Жизнь мальчишки

Я понял, что либо дедушка забрался в семейную кубышку, либо у него имелась особая покерная заначка, о которой не знала бабушка. Само собой, она не одобрила бы такую пустую трату денег, и поэтому поездка за мороженым просто удачно подвернулась как повод вырваться из дома. Может быть, поначалу дедушка хотел лишь посмотреть, кто сейчас здесь играет, но потом его обуял азарт, и он решил пуститься во все тяжкие.

– Так я в игре или нет?

– Выведи своего пацана.

– Кори, подожди меня в машине, – приказал дед. – Я вернусь через несколько минут.

– Но ведь бабушка ждет…

– Делай, как я велел! Живо! – заорал на меня Джейберд.

Бодин пристально рассматривал меня сквозь завесу сигарного дыма с таким выражением лица, словно говорил: «Видишь, пацан, ну что я могу поделать с твоим дедом?»

Я вышел на улицу. Прежде чем взяться за ручку входной двери, я услышал, как к столу придвинули новый стул. Оказавшись на солнцепеке, я засунул руки в карманы и в сердцах пнул сосновую шишку, лежавшую в середине дороги.

Началось ожидание. Прошло десять минут. Потом еще десять. Подъехала машина, из которой вылезли трое молодых мужчин и постучали в дверь. Мистер Клэйпул впустил их внутрь, и дверь закрылась.

Дедушка все не появлялся.

Я немного посидел в машине, но жара в ней стояла такая, что моя рубашка тут же промокла насквозь. Отлепив себя от сиденья, я снова выбрался наружу. Некоторое время я вышагивал перед домом взад-вперед, потом остановился понаблюдать, как муравьи обгладывают до костей мертвого голубя. К тому моменту прошло уже не меньше часа. Я понял, что дедушка просто ни во что меня не ставит, как и бабушку Сару. Зародившись в животе жгучим пульсирующим теплом, во мне все больше закипала злость. Я уставился на дверь, пытаясь внушить дедушке, что нужно выйти наружу. Но дверь по-прежнему оставалась закрытой.

Тогда мне в голову пришла новая мысль, шокирующая в своей определенности: «Ну и черт с ним!»

Я вытащил из машины коробку с сухим мороженым и двинулся в обратную дорогу пешком.

Первые две мили я прошел очень бодро. На третьей миле меня стала одолевать жара. Пот стекал обильными струйками по моему лицу, а макушку припекало так, словно там развели костер. Дорога, идущая между стенами сосен, расплывалась у меня перед глазами. Мимо прошли всего две машины, да и те двигались мне навстречу. Раскаленный асфальт прожигал мои ступни сквозь подошвы башмаков. Мне хотелось присесть в тени и отдохнуть, но это стало бы проявлением слабости, с тем же успехом я мог бы признаться себе, что не должен был пускаться в дорогу длиной в шесть миль в такую жару под раскаленным солнцем, а надо было оставаться и ждать, пока дедушка наконец соизволит выйти. Ну уж нет! Я должен идти во что бы то ни стало, а о волдырях позабочусь потом.

Чтобы скоротать время, я решил обдумать историю, которую мог бы потом написать обо всем этом. Может, я напишу о мальчике, которому пришлось пешком пересечь раскаленную добела пустыню, чтобы донести до места коробку с драгоценными алмазами, которую ему доверили. Я поднял голову, чтобы поглядеть на стервятников, парящих в восходящих потоках теплого воздуха, отвлекся, и в ту же секунду моя нога угодила в выбоину. Подвернув лодыжку, я грохнулся на дорогу. Коробка с сухим мороженым раскрылась, и все ее содержимое высыпалось. Я упал животом прямо на нее.

Я готов был разрыдаться.

Я чуть не плакал.

Хотя моя нога сильно болела, но стоять я мог. Больше всего мне было жалко сухого мороженого, блестевшего на мостовой. Дно коробки лопнуло. Я собрал порошок ладонями, сколько смог, и насыпал в карманы, потом захромал дальше.

Я не собирался останавливаться, сидеть в тени и лить слезы, несмотря на то что порошок медленно, но верно высыпался из моих карманов. Мне совсем не хотелось, чтобы дедушка устроил мне взбучку прямо посреди дороги.

