно откинувшаяся в сторону, безвольно вздрагивала пальцами, словно силилась взять карандаш, но не могла. И кровь, вяло сбегающая из многочисленных ран на землю, образовывая лужицу.
Ну вот куда же ты так, сынок? Зачем? Зачем?!! Сидел бы в фортике... Нет, испугался...
– Следующий ещё ближе положат, – конструктивно заявил мозг, отключая эмоции. – Беги! Сейчас!!!
Тело само подскочило, бездумно рванув вперёд, к спасительному саду.
Я нёсся по прямой, без всяких уставных зигзагов, не выбирая особо дорогу и изо всех сил в душе надеясь, что между выстрелами ещё есть зазор. Ещё хоть чуть-чуть... Двадцать, десять, пять, три метра... Деревья... Успел...
Упал, оглушённый стуком собственного сердца в ушах и хрипом в лёгких. Но не расслабился – финишная ленточка не здесь, а много дальше. Пополз юркой змейкой, стараясь прижиматься к деревьям.
Ухнуло...
Не оборачивался, не тратил на любопытство драгоценные мгновения. Полз, вкладывая в каждое движение весь свой страх, всю жажду жизни, свято веря в собственную удачу и подпитываясь ненавистью к Фролову, к его банде, к самого себя перехитрившему Петровичу, ко всему несправедливому миру, в котором гибнут неповинные люди.
Ухнуло... Потом что-то лениво, медленно затрещало, и я не выдержал, обернулся.
Частокол. Последняя мина не обманула ожиданий. Неизвестный специалист профессионально положил её почти вертикально, прямо под защитной стеной фортика и она, делая своё чёрное дело, вывернула несколько брёвен из ровного заборного строя. Именно они и заваливались сейчас, словно пьяные, хрустя и увлекая соседей. Проход готов. Езжайте, если сможете. Мы пристрелялись. Такое вот тонкое издевательство от особиста с его опричниками.
– Вот так вот, напрямую, – каркнул, обведя всех взглядом, Петрович. – Почему не соврал? Наобещал бы с три короба, как ты умеешь.
– А смысл? – не стал тянуть с разъяснениями особист. – К чему сказки? Реальное наказание лишь единицам светит, да и то – вопрос... Я же не кровожаден, сами знаете. Люди – наше главное богатство. Андрей Петрович, – неожиданно жалобно, с нотками отеческой грусти, сменил тон Фролов. – Не мешайте вашим последователям самим решать, как им жить дальше. Просто отойдите в сторону, не давите авторитетом. У вас полчаса на принятие решения. Отбой связи.
Последние слова произвели эффект разорвавшейся бомбы. Говорили все, силясь перекричать друг друга. Непонятно, обрывками, стремясь выплеснуть наружу страх и эмоции. На нешироком помосте сразу стало тесно.
Я посмотрел на Петровича – держится. Губы в ниточку, глаза полуприкрыты, на щеках нездоровый румянец. Не знаю, зачем – перевёл взгляд за ограду. Мужичок-парламентёр уже подбегал к грузовику, потеряв где-то по дороге свою палку с тряпкой. Ушёл, значит... Ну и молодец. Наверное, до одури жутко в одиночку на стволы ходить.
Шум разгорался. Не выдержав, некоторые из защитников поспрыгивали на землю и оттуда спорили с оппонентами. Фролов добился своего – перессорил всех со всеми. Быстро управился... И теперь наверняка ждёт, когда откроются ворота, посматривая на часы своей рыбьей рожей.
Народ разделился на два лагеря. Одни яростно стояли за бой до победного конца, другие – ратовали сдаться, мотивируя тем, что они ни в чём не повинны. Кое-кто уже скрылся в домах. Нда... разброд и шатание.
– А ну цыц! – громко, со старческим фальцетом, рявкнул на этот бедлам Петрович.
Не сразу, но спорщики затихли, уставившись на своего предводителя. Кто с надеждой, кто с плохо скрываемой злобой, кто с удалью.
Убедившись, что его слушают, Фоменко начал говорить. Негромко, опытно, заставляя вслушиваться в свои слова.
– Чего глотки дерёте? Или не знаете, что Серёжке веры нет? Прельстились? Вы действительно думаете – помилует вас? Да ни за что! Ему показательная кара нужна, власть свою показать и оставшихся запугать напрочь! Отсыплет – не унесёшь...– он закашлялся, переводя дух. – Я с каждым из вас беседу имел, разъяснял, и никого силком не тащил. Решили – значит делаем!
