Жил-был раз, жил-был два

— Я знаю.

Луиза помолчала несколько секунд, вглядываясь в летящие под колеса разделительные полосы.

— Труп приблизительно ее возраста. Возможно, все это время после исчезновения ее накачивали наркотиками, насильно сделали татуировку, втянули в проституцию. А теперь похитивший ее мерзавец позволил себе роскошь вернуться к истокам, чтобы убить Жюли и скинуть нам на руки. Откуда нам знать?

Она продолжала разглядывать асфальт, бегущий под сильным уклоном вдоль кладбища. Фары высвечивали кресты под тисами. То тут, то там мерцающие свечи на солнечных батарейках бдели над могилами. Луиза бросила взгляд в темную глубину, где покоилась ее мать.

— Самое странное — это появление Габриэля Москато, — добавила она. — Вот уже восемь лет, как о нем ни слуху ни духу. И вдруг, как по волшебству, возникает сегодня утром. Он казался совершенно растерянным, потерявшим голову. Когда он приехал на берег, то был уверен, что убитая — именно Жюли, хотя даже не видел тела.

Поль миновал теннисный клуб, включил мигалку и въехал на парковку бригады. Луиза жила в одной из служебных квартир, двухкомнатном пристанище в трехэтажном серо-красном здании, унылом, зато удобном. Большинство жандармов вместе с семьями тоже жили там, в непосредственной близости от работы. Уже много раз Поль видел, как Давид Эскиме приходил туда к Луизе. В скором времени два голубка обустроятся вместе.

Он забрал пакеты с уликами, бросил взгляд в сторону цементного, похожего на сборный домик куба, расположенного слева от главного здания. Куб прозвали «Блок-хаус», на самом же деле это была их лаборатория, которая занималась экспертизами ДНК и отпечатков пальцев.

— Лаборатория закрыта, передам им образцы завтра утром и предупрежу, что результаты нужны в кратчайшие сроки. Пули и тампонаж пороха отправлю в Экюлли. А пока запру все в сейфе. Скоро мы выясним, Жюли Москато это или нет, а заодно имеется ли убивший ее подонок в нашей картотеке.

— Как минимум один подонок в Сагасе есть, — напомнила Луиза, забирая два пакета.

— Предполагаю, что ты имеешь в виду Эдди Лекуантра.

— Почему мы еще его не навестили? Задать бы ему два-три вопроса о том, где он был прошлой ночью, а?

— Потому что расследование только началось. Подождем анализа ДНК, ладно? Нет смысла торопиться и стучать во все двери. Конечно, у Лекуантра паршивое прошлое, но он свое отсидел, а мы в момент исчезновения Жюли не нашли даже тени улик. Всему свое время, и мне не хочется ссориться с судьей Кассоре. Пока что у нас более-менее приличные отношения, так что не будем портить идиллию.

— Тебя послушать, так только и остается, что вечно чего-то дожидаться. Все так медленно. Это действует на нервы.

— Медленный не я, а правосудие.

Поль вздохнул. Его дочь еще не устала от рутины. В ней еще горел пыл молодости и толкал перескакивать через ступени.

— Меня заинтересовало то, что сказал медэксперт, — бросила она.

— Что именно?

— Что жертва не выделяла слюну в носки. Это означает, что убийца засунул их ей в рот после смерти. Зачем вставлять кляп женщине, которая не может кричать?

— И какие мысли?

— Ты не раз говорил мне, что в преступлениях часто отсутствует логика. Но в данном случае мне кажется, что она тут есть, помимо самого́ жестокого убийства. Нас хотели заставить поверить, что этой женщине вставили кляп, чтобы не дать ей кричать, пока ее насиловали и вставляли… в нее ветку.

Она приподняла один из образцов:

— Я видела носки, они не были ни порванными, ни грязными, то есть жертва не бегала в них. Это убийца принес их с собой. Он заранее решил запихнуть их в рот своей добыче после того, как убьет ее. Другими словами, он тщательно продумал свои действия.

— И в чем же здесь логика?

— Я не знаю, но мне кажется, что, когда ты кого-то насилуешь и разбиваешь ему голову, ты особо не размышляешь. Ты действуешь инстинктивно, а когда дело сделано, ты прежде всего думаешь, как бы тебе убежать, а не как собрать гильзы. Представляешь себе эту сцену? Мы сами должны расшифровать логику, которая скрывается за этой парой носков. Но одно очевидно: убийца не паниковал.

— Ну конечно «расшифровать». Как в твоих чертовых «Экспертах»[14]. Ты очень скоро поймешь, что в жизни все по-другому, моя дорогая. Одни люди убивают, другие умирают. А мы между ними, как дерьмо в проруби, или как пешки, или даже как предохранители, выбирай сама. Мы пытаемся расставить верные вещи по верным местам, но при всем старании это не всегда получается.