Я прошел уже три мили, когда позади меня просигналил автомобиль. Я быстро обернулся, ожидая увидеть дедушкин «форд», однако вместо него ко мне приближался медно-красный «понтиак». Машина притормозила, и я узнал доктора Кертиса Пэрриша, который глядел на меня через опущенное стекло.

– Кори, это ты? Тебя подбросить?

– Да, сэр, – с благодарностью отозвался я и забрался в машину.

Мои подошвы словно горели огнем, а лодыжка здорово распухла. Док Пэрриш нажал на газ, и мы поехали.

– Я сейчас в гостях у дедушки с бабушкой, – счел необходимым объяснить я. – Это около трех миль отсюда.

– Я знаю, где живет Джейберд. – Док Пэрриш взял свой врачебный чемоданчик, который лежал между нами, и перекинул его на заднее сиденье. – Сегодня ужасно жарко. Откуда же ты держишь путь?

– Я… э-э-э… – Нужно было придумать что-нибудь правдоподобное. – Бабушка тут посылала меня кое-куда, – наконец выдавил я из себя.

– Вот как.

Док Пэрриш несколько секунд молчал.

– Что там сыплется у тебя из кармана? Песок?

– Нет, это сухое мороженое.

– Понятно. – Док Пэрриш кивнул, словно не видел в этом ничего особенного. – Как дела у твоего отца? Как у него на работе, полегче стало?

– Не понял, сэр.

– Я говорю о его работе. Том приходил ко мне на прием несколько недель назад и сказал, что сильно устает на работе и поэтому плохо спит. Я прописал ему таблетки. Знаешь, Кори, стресс – очень серьезное дело. Я посоветовал твоему отцу взять отпуск.

– Ага.

На этот раз кивнул я, словно сказанное доком Пэрришем было для меня очевидно.

– Мне кажется, ему становится лучше, – сказал я.

Я не слышал, чтобы отец хоть раз говорил, что у него тяжелая работа или что он собирается идти к доку Пэрришу. «Я прописал ему таблетки». Я уставился прямо перед собой, на ленту шоссе, которая разворачивалась впереди. Отец все еще пытается избавиться от беспокойных призраков, казалось бы оставшихся в прошлом. Я понял, что отец скрывает свои переживания от меня и мамы, точно так же как дедушка Джейберд скрывает от бабушки свою одержимость покером.

Док Пэрриш довез меня до самой дедушкиной фермы, поднялся вместе со мной на крыльцо и постучал в дверь. Когда бабушка Сара нам открыла, док Пэрриш сказал, что встретил меня на дороге, когда я шел по обочине.


– А где же твой дед? – спросила бабушка.

Должно быть, мое лицо выдало страдальческое выражение, потому что, поразмышляв несколько мгновений, она сама ответила на свой вопрос:

– Наверняка снова впутался в какую-то авантюру. Горбатого могила исправит.

– Коробка с сухим мороженым лопнула, – объяснил я бабушке и показал ей пригоршню порошка, оставшегося в моих карманах.

Мои волосы были мокры от пота.

– Ничего, купим еще коробочку. А содержимое твоих карманов я оставлю Джейберду.

Позже я узнал, что целую неделю после этого происшествия каждое блюдо, которое Джейберд получал к столу, было изрядно приправлено порошком сухого мороженого, и так продолжалось до тех пор, пока он буквально не взвыл.

– Не хотите ли войти в дом и выпить холодного лимонада, доктор Пэрриш?

– Нет, благодарю вас. Мне нужно возвращаться в свой кабинет.

Глаза дока Пэрриша затуманились, на его лицо набежала печать новых забот.

– Миссис Маккенсон, вы ведь знакомы с Сельмой Невилл?

– Конечно, я ее знаю, хотя и не виделась с ней месяц или даже больше того.

– Я как раз от нее, – отозвался док Пэрриш. – Вы, возможно, не знаете: у нее был рак и весь последний год она боролась с ним.

– О господи! Я понятия не имела об этом.

– Да, она была стойкая женщина, но вот уже два часа, как ее нет в живых. Она хотела умереть у себя дома и отказалась ехать в больницу.

– Боже мой, я и не знала, что Сельма больна!