– А миномёты?! – выкрикнул кто-то с дальней части помоста.
– И что миномёты? – равнодушно, без любопытства, вернул вопрос старик. – У нас полчаса есть. За это время можно частокол сзади разобрать, на машины попрыгать и ходу. Кое-что бросить, конечно, придётся, ну да жизнь дороже. Наши парни выведут. По таким околицам рванём – где ни один грузовик не проедет. С огнестрела не достанут – расстояние велико. Да и по петляющему автомобилю попасть – та ещё задачка. Ну популяют, пошумят для острастки – не впервой. Свобода – она такая, задурно не достаётся. Чем глотки драть – делом бы занялись. Заканчивайте погрузку! – не давал опомниться Фоменко. – Свободные – разбирайте с задней стороны частокол так, чтобы только обрушить пришлось...
Часть народа засуетилась, однако часть, включая пулемётчика-великана, не сдвинулась с места, испытующе посматривая на старика.
– Ну, чего стоим? Кого ждём? – вмешался по-прежнему стоящий за моей спиной охранник, подгоняя сомневающихся. – Или ждёте, пока мины прилетят?
– Пасть закрой, – бросил с высоты собственного роста Артём, брезгливо посматривая на некстати влезшего холуя. – Я несогласный. Отрядов не боюсь, а рисковать своей бабой и дитём – не позволю. Там солдаты, – здоровяк кивнул в сторону миномётов. – И опыта у них – вагон и маленькая тележка, не проскочить... Закончилась моя к тебе вера, Петрович. Проиграл ты. Расходятся наши дорожки. Кто ж знал, что ты пожар учинишь...
Оставшиеся одобрительно загудели. Видимо, к диверсиям в Фоминске они не имели никакого отношения, а потому надеялись отделаться «малой кровью».
Старик лишь плечами пожал.
– Как хочешь, я не неволю.
– И вы никуда не поедете, – продолжил детина. – За вас послабление будет. Кто нагадил – пусть ответит, я не возражаю. По закону – так по закону.
Вместо ответа Фоменко протяжно, молодо свистнул. Суетящиеся вокруг машин и в конце фортика люди, побросав дела, устремили взоры на старика. Тот весело, со знакомой ехидцей, обратился ко всем сразу:
– Тут нам Тёмушка ехать не велит. Говорит: в рабах ему веселее. А вас, – указательный палец оратора, как дуло пистолета, посмотрел на готовящихся к побегу, – на спокойствие меняет. Понимаете?! – завизжал он. – Вам – петля, а ему – сытая жизнь!
Установилась тишина. За оружие, против ожидания, хвататься никто не стал. Стоящие на земле люди просто переглядывались, недоумевая от такого раскола в их рядах. Каждый ждал, что будет дальше.
– А... понятно, – откуда-то сбоку, медленно шагая, появился водитель той самой, брошенной на пригорке ГАЗели. – Да какие проблемы, Артёмчик? Нужно помереть? Помрём! – нарочито весело, не отводя взгляда от пулемётчика, продолжал мужчина. – Оно ведь как – нам на себя насрать, лишь бы ты не болел. Правда?
Детина нахмурился, взял пулемёт, поудобнее перехватывая смертоносную машинку в своих безразмерных лапах, а я постарался спрятаться за своим охранником, пятой точкой ощущая грозу, повисшую в воздухе.
– Одна беда, – не умолкал уже ступивший на лесенку человек. – Фантазии это всё ванильные.
Никто ничего не заметил. Просто у водилы, откуда ни возьмись, оказался в руках пистолет, и он навскидку всадил в грудь парня две пули, а потом, не мешкая, ещё две. Гигант захрипел, неуклюже заваливаясь на частокол. Оружие выпало из его рук, брякнув о доски, тело содрогалось конвульсиях, перекошенный рот силился что-то сказать, исторгая из себя жёсткие, идущие словно из живота, хрипы. Лениво, никуда не спеша, вырывалась наружу кровь из грудины.
Люди ахнули.
Здоровяк, ни в какую не желая расставаться с жизнью, попытался найти дополнительную опору для своего могучего организма и, не особо выбирая, уцепился за плечо охранника позади меня. Тот удивлённо, глядя почему-то на старика, выронил из рук мою двустволку и обеими руками упёрся в наваливающегося на него Тёму.
