Жил-был раз, жил-был два

12




Это случилось восемь лет назад. Однажды он их застал. Непосредственно в процессе адюльтера.

— Тебя там не должно было быть. Ну, по крайней мере, ты заставил нас в это поверить. Ты знал про нас и отлично подстроил ловушку, ты всегда любил всякие подвохи. Вечером восьмого марта две тысячи двенадцатого, в годовщину исчезновения твоей дочери, ты, пьяный, ворвался в спальню с бейсбольной битой в руке…

Поль забрал снимок и убрал его в конверт.

— С того дня я больше не могу нормально ходить. Говорят, правая нога у меня на семь миллиметров короче левой. Вроде немного, но достаточно, чтобы портить мне жизнь, несмотря на специальные подошвы и хирургические операции. Это как песчинка, попавшая в часовой механизм.

Оглушенный Габриэль откинулся на диване.

— Я…

— Заткнись, — оборвал его Поль, — твой треп расклада не изменит. Что сделано, то сделано. Ты был опасен, ты всегда был borderline[15], когда речь шла о сведении счетов. Сколько раз я не давал тебе избить подозреваемых? Ты и твои кулачища… Ты был хорошим следователем, но не создан для военной службы[16]. Или, может, не для такой военной службы.

Он отпил несколько глотков, сжал банку в руке.

— Я хотел засадить тебя, но Коринна умоляла не доводить дело до суда. Мне удалось подчистить бумаги, и мы с тобой пришли к компромиссу. Ты должен был подать в отставку, уехать из района и не поднимать волну. Что ты и сделал. Тогда Коринна и подала на развод. Она оставила себе дом и выплатила тебе твою долю.

Выгнали, как изгоя. Габриэль вспомнил ненавидящий взгляд Луизы. Враждебность коллег, которых он даже не узнавал, на месте преступления. Все были в курсе того, что он сделал. Это была одна из тех историй, которые рассказывали по утрам у кофемашины.

— И куда я уехал?

— Куда-то на север, ближе к матери… Но тебя туда другое тянуло. Ну, мне так кажется. В тех местах нашли серый «форд». Ты там рыскал, как волк, и я уверен, что ты вел собственное расследование, пытался напасть на след, стучал во все двери.

— Какой серый «форд»?

Поль увидел в его тоскливых глазах всю искренность мира: бывший коллега действительно все забыл. Он встал:

— Сейчас вернусь.

Он исчез в глубине коридора в направлении гаража, приволакивая правую ногу. В этот момент Габриэль понял, что его прошлое будет разматываться, как нескончаемый моток колючей проволоки. Никто не напомнит ему о радостях, смехе, минутах покоя. Только о страданиях и смерти.

Габриэль поискал следы собачьей шерсти на диване — не нашел, оглядел столовую, невероятный экран телевизора, такой тонкий, что вначале он подумал, будто это картина, повсюду вещи Поля: это место уже давно перестало быть его очагом. Дом, отстроенный его собственными руками, забыл его.

Он бросил взгляд на кухню, где Жюли любила выпить горячего шоколада, мягко обхватив ладошками кружку. Посмотрел на лестничный пролет, вспоминая, как дочь, изображая старлетку, сходила со ступеньки на ступеньку. Она собиралась записаться в Лионский университет, на аудиовизуальный факультет. И вот, она никогда не будет работать в кино.

Поль поставил к ногам Габриэля коробку:

— Листовки, материалы ассоциации, которую ты создал ради своей дочери… Адреса родителей жертв, с которыми тебе удалось связаться, фотографии нескольких детей, похищенных в Бресте, Тулоне, повсюду. А главное, там фотокопии всех девятисот процедурных страниц досье, до две тысячи двенадцатого года, то есть до твоего ухода. Ты за всем этим не пришел, но это твое. Можешь забирать.

Габриэль отогнул чуть влажные края картонки. Порылся в ледяных бумажках. Узнал свою подпись на протоколах допросов и осмотров. Даты. Апрель, май, июнь 2008-го.

— А после две тысячи двенадцатого?