После девяти вечера помещение бригады походило на морг, который они недавно покинули. Дежурный жандарм отдал им честь. Неоновые лампы освещали выкрашенные в грязно-бежевый цвет коридоры с кремовым линолеумом на полу, который поскрипывал под подошвами и отклеивался у входа в каждый кабинет. Все пропахло чистящими средствами и затхлой древесиной. Взявшись за дверную ручку, Поль повернулся к дочери:

— Черт, Луиза, ты же могла стать адвокатом в Лионе или же найти приличную работу в каком-нибудь другом месте, а не в этой крысиной дыре. У тебя были все возможности. И зачем тебе понадобилось смотреть, как у женщины извлекают из брюха ее органы?

— Папа, пожалуйста.

— И почему ты втюрилась в какого-то… продавца гробов? Почему ты не уехала из Сагаса, когда представился случай? Ты же знаешь, я бы тебе помог, я бы все сделал, чтобы ты могла добиться чего угодно. Здесь ведь нет перспектив. Не будешь же ты заниматься этим всю жизнь, как твой старикан-отец?

Луиза сунула ему в руки пакеты с уликами:

— Я устала. До завтра.

— Почему ты не отвечаешь на мои вопросы, черт тебя побери? Почему мы с тобой ни разу не смогли поговорить?

Она исчезла в коридоре.

Застыв на месте, Поль дождался, пока в холодном коридоре хлопнула входная дверь. Отношения с Луизой не улучшались, скорей они катились под откос. Взять ее в свою команду, надеясь, что это их сблизит, вполне вероятно, в конечном счете оказалось грандиозной ошибкой.





11





Ничего. Ни документов, ни денег, ни памяти. И четыре километра пешком, чтобы добраться до своей машины, оставшейся на обочине. Габриэль подумал о гнездящемся в нем коварном изъяне, не дающем ему обернуться назад и увидеть последние двенадцать лет. Какая травма могла унести в забвение часть его жизни, чтобы странным образом вернуть его как раз в момент исчезновения дочери? Почему 2008 год, а не 2012-й или 2015-й? Было ли это случайностью или невероятным вывертом его сознания, имеющим целью что-то ему сообщить? Как бы то ни было, даже если собственный мозг желал защитить Габриэля, как утверждал тот врач из больницы, он все же заставил хозяина переживать адовы муки…

Усевшись за руль старенького «мерседеса», Габриэль выехал на дорогу и направился в северную часть города. Дождь из мертвых птиц не затронул этот район Сагаса. Управление машиной давалось легко, искать переключатели фар не пришлось. Его совершенно не смущали большие размеры автомобиля, хотя раньше он всегда выбирал модели поменьше. Врач упомянул память автоматических навыков. Наверняка в их число входило и вождение этой машины.

Габриэль все более проникался убеждением, что он сам и был человеком, зарегистрировавшимся под именем Уолтера Гаффина, призрака из гостиницы. Он сам явился туда накануне с бритым черепом, фальшивыми очками и снял номер 7. Но по какой треклятой причине?

На окраине города он свернул на дорогу, поднимающуюся к Альбиону. Три километра зигзагов по лесу, с перепадом высот до десяти процентов, из-за чего зимой движение здесь становилось довольно опасным. На полпути его фары высветили ответвление, уходящее между стволами деревьев и ведущее к расположенной чуть дальше стоянке, где исчезла Жюли.

В тот день чудовище из леса похитило у него дочь. Бешеный и невидимый зверь, затаившийся в темных туманах Сагаса и оставивший за собой отчаяние, ярость и непонимание. И возможно, то же создание срыгнуло его дочь двенадцать лет спустя на берег реки.

Дом Габриэля был старым шале на высоком каменном цоколе, с деревянной верхней частью. Он обновил его своими руками, прибил каждую доску, зацементировал каждый камень. Он всегда отказывался жить в крольчатниках бригады. Им с Коринной хотелось иметь собственный кокон, за пределами города-тюрьмы. Альбион с его шестьюстами душами казался им в этом смысле идеальным местом. Деревня представляла собой тупик, ни одна дорога не проходила через нее, а единственная исходящая — спускалась в Сагас. Там, на высоте, можно было забыть про тусклую серость скопившихся внизу домов, если смотреть в правильную сторону: в западном направлении открывался умопомрачительный вид на плато и пики. Осенью и весной там часто мелькали серны.

