Жил-был раз, жил-был два

Поль пошел закрыть дверь. Неоновая лампа затрещала, когда он нажал на выключатель.

— «Кто-то, кого ты знал»… Забавно, потому что для страховой или налоговой Уолтера Гаффина не существует. Он призрак. Его следы обнаружились только в архиве водительских прав и реестре свидетельств о владении автомобилем. Гаффин — владелец «мерседеса» кремового цвета, просто копия твоего.

Капитан развернул экран своего компьютера. Габриэль уткнулся носом в собственную фотографию на правах. Бритый череп, очки, бородка, черты лица.

— Фальшивые документы, изготовлены очень искусно, — добавил Поль, — но ты не дошел до полной смены личности. Уолтер Гаффин не имеет ни счета в банке, ни паспорта, а адрес проживания у него твой. К тому же эти шмотки и очки… Тебе просто понадобилось выдать себя за того, кем ты не являешься. Спрашивать зачем — вряд ли имеет смысл, я прав?

Габриэль в смятении смотрел на свой портрет. Фотография недавняя. Права выданы три месяца назад. В тот момент, когда он обустроился в Ваземме.

— Знаю только, что позавчера я зарегистрировался в гостинице под этим именем, — попытался оправдаться Габриэль. — Так значилось в их компьютере.

Поль прищурился, словно ломал голову над кубиком Рубика:

— И что я теперь должен делать? Передо мной, капитаном жандармерии, офицером судебной полиции, субъект с подложными документами, бывший жандарм, потерявший память и вернувшийся в Сагас по неизвестным чертовым причинам.

— Поступай, как сочтешь нужным. Но пожалуйста, дай мне время собраться с мыслями. Сообразить, что происходит.

Поль устало улыбнулся:

— Ты не понял. Я хочу, чтобы ты уехал. Чтобы ты убрался из Сагаса вместе со своими проблемами и никогда больше здесь не показывался. С тобой свяжутся по поводу тела на берегу. Ну, если понадобится.

— Если это моя дочь, ты хочешь сказать?

Капитан закрыл окна на своем экране. И сделал вид, что не услышал.

— Будем считать, что на данный момент это отвратное дело с убийством, которое на меня свалилось, мешает всерьез заняться чем-то еще. Но не испытывай моего терпения, и вот тебе совет: сделай так, чтобы о тебе забыли. Я не смогу вечно стирать с долговой доски твои выходки.

Поль поднялся и молча направился к двери. Габриэль подошел к нему с досье под мышкой:

— Почему тебе так нужно, чтобы я уехал из города? Почему ты отказываешься дать мне доступ к полному досье, хотя уже вручил девятьсот страниц? Ты предупредил всех о моем приходе. От меня шарахаются как от чумы. Я тебя знаю. Ты что-то от меня скрываешь.

— Разговоры не вернут Жюли. Время прошло, Габриэль, вбей себе это хорошенько в голову. А теперь, если позволишь, мне нужно работать.

Габриэль больше не надеялся вытянуть из Поля что-то еще.

— Мы вместе выросли. Мы были напарниками. Как мы могли дойти до такого?

Не услышав от Поля, уже углубившегося в бумаги, ответа, он вышел, не попрощавшись.





17




Сразу после бригады Габриэль заехал в свой старый банк. Согласно объяснениям служащего, он перевел все свои средства на текущих счетах в лилльское отделение той же банковской группы в 2012-м, то есть в год их с Коринной разрыва. На его основном счете лежало больше тридцати тысяч евро, кругленькая сумма, но его страховка была закрыта в момент развода. В 2013-м на его счет поступило больше ста двадцати тысяч евро. Без сомнения, его доля за дом.