Я ногой придавил ремень упавшего ружья, надеясь, что делаю это незаметно. Там посмотрим, как оно повернётся...
А гигант падал, увлекая за собой кряхтящего из последних сил в своих бесплодных попытках устоять на ногах холуя. Так и грохнулись, оба, словно в замедленной съёмке.
И только Фоменко не растерялся.
– Не стрелять! Не стрелять!!! – орал старик, выпучив глаза.
Оно и правильно – бойня будет. Вряд ли кто выживет.
Его слушали мало, завороженно глядя на барахтающегося под необъятной тушей пулемётчика охранника. Водила просто стоял, зажмурившись, трясясь, как паралитик и, похоже, только сейчас осознавая, что натворил. А Петрович не умолкал:
– Кто не хочет валить – оставайтесь! Но не мешайте! Все разборки потом!!! Не стрелять!
Истерично, с подвыванием, заорала женщина.
Люди, судьбой поделённые на группы, с ненавистью смотрели друг на друга, однако приказа послушались, подняли стволы вверх. Я тихонько пододвинул к себе двустволку...
Нежданно-негаданно ожила рация, своим потрескивающим из динамика голосом перепугав до икоты всех, включая меня.
– Как у вас дела? – профессионально-вежливо поинтересовался Фролов. – Забыл сказать. У вас не получится уехать. Мёртвых зон нет. Не рискуйте.
Фоменко, бешено вращая глазами и явно теряя самообладание, нажал тангенту.
– А это мы ещё посмотрим!
И тут я понял – вот он, шанс. Пока всё внимание приковано к старику и его перебранке с бывшим замом – надо рисковать. Мне здесь не место. Залихорадило, как тогда, при первой встрече с волками. Эх! Ружьё не подобрать... Хрен с ним! Новое найду!
Доверившись инстинктам, попросту обхватил руками два островерхих конца брёвен и, со всей мочи оттолкнувшись ногами, подтягиваясь на руках, перевалился через частокол, больно чувствуя животом злополучные деревяшки.
Приземлился плохо, отбив ступни. Кто-то заорал, кто-то выстрелил вслед. Плевать!
Снова заговорила рация, но я уже не вслушивался, – не до того. Со всех ног, не ощущая боли, практически вплотную мчался вдоль частокола, к присмотренной ранее «мёртвой зоне». Не знаю – правду ли сказал Фролов, наврал ли, а только другой дороги у меня нет.
Снова выстрелы, прямо над головой. А вот хрен вам! Не попадёте! Брёвна даже с помоста почти в человеческий рост, а перегнуться через них, чтобы прицелиться – та ещё задачка! Такое под силу разве что Васе покойному было. Главное – в сторону до поры не отскочить. Тогда достать смогут.
Пробежав метров тридцать, позволил себе чуть отдышаться, осмотреться. Вслушался. Вроде тихо – голоса доносятся глухо, из глубины. Похоже – не до меня им там...
Вот и старый сад. По прямой – метров сто. Значит, зигзагом, по заячьи...
И тут, почти на границе деревьев и поля, что-то ухнуло, в воздух взлетели комья земли, травы и пыли.
Я упал, прижимаясь к земле и ползком, не отрывая брюха, продолжил своё бегство. А что остаётся? Не сидеть же здесь сиднем, ожидая неизвестно чего?
От травы, постоянно норовящей залезть мне в ноздри, нестерпимо хотелось чихать, пот заливал глаза. Не от жары, нет. От адреналина, вырабатываемого надпочечниками моего беспокойного организма.
В фортике заорали. Вразнобой, тягостно, перекрывая друг друга отборным матом. Совершенно на другой звуковой частоте воздух прорезали женские визги. Неприятные, на одной ноте. Кто-то матерился.
Меня передёрнуло от доносящейся какофонии человеческих чувств, предав дополнительный стимул бежать отсюда как можно дальше.
Миномёт сработал, больше нечему... Первый выстрел специально в сторону положили – обозначить, так сказать, намерения. Да и к правильным выводам сомневающихся подстегнуть... Но где первый – там и второй, за ним третий. И рупь за сто, с каждым разом мины будут ложиться всё ближе и ближе к поселению, вынуждая забаррикадировавшихся сдаться на милость победителя. Не утерпел особист, значит...