— У судебного следователя. В бригаде. Но тебя это больше не касается.

— Это моя дочь!

Поль остался стоять, желая положить конец разговору.

— После две тысячи двенадцатого не случилось ничего нового по сравнению с тем, что у тебя в коробке. Ни одного всплывшего следа, ничего интересного. Новый судебный следователь Кассоре возглавил работу по делу в две тысячи пятнадцатом, сменив двух предыдущих. Лантье ушел на пенсию, а д’Аламбер уехал в Бордо. В две тысячи шестнадцатом Кассоре окончательно отправил дело в архив. Уже четыре года, как оно закрыто…

Габриэля охватывало отчаяние. Лишь имя, когда-то выкрикнутое в сердце гор: вот чем стала его дочь. Призраком, досье, отправленным вместе с другими зависшими делами в глубину железного шкафа, который никогда больше не откроют.

— Значит, ее все бросили? Даже ты перевернул страницу и забыл? Ты?

— Мы потратили восемь бесконечных лет, отрабатывая самые мельчайшие следы, выслушивая каждого свидетеля, проверяя любую наводку… Твою дочь якобы видели в порту Булонь-сюр-Мера, попрошайничающей в Монпелье, садящейся в автобус на юге Италии. Какой-то тип был уверен, что заметил ее в Египте, где она была инструктором по подводному плаванию, что вынудило нас послать международный запрос. Разумеется, это оказалась не она, но мы впустую потеряли много времени и сил. Подключились все экстрасенсы страны, каждый со своей болтовней. Тебе удалось привлечь внимание прессы, сам понимаешь, для разного рода медиумов это была первоклассная реклама! Они из нас всю душу вытрясли.

Он уронил усталую руку. У Габриэля было ощущение, что он столкнулся с медведем, только что вышедшим из спячки. Сагас, это расследование, провал за провалом… Вот почему он так рано поседел.

— Но в результате посмотри, с чем мы остались. С пустыми руками. Все псу под хвост. Мы не знаем ни где Жюли, ни почему она исчезла. К концу четвертого года расследования мы уже обсосали каждую косточку, нам больше не за что было хвататься. Дело не закрывали только благодаря судье д’Аламберу, который не упускал его из виду. Но когда на его место пришел новый судья, первое, что он сделал, вступив в должность, — это покончил с ним. Он не желал возиться с делом, которое поглощало столько времени, ресурсов и денег, а в результате зашло в тупик. Хочешь верь, хочешь не верь, но мне жаль.

Габриэль отказывался принять эту неизбежность. Встал. К пиву он так и не прикоснулся. Ни голода, ни жажды, только желание выбраться из этого кошмара. Прижал коробку к груди:

— Для меня ничего не кончено. Я продолжу ее искать. До конца моих дней, если понадобится.


— Не исключено, что ты этим и занимался последние двенадцать лет.

Габриэль с грустью глянул на того, кто был его лучшим другом. Его душило желание завыть. Подошел к входной двери. Поль порылся в своем бумажнике. Потом сунул ему в ладонь две банкноты по пятьдесят евро:

— На гостиницу. Уже поздно, а ты в паршивом состоянии. Не хватает только, чтобы ты угробился по дороге. Предполагаю, ты не знаешь, где живешь?

Габриэль покачал головой:

— Я никак не могу связаться с матерью. У меня ни бумажника, ничего.

Поль застыл на пороге:

— Приходи завтра в бригаду, добудем твой адрес.

— Спасибо.

— Только не питай иллюзий, я это делаю не ради тебя, а ради Коринны. Вы скверно разошлись. После развода она больше не желала тебя видеть, сменила номер телефона. Одно время даже хотела уехать из города. Только куда? Она и сама не знала. Она до сих пор страдает, как и ты. А что ты думал? Что она забыла свою дочь? Не проходит ни одного дня, чтобы она не говорила о ней. У нее по-прежнему все прокручивается в голове, и это убивает ее. Мне придется рассказать ей о находке на берегу, когда она вернется после очередного бесконечного дня хождения из дома в дом и уколов в стариковские задницы. Завтра я вручу тебе твой адрес, и ты уедешь.