В выписках за последние три месяца значились только расходы. Он много раз снимал наличные в Лилле или Брюсселе. Но кто «он»? Габриэль Москато или Уолтер Гаффин? Он подумал о фальшивых документах. Они должны были стоить целого состояния…

В магазине телефонов он купил самую простую модель, но ему и она показалась слишком сложной. Продавец проверил его личные данные и после нескольких компьютерных манипуляций вручил ему мобильник с прежним номером — не прошло и двадцати минут. Объяснил, как работает фотокамера, GPS… Габриэль попал в другое измерение: эти телефоны разве что кофе не варили.

Выйдя из магазина, он набрал номер матери, прикасаясь непосредственно к экрану, — нечто для него революционное, но сами движения были ему подспудно знакомы. От дрожащего голоса в автоответчике по телу прошел озноб: «Мама, это я, Габриэль… Позвони мне, когда сможешь. Все хорошо… И… мне приятно слышать твой голос».

За рулем своего «мерседеса» он проехал мимо исправительного центра. Как изменилась преступность, законы, техника расследований! Габриэль чувствовал себя потерянным, куда ни кинь. Он был жителем 2008-го, перенесенным в будущее машиной времени и прихватившим в своем багаже все самое худшее. Выживший в неведении.

Он проехал еще два километра. На самом косогоре он оказался в жилом квартале, расползшемся по склону горы. Ряды домов были построены на многочисленных террасах, и те, что повыше, и стоили подороже. Он постучал в дверь скромного жилища, расположенного на самом нижнем уровне, — бетонной коробки с оштукатуренными кремовыми стенами и окнами, украшенными горшками с красной и фиолетовой геранью. Он от всего сердца надеялся, что Солена Пелтье все еще живет здесь.

Увидев ее, Габриэль почувствовал такое счастье, что сжал женщину в объятиях. Потом отстранился, оглядел ее с ног до головы. Его бывшая коллега никогда особо не следила за своей внешностью, и время не добавило ей красоты. Полуседые волосы неопрятными прядями свисали на перуанское пончо из альпака, сухие губы сморщились и потрескались, будто финики.

Покашливая, Солена пригласила Габриэля зайти. Каким ветром его занесло к свежеиспеченной — еще и месяца не прошло — пенсионерке? Габриэль снова завел пластинку с описанием своих последних кошмарных часов. Он не стал упоминать о женщине, с которой приехал в гостиницу, а о теле, найденном на берегу Арва, Солена была уже в курсе. Прочла статью в газете.

Она сунула ему в руку стаканчик с выдержанной сливовой настойкой, залпом осушила свой. Потом долго разглядывала Габриэля, словно хотела покопаться в его черепной коробке.

— Ты время от времени мне звонишь, — бросила она, хлопая стаканом о стол. — Спрашиваешь о новостях, хочешь знать, продвигается ли расследование…

Габриэль постучал в нужную дверь, Солена Пелтье оставалась его единственной связью с Сагасом. Мелкими глотками он выпил свою настойку, со вчерашнего вечера чувствуя в себе определенную склонность к алкоголю. Еще один мерзкий подарочек, оставленный его вторым «я»?

— Конечно, Поль запретил нам снабжать тебя информацией в случае, если ты попытаешься связаться с кем-нибудь из нас. Имей в виду, я никогда, ни на секунду не одобряла того, что ты с ним сделал, однако… Жюли была моей крестницей. А с тобой мы вместе отпахали двадцать лет. Ты всегда был прямым мужиком, хоть иногда и слетал с катушек. Но скажи, с кем такого не случалось с нашей чертовой работенкой? Это была твоя дочь, и ты имел право быть в курсе.

Она налила себе еще стаканчик. На креслах лежали покрывала, все в кошачьей шерсти, на спинках стульев — всякие шмотки: Габриэль представил себе жизнь затворницы. Насколько он знал, мужчин у крестной Жюли никогда не было. В бригаде ее прозвали Железной Леди.


