Жизнь мальчишки

– Я позову ребят на помощь, – подал я голос. Но, обернувшись, не обнаружил никого из своих друзей, – видно, на ногах у них выросли крылья.

– Ну что ж, если вдруг тебе все-таки удастся выбраться к Бренде на день рождения, она будет очень рада. Там будут только родственники, больше никого.

Миссис Сатли разочарованно улыбнулась. Она все поняла. Подойдя к Демону, она что-то сказала ей, и Демон тоже мне улыбнулась, той же улыбкой, что и ее мать. Ощущение было такое, словно меня вываляли в грязи, но я не мог подавать Демону надежду – просто не имел на это права! Было бы бесчеловечно так себя вести. И, кроме того, когда я представил себе, каким может оказаться это сборище родственников Демона, просто содрогнулся от ужаса. По сравнению с ними даже мои настенные чудовища, наверно, покажутся милашками!

Мы уже почти добрались до дверей, когда тихий голос произнес:

– Том. Том Маккенсон.

Отец остановился и обернулся.

Перед ним стояла Леди.

Она была гораздо меньше ростом, чем показалось мне при первой встрече. Леди едва доставала моему отцу до плеча, но в этой старой женщине чувствовалась такая сила, что и десяток мужчин с ней тягаться не смог бы. Леди была сильна, как старое дерево, долгие годы сгибавшееся под напором нескончаемых бурь, но так и не сломленное. Она подошла к нам одна: мистер Дамаронд и Человек-Луна ждали ее поодаль.

– Добрый день, – поздоровалась с Леди мама.

Леди кивнула ей в ответ. У отца был вид человека, запертого в темном чулане вместе с тарантулом. Его взгляд метался по сторонам, словно в поисках путей к бегству, но отец был джентльменом и не мог позволить себе неучтивость по отношению к даме.

– Том Маккенсон, – повторила Леди, – вы и ваша жена вырастили очень талантливого сына.

– Я… мы… мы старались воспитать его как можно лучше. Благодарю вас.

– Он отличный оратор, – продолжила Леди и улыбнулась мне. – Все прошло хорошо.

– Благодарю вас, мэм.

– Как твой велосипед?

– Отлично, мэм. Я назвал его Ракетой.

– Прекрасное имя.

– Конечно, мэм. И знаете… – Я немного подумал и решил, что сказать все-таки нужно. – У него в фаре золотой глаз.

Брови Леди чуть-чуть приподнялись. Совсем немножко.

– В самом деле?

– Кори! – проворчал отец. – Прекрати выдумывать!

– Мне кажется, – сказала Леди, – велосипеду всегда необходимо видеть, куда он едет: ровная ли впереди дорога, или имеется какое-нибудь препятствие. Полагаю, в велосипеде, принадлежащем мальчику, должно быть немного от коня, немного от оленя и даже, пожалуй, от рептилии. Чтобы было побольше ума, понимаете?

– Да, мэм, – отозвался я за всех.

Леди знала толк в велосипедах, это точно.

– Вы очень добры, мэм, – обратился к Леди отец. – Велосипед – очень щедрый дар. Обычно я не принимаю подарков, но…

– Это не подарок, мистер Маккенсон, а заслуженная награда за доброе дело. Миссис Маккенсон, мистер Лайтфут по-прежнему готов починить у вас все, что неисправно.

– Нет, благодарю вас. Вроде бы все работает нормально.

– Ну что ж, – вздохнула Леди и взглянула на моего отца. – Трудно предвидеть, когда что-нибудь сломается.

– Я очень благодарен вам за внимание, миссис… гм… Леди. – Отец взял маму под локоть. – Извините, но нам пора домой.

– Мистер Маккенсон, нам с вами есть о чем поговорить, – тихо сказала Леди отцу вслед. – Дело касается жизни и смерти. Надеюсь, вы понимаете меня?

Отец остановился. Я заметил, как перекатываются на его щеках желваки. Он не хотел оборачиваться, но Леди заставляла его сделать это. Может быть, он тоже, как и я, ощутил ее огромную жизненную силу. Было видно, что он хочет идти дальше, но не может сделать ни шага.

– Вы верите в Иисуса Христа, мистер Маккенсон? – спросила Леди.

Вопрос разрушил его последнюю линию обороны. Он обернулся и взглянул на Леди.

– Да, верю, – ответил он с серьезным видом.

– Я тоже верю в Христа, мистер Маккенсон. Иисус Христос был самым совершенным из людей, насколько это вообще возможно, но и он, бывало, доходил до крайней точки, тоже боролся и страдал. Порой и Христу казалось, что больше он не сможет сделать и шага, например когда прокаженные и калеки едва не растоптали его, умоляя о чуде, неотступно следуя за ним до тех пор, пока он все-таки не явил им чудо. Я хочу сказать, мистер Маккенсон, что даже Иисус Христос иногда нуждался в помощи и не считал для себя унизительным просить о ней.

– Но мне не нужна… – Отец замолчал.

– Дело в том, – продолжала Леди, – что видения время от времени бывают у всех, это свойство осталось в человеке от животного. Эти видения словно маленькие кусочки большого лоскутного одеяла, и часто мы не в силах понять, что они означают. Чаще всего они посещают нас во сне, но иногда мы грезим и наяву. Это случается почти со всеми, вот только мало кому удается понять смысл того, что он видит. Вы понимаете меня?