Вот только мне от этого своеобразного принуждения к миру плохо. Потому что они там, а я тут. И с каждым разом шанс отделаться лёгким испугом будет стремиться к нулю в геометрической прогрессии.
Рискнув, оторвал голову от земли, осмотрелся. Ага, вон водоотводная канава, удачное, кстати, укрытие, метров через пять становится вроде как глубже. Это не точно, но других вариантов всё равно нет. Теперь, почти не прячась, вложил все силы в рывок и метнулся в намеченное углубление.
Мой первый обстрел... Никогда не думал, что он будет таким... бытовым, что ли. Ни танков, ни армии, ни замерших в ожидании командиров. Ничего. Только я, частокол и весенняя трава. И смерть, прилетающая с той, невидимой отсюда стороны. Страшно...
Сверху кто-то истошно заорал, и, фактически над моей головой, промелькнула чья-то крупная тень, а потом послышался гулкий стук упавшего тела.
Это оказался мальчишка лет пятнадцати. Худой, длинный, до смерти испуганный. Он резво, как умеют только в детстве, вскочил на ноги и стремглав помчался в сторону садов.
– Куда?! Ложи... – заорал я, наплевав на скрытность. Пацана жальче.
Закончить предупреждение не успел. Снова ухнуло, теперь ближе. Пришлось уткнуться в пахучую своим тяжёлым, сыроватым духом, землю.
Свистнуло, стукнуло, заложило уши, слегка присыпало...
Поднял голову, отплёвываясь от пыли. Посмотрел в сторону мальчишки. Бедняга лежал метрах в пяти, лицом ко мне. Весь в крови, рваный. В глазах у него застыли боль и безысходность.
Но бросилось в глаз другое: лицо пацанёнка. На удивление чистое, спокойное, с чуть припухшими губами и несмелым, юношеским пушком над верхней губой. Его не портили даже юношеские прыщи. И при этом у подростка отсутствовала верхняя часть черепа, пугая до чёртиков своей идеальной линией среза. Словно неизвестный садист, стараясь и долго примериваясь, циркулярной пилой, под линейку, удалил всё, что у человека повыше бровей за ненадобностью или для своего извращённого веселья.
Тело покойника... да, теперь уже точно покойника, лежало в неестественной позе. Одна рука под странным углом заломлена назад, ноги скрещены, а вторая рука, безвольно откинувшаяся в сторону, безвольно вздрагивала пальцами, словно силилась взять карандаш, но не могла. И кровь, вяло сбегающая из многочисленных ран на землю, образовывая лужицу.
Ну вот куда же ты так, сынок? Зачем? Зачем?!! Сидел бы в фортике... Нет, испугался...
– Следующий ещё ближе положат, – конструктивно заявил мозг, отключая эмоции. – Беги! Сейчас!!!
Тело само подскочило, бездумно рванув вперёд, к спасительному саду.
Я нёсся по прямой, без всяких уставных зигзагов, не выбирая особо дорогу и изо всех сил в душе надеясь, что между выстрелами ещё есть зазор. Ещё хоть чуть-чуть... Двадцать, десять, пять, три метра... Деревья... Успел...
Упал, оглушённый стуком собственного сердца в ушах и хрипом в лёгких. Но не расслабился – финишная ленточка не здесь, а много дальше. Пополз юркой змейкой, стараясь прижиматься к деревьям.
Ухнуло...
Не оборачивался, не тратил на любопытство драгоценные мгновения. Полз, вкладывая в каждое движение весь свой страх, всю жажду жизни, свято веря в собственную удачу и подпитываясь ненавистью к Фролову, к его банде, к самого себя перехитрившему Петровичу, ко всему несправедливому миру, в котором гибнут неповинные люди.
Ухнуло... Потом что-то лениво, медленно затрещало, и я не выдержал, обернулся.
Частокол. Последняя мина не обманула ожиданий. Неизвестный специалист профессионально положил её почти вертикально, прямо под защитной стеной фортика и она, делая своё чёрное дело, вывернула несколько брёвен из ровного заборного строя. Именно они и заваливались сейчас, словно пьяные, хрустя и увлекая соседей. Проход готов. Езжайте, если сможете. Мы пристрелялись. Такое вот тонкое издевательство от особиста с его опричниками.