— Ты мне говорил об этой Ванде, о сером «форде»… Самые серьезные ниточки, какие только мы получили. Совершенно очевидно, что женщина приезжала для разведки, она была связана с водителем машины. Поль и все члены группы, занимавшейся расследованием, были в этом железобетонно убеждены…

Габриэль сжал кулаки. Значит, бывший коллега ему солгал.

— Похоже, тебе не пришло в голову это сопоставить, — констатировала Солена. — Ничего удивительного, ведь это я в свое время установила связь.

— Сопоставить что?

— Имя Ванда Гершвиц тебе ни о чем не говорит?

Он покачал головой.

— Это девица из фильма восьмидесятых годов «Рыбка по имени Ванда». Помнишь? Джейми Ли Кертис играла роль Ванды.

Единственная картинка, которая возникла у Габриэля перед глазами, — мужчина, удящий золотую рыбку в аквариуме, чтобы проглотить ее.

— Смутно.

— Ванда принимает участие в краже бриллиантов вместе со своими сообщниками; собственно, она-то все и придумала. Как все, ты посмотрел фильм и тоже, как все, запомнил только имя героини — Ванда. Ванда Гершвиц… Если никто не обратил внимания на нашу Ванду, то именно потому, что она сделала все возможное, чтобы ее не заметили. Никакой доплаты за завтрак, номер на первом этаже с выходом напрямую на улицу, чтобы не попадаться лишний раз на глаза управляющим. Она невидимка. На протяжении пятнадцати дней она, вероятно, наблюдает за Жюли и ходит за ней следом. Может, даже заговаривает с ней — на улице, в магазине, в бассейне. Кто будет опасаться женщины? Она знала, что в ту субботу Жюли поедет кататься на велосипеде после полудня. Она предупредила своего сообщника — или сообщников — из серого «форда», которые явились, уж не знаю откуда, и взяли на себя само похищение. После чего Ванда окончательно покинула город. В похищении было задействовано несколько человек, все прошло чисто и гладко. Таков наиболее вероятный сценарий. К несчастью, несмотря на все усилия, мы уткнулись в тупик. Было уже слишком поздно. Время прошло, никто больше ничего не помнил.

Она со вздохом посмотрела на свой стакан.

— Так все ничем и закончилось в этом расследовании. Полагаю, ты в курсе насчет Лекуантра…

— Да. Столкнулся с ним вчера в коридоре гостиницы, но не узнал. Я хотел поговорить с ним этим утром. Но он по субботам не работает.

— Мы и в это поверили. А что, классный след. Местный житель, который как-то вечером в девяносто седьмом году поддался секундному порыву и чуть не изнасиловал женщину в Шамбери. Парню тогда едва стукнуло двадцать лет, но подобные люди остаются опасными зверьми. Ну, таково мое твердое убеждение… И твое было тоже.

— И осталось.

— Но это был не он, Габриэль, он работал, когда все случилось. Мы прошерстили всю его жизнь, его дом, каждый квадратный сантиметр сада, подвала, и все безрезультатно. Что стало с Жюли? Почему она? Кто такая эта Ванда? Никто не знает. Ты представить себе не можешь, как мне было грустно, когда в пятнадцатом году ассоциация распалась. Джефф не хотел больше исполнять функцию секретаря, ты был слишком далеко, у нас четверых, тех, кто продержался до конца, больше не осталось ни сил, ни желания. Искать было уже нечего. И надеяться не на что. Целых семь лет… Я ушла на пенсию с грузом этого поражения. Жюли была моей крестницей. Нет ничего хуже для жандарма, чем оказаться отстраненным от дела и жить с этим до конца дней…

Габриэль подошел и присел рядом с Соленой, приобняв ее за плечи. Он всегда питал к ней нежную привязанность. На подоконнике мурлыкала старая кошка.

— Я знаю, что ты сделала все возможное, Солена. Тебе не в чем себя упрекнуть.

Женщина опустила глаза. Габриэль почувствовал под рукой, как напрягся ее затылок.