– Нет, – ответил отец.


– Неправда, мистер Маккенсон, вы понимаете меня.

Леди подняла тонкий палец:

– Липкая пленка этого мира залепляет наши глаза и уши, делает нас слепыми, немыми и глухими, поэтому мы не можем знать того, что происходит на другой стороне.

– На другой стороне?

– В другом мире, на другом берегу реки, – объяснила Леди. – Именно оттуда взывает к вам человек, лежащий на дне озера Саксон.

– Я не хочу больше этого слышать, – сказал отец, но не сдвинулся с места.

– Он зовет вас, – повторила Леди. – Я тоже слышу его крик, он не дает мне спать, а я ведь уже немолода и нуждаюсь в покое.

Леди шагнула к отцу и взглянула ему прямо в глаза:

– Этот человек, прежде чем упокоиться с миром, хочет сообщить, кто убил его. Он силится докричаться до нас с вами, мистер Маккенсон, но не может выговорить имя или показать лицо убийцы. Все, что он может нам дать, – несколько фрагментов большого лоскутного одеяла. И если бы вы заглянули ко мне, мы бы вместе поразмыслили и тогда, возможно, смогли бы соединить какие-то кусочки вместе. И вы снова сможете спать спокойно, как, впрочем, и я, а человек со дна озера Саксон сможет уйти туда, где ему надлежит находиться. Более того, мы смогли бы изловить убийцу, если, конечно, он еще ходит по этой земле.

– Я не… верю… в такую че…

– Можете верить или не верить, это ваше дело, – перебила отца Леди. – Но когда к вам сегодня ночью снова явится мертвец – а это непременно случится, – у вас не останется выбора: вам придется слушать его. Мой вам совет, мистер Маккенсон: прислушивайтесь к нему внимательно.

Отец хотел что-то сказать: его рот приоткрылся, но он не смог выдавить ни единого слова.

– Извините, – обратился тогда я к Леди. – Я хотел спросить… снятся ли вам… другие сны?

– Да, очень часто, – ответила она. – Но в моем возрасте главная беда в том, что сны зачастую повторяются.

– Я тут подумал… может, вы когда-нибудь видели сон о четырех девочках?

– О четырех девочках? – переспросила Леди.

– Да, мэм. О четырех девочках-негритянках. Они одеты, как будто сегодня воскресенье и они собрались в церковь.

– Нет, – ответила Леди. – Кажется, ничего такого я никогда не видела.

– А вот мне они постоянно снятся. Не то чтобы каждую ночь, но часто. Что бы это значило, вы не можете сказать?

– Это тоже лоскутки одеяла, – сказала Леди. – Скорее всего, это нечто такое, что ты уже знаешь, но еще не знаешь, что ты это знаешь.

– Простите?

– Возможно, причина не в духах умерших, – объяснила Леди, – а в тебе самом, в том, о чем ты постоянно думаешь, пытаясь понять.

– А-а, – проговорил я.

Вот почему Леди видит сны моего отца, а не мои сны: ведь мои сны не призраки прошлого, а тени будущего.

– Скоро у нас в Брутоне откроется музей; приходите, когда он будет готов, – сказала Леди маме. – Мы собрали деньги на его строительство в Центре досуга. Работа закончится через пару месяцев. В музее будет интересная экспозиция.

– Я слышала об этом, – сказала мама. – Желаю вам всяческих успехов.

– Спасибо. Я сообщу, когда состоится церемония открытия. А вам, мистер Маккенсон, советую хорошенько подумать о том, что я сказала.

Леди протянула отцу свою руку в фиолетовой перчатке, и тот осторожно ее пожал. Может быть, он и боялся Леди, но прежде всего он был джентльменом.

– Если надумаете прийти, вы знаете, где я живу.

Леди вернулась к своему мужу и мистеру Дамаронду, и они втроем вышли в теплую безветренную ночь. Мы вышли следом за ними и видели, как они уехали – не на «понтиаке», украшенном горным хрусталем, а на простом «шевроле» голубого цвета.

Несколько человек, присутствовавших на церемонии, все еще стояли на тротуаре и разговаривали. Они воспользовались случаем, чтобы еще раз сказать мне, как им понравилось мое сочинение и как здорово я его прочитал.

– Продолжай в том же духе, у тебя отлично получается! – весело бросил мне мистер Доллар, а потом заявил кому-то не без хвастовства: – А знаешь, этот парень – мой постоянный клиент. Да, сэр, я стригу его уже много лет!

Мы отправились домой. Я держал свою наградную пластинку на коленях, стискивая ее обеими руками.

– Мама, – спросил я, – что за музей должен открыться в Брутоне? Там будут показывать кости динозавров и тому подобное?

– Нет, – ответил отец. – Это будет музей гражданских прав. Если я правильно понял, там будут разные письма, документы, фотографии.

– Как я слышала, всякие предметы времен рабовладения, – вставила мама. – Ножные кандалы, клейма и тому подобное. Лизбет Сирс рассказывала, что Леди продала свой «понтиак» и вложила деньги в это строительство.

– Не думаю, что это обрадует парней, которые сожгли крест во дворе Леди, – подал голос отец. – Клан еще обязательно скажет свое слово, я уверен.