Габриэль покачал головой:

— Еще мне бы хотелось, чтобы ты выяснил личность некоего Уолтера Гаффина.

— Зачем?

— Сделай это, прошу как об услуге. И последнее… когда умер Мальбрук?

— Три года назад. Однажды утром он просто не вылез из своей корзинки. Он не мучился, и у него была самая лучшая жизнь, какую может прожить собака.

Габриэль грустно кивнул и ушел, держа под мышкой тягостные воспоминания о расследовании исчезновения его дочери, уместившиеся в простой заплесневевшей коробке. Покидая свой бывший дом, он испытал чувство, будто оставляет позади и свою жизнь, и свою тень.

Поль закрыл за ним дверь. От долгого выдоха защемило в груди. Он по-прежнему не понимал, с какой стати Габриэль Москато появился в Сагасе, а город словно отбросил его на двенадцать лет назад, заставив снова пережить худший момент его существования.

Поль вдруг подумал об одном мифологическом персонаже, Сизифе, который был обречен вечно толкать камень на вершину горы. С вершины камень скатывался назад, в исходную точку, и сын Эола был вынужден все начинать с нуля.





13




И снова гостиница «У скалы». Словно первый и последний акт нескончаемого дня. А завтра будет 2030-й, и мне стукнет шестьдесят пять, подумал Габриэль, ощутив комок в желудке.

С коробкой под мышкой он направился к входу. Трупы птиц исчезли. За гостиничной стойкой стоял Ромуальд Таншон, которого он сразу узнал. Те же усы, хотя теперь совершенно седые, такой же поношенный шерстяной свитер, даже по цвету похожий на тот, который был на нем двенадцать лет назад. Хозяин гостиницы поднял нос от автомобильного журнала, оглядел Габриэля, обернулся на настенные часы и вытянул шею, как будто пытался рассмотреть что-то у него за спиной, на парковке.

Габриэль поставил свою ношу на стойку и вытащил купюры. На объявлении под фигурками святых были обозначены тарифы: пятьдесят два евро за номер с завтраком. Цены взлетели вверх, и Габриэль не знал, считалась ли в 2020-м эта цена нормальной или нет.

— Я возьму номер. Но сначала мне бы хотелось, чтобы вы объяснили, что произошло вчера вечером, когда я приехал. Мне сказали, что клиентов принимали вы. Уолтер Гаффин, который остановился в номере семь, это был я?

— До меня и впрямь дошли слухи о вашем странном поведении этим утром. Странная история с номером семь и номером двадцать девять, просто в голове не укладывается. В двадцать девятом вообще никого не было… Короче, если я правильно понял, вы не помните нашего вчерашнего разговора, так получается?

Габриэль хотел было сказать, что он не помнит двенадцати последних лет, но вместо этого просто кивнул.

— Вы приехали в двадцать три тридцать, почти как сегодня. Я уже собирался закрывать. Узнал я вас не сразу. Бритый череп, большие очки, бородка… и физиономия убийцы. Вы походили на Уолтера Уайта, парня из сериала «Во все тяжкие»[17].

Поскольку Габриэль замер, явно ничего не поняв, Таншон продолжил:

— Ну, помните, тот учитель химии, который изготавливал синий лед[18] и стал одним из самых крупных наркодилеров Нью-Мексико? Все видели этот сериал. Да еще вы назвались Уолтером, с намеком на Уолтера Уайта, верно?

— Чего я хотел? Номер?

— Как и большинство тех, кто сюда является. Сказали, что вы не один и вас ждут на парковке. А главное, попросили сделать вид, будто мы никогда раньше не встречались. Вы записались под именем Уолтера Гаффина, вышли за багажом и вернулись вместе с женщиной.

Каждое слово, вылетающее из уст Таншона, становилось новым ударом.

— Вы хотите сказать, мы заселились в один номер?

— Ну да, в седьмой.

— Опишите ту женщину.

— Вы правда ничего не помните? Даже ее?