Синеватый свет телевизора сочился сквозь шторы гостиной. Габриэль наконец-то почувствовал тепло очага, безопасного убежища, откуда он мог отправиться на поиск воспоминаний. Он поднялся на три ступеньки крыльца и повернул дверную ручку. Дверь была заперта. Он постучал, подождал, царапнул облупившийся лак деревянного косяка. За шале не ухаживали так тщательно, как раньше. Звук поворачивающегося в замке ключа. Лицо в приотворенной двери — кошмарное видение. Габриэль на несколько секунд лишился голоса.

— Поль? Но что ты?..

Габриэль не закончил фразу. Поль Лакруа стоял перед ним, в майке и трусах, ноги в меховых тапочках.

— Сейчас двенадцатый час. Чего ты хочешь?

— Ты… ты спишь с моей женой?

Поль протиснул свои массивные плечи в раствор двери, бросил взгляд на припаркованный на подъездной дороге «мерседес». Как и утром, Москато, похоже, был не в себе. Откуда он взялся в такой час?

— Бывшей женой. Вы развелись, должен тебе напомнить.

Габриэль думал, что уже оказался на самом дне. Но с каждым следующим часом бездна разверзалась все глубже.

— Я хочу поговорить с ней. Позволь мне увидеть Коринну.

— Ее еще нет. Она работает допоздна. Сиделка, помнишь… Я много лет уговариваю ее подыскать не такую утомительную работу, но ты же ее знаешь. Если выкладываться за день, остается меньше сил на всякие мысли.

Габриэль тонул, и под рукой ни одного буйка, за который можно было бы ухватиться. Если перед ним захлопнут дверь его собственного дома, что с ним станет? Куда он пойдет? Он запаниковал. Стоя на пороге, он умолил Поля выслушать его на этот раз, рассказал в подробностях о своем безумном дне от пробуждения в гостинице и до пребывания в больнице. Повторил слова невролога, упомянул психогенную амнезию, поклялся, что застрял в 10 апреля 2008-го, а между тем днем и сегодняшним — пустота. Поль не проявил никакого сочувствия, но посторонился, давая ему пройти.

— Мне трудно поверить в то, что ты рассказываешь, — бросил он, принеся два пива, — но ты кажешься искренним, а главное, совершенно сбрендившим.

— Все куда хуже.

— Многое переменилось, и не рассчитывай, что я буду с тобой нянчиться. Пей свое пиво, задавай свои вопросы и катись.

Габриэль даже не знал, с чего начать. Старый друг и коллега теперь явно его ненавидел и плевать хотел на все его беды.

— Тело, которое нашли этим утром…

— Еще ничего не известно, — мгновенно отозвался Поль. — Завтра после полудня получим результаты анализа ДНК. Я попрошу ребят сделать его в первую очередь. Жертву убили двумя пулями. Мы думаем, что именно выстрелы вызвали массовую гибель птиц.

— Ты и Коринна… как давно?

— Вы развелись восемь лет назад. В бригаде все знали, что у вас сильно не ладится, и еще задолго до исчезновения Жюли. Ты же должен все помнить, верно, раз это было до твоей так называемой потери памяти? Ты сам говорил мне, что вы теперь не спите вместе, что между вами больше ничего нет. Но вы не расходились из-за Жюли: следовало и о ней подумать… Ты решил, что трагедия сблизит вас, но пропасть между вами только увеличилась.

— Ты не ответил на мой вопрос.

Поль обмакнул губы в пиво. Габриэль к своему не притронулся.

— Мы начали всерьез встречаться за год до вашего разрыва.

Пальцы Габриэля сжались на банке пива.

— Ты приходил сюда поужинать, — сухо сказал он. — Иногда ты оставался на все выходные. После смерти Мэрилин я был рядом и помогал тебе продержаться. А ты у меня за спиной трахал мою жену?

— Не вали все в одну кучу. Ничего не было, пока между вами все не разладилось. Ты почти не бывал дома, ты проводил больше времени в ассоциациях помощи родителям детей-жертв, чем с Коринной. Ты хотел, чтобы на проблему пропавших детей обратили наконец внимание, но… это как сражаться с ветряными мельницами, Габриэль, и никого никогда не вернет. Ты сделал все, чтобы отдалиться от дома, от жены. А в это время она умирала медленной смертью на Альбионе, глотая таблетки.

— А главное — в это время ты спал с ней. Господи, лучший друг трахает жену кореша, все как во второразрядном фильме. И теперь ты велишь мне убраться из Сагаса? Ты заявляешь, что мне здесь не рады?

Поль подошел к ящику, порылся и бросил ему на колени рентгеновский снимок:

— Оставил на память…

Габриэль пристроил свою банку на низкий столик и посмотрел на серебристый негатив. Перелом берцовой кости. Разрыв мениска. Потом он перевел глаза на ногу Поля. Правую, со шрамами.

— Ага, — проскрежетал тот. — Ты искалечил меня на всю жизнь.