– Она не хотела, чтобы по городу шли разговоры. Каким образом ей удавалось преподавать весь этот год – понятия не имею.

До меня наконец-то дошло, о ком идет речь. О миссис Невилл. О моей миссис Невилл. Об учительнице, которая посоветовала мне в этом году обязательно принять участие в конкурсе на лучший рассказ. «Прощай», – сказала она мне, когда я выходил из класса в первый день лета. Не «увидимся в следующем учебном году» или, скажем, «до сентября», а короткое и твердое «прощай». А ведь она, наверно, уже знала, что умирает, сидя тогда в залитом солнечным светом классе, одна за своим учительским столом, и уже знала, что для нее никогда не наступит новый учебный год, не будет в сентябре нового класса и гогочущих юных мартышек.

– Я подумал, что вам нужно это знать, – объяснил док Пэрриш и прикоснулся к моему плечу рукой, той самой, которая, может быть, всего два часа назад накрыла простыней лицо миссис Невилл. – Береги себя, Кори, – сказал он мне на прощание.

Спустившись с крыльца, он уселся за руль своего «понтиака» и укатил прочь. Мы с бабушкой долго смотрели ему вслед.

Еще через час домой приехал дедушка Джейберд. На его лице было выражение человека, которому лучший друг только что дал пинок под зад, а последняя бумажка с президентом уплыла в чужой карман. Он попытался изобразить вспышку гнева: ругался, кричал на меня, что я, мол, «сбежал и испугал его до полусмерти». Но не успел он толком разойтись, как бабушка Сара очень тихо и спокойно поставила его на место, спросив, где сухое мороженое, за которым его посылали. Кончилось тем, что дедушка Джейберд до вечера сидел с вытянутым усталым лицом на крыльце в сгущающихся сумерках, среди порхавших вокруг него мотыльков, в таком же угнетенном состоянии духа, в каком, по всей видимости, находился и его притомившийся «джимбоб». Мне даже стало его жалко, хотя дедушка Джейберд был совсем не тот человек, которого стоило особенно жалеть. Одно-единственное сочувственное слово с моей стороны – и он тут же начал бы снова глумиться и чваниться. Джейберд никогда ни перед кем не извинялся; он всегда и во всем был прав. Вот почему у него не было настоящих друзей, и именно поэтому он торчал теперь на крыльце в полном одиночестве, в компании глупых мотыльков, вившихся вокруг него, подобно воспоминаниям о прелестных фермерских дочках.

Остаток недели у бабушки и дедушки был ознаменован еще одним происшествием. В пятницу вечером я долго не мог заснуть и потом несколько раз просыпался среди ночи. Мне снилось, будто я вошел в совершенно пустой класс. Только миссис Невилл сидела за своим учительским столом, исправляя наши сочинения. На полу лежали пятна золотистого света, солнечные лучи из окна косо падали на классную доску. Кожа туго обтягивала лицо миссис Невилл, ее глаза казались огромными и блестящими, как у ребенка. Она сидела, как обычно, прямо, будто аршин проглотив, и глядела на меня, стоявшего в нерешительности на пороге класса.

– Кори? – спросила она меня. – Это ты, Кори Маккенсон?

– Да, мэм, – отозвался я.

– Подойди поближе, – позвала она.

Я подошел к ее столу и увидел, что красное яблоко, лежавшее рядом, высохло.

– Лето почти кончилось, – сказала мне миссис Невилл.

Я кивнул ей в ответ.

– И ты повзрослел, – продолжала она, – стал старше за это время.

– У меня был день рождения, – сказал я.

– Очень мило.

Я почувствовал запах дыхания миссис Невилл, не то чтобы неприятный, но похожий на тот дух, что идет от цветов, которые вот-вот завянут.

– На моих глазах повзрослело много мальчиков – некоторые выросли и пустили корни здесь, другие уехали из нашего города. Мальчишеские годы проходят очень быстро, Кори, оглянуться не успеешь.

Миссис Невилл улыбнулась мне краешком рта:

– Мальчики хотят поскорее стать мужчинами, но приходит день, когда они с грустью понимают, что вернуться во времена детства им не суждено. Но я открою тебе один секрет, Кори. Хочешь узнать его?

Я кивнул.

– На самом деле, – прошептала миссис Невилл, – никто никогда не взрослеет.