— Есть еще что-то, что я должен знать?

Она подошла к окну, взяла кошку на руки и ласково ее погладила.

— Две вещи. Первая произошла за несколько недель до того, как я вышла на пенсию, в конце августа этого года. Ты связался со мной, чтобы попросить порыться в FNAEG[23] и выслать тебе мейлом графики, отражающие ДНК-профиль Жюли и другой молодой женщины, Матильды Лурмель.

— Генетические профили? Зачем?

— Ты ничего не захотел мне сказать… Чтобы не втягивать меня, как ты выразился. Что-то странное было в твоем голосе, вроде страха, и это давило на меня даже на расстоянии. Ты явно что-то нарыл, и это что-то привело тебя в Брюссель. Обещал все мне объяснить, когда закончишь.

— Что? Что я должен был закончить?

— Представления не имею. Поначалу я отказалась давать тебе профили. Доступ к генетическим данным отслеживается, а мне не нужны были проблемы. Но в конце концов я тебе перезвонила через несколько дней. Я это сделала и ради Жюли, и ради тебя.

— Почему Матильда Лурмель? Кто это?

— Я посмотрела в Интернете. Она одна из исчезнувших. Ей было двадцать лет, жила в Орлеане. Все случилось в две тысячи одиннадцатом. В один прекрасный день она просто испарилась и никогда больше не подавала признаков жизни.

— Как Жюли.

— Да, как Жюли. И это все, что я знаю. Могу только сказать, что ее имя даже не мелькало нигде в нашем расследовании, и я решила не копать в этом направлении, чтобы не привлекать внимания.

Габриэль ничего не понимал. Зачем ему понадобились ДНК-профили дочери и какой-то незнакомки? Какой прок от этих графиков, которые сами по себе мало что значат и к тому же совершенно неудобочитаемы? И что он делал в Брюсселе? Несомненно, это как-то связано с серым «фордом», украденным двумя шпаненками в Бельгии. Но как бы то ни было, просьба, с которой он обратился к Солене, возникла не на пустом месте: он наверняка взял серьезный след.

— Ты говорила о двух вещах. Какая вторая? — напомнил он.

— Да, да. Меня так давно подмывало все тебе рассказать, но… ты бы вломился сюда в своих сапожищах и уж точно пустил бы по ветру финал моей карьеры. Поль меня в асфальт укатал бы. Короче, сегодня он пусть делает что хочет, мне теперь плевать. И потом, дело уже четыре года как закрыто… Может, с точки зрения правосудия все и закончено, но ты-то здесь, сидишь передо мной, со своей слоновьей памятью, так что…

Габриэль выбрался из кресла, затаив дыхание. Солена смотрела на отражение его силуэта в оконном стекле. Мотнула подбородком в сторону города внизу:

— Видел эту тучу птиц и бойню той ночью? Я спустилась поглядеть на трупы, это ж просто безумие какое-то. Сразу подумалось о десяти казнях египетских, «Я наполню Египет лягушками». Исход, глава восьмая, стих два… А другой отрывок из Библии наводит на мысли о Содоме и Гоморре, городах, разрушенных огненным дождем за грехи их жителей. Может, Господь решил наслать кару на Сагас, чтобы наказать за трагедии, которые здесь разыгрались.

Кошка мурлыкала. Мягкое тепло обволокло Габриэля. Алкоголь, включенный на максимум обогреватель и мистические разглагольствования Солены… Она всегда была верующей и каждое воскресенье ходила в церковь.

— Это розовые скворцы, — кажется, они прилетели из степей Украины. Они устраиваются на ночь в окрестностях города, чтобы уберечься от хищников, перед тем как отправиться напрямую в Испанию. Я в жизни не видела такого явления. Они все кружат и кружат, иногда даже похоже на торнадо. Банди целыми днями их разглядывает. Вчера он буквально слюной изошел. Наверняка его с ума сводит, что у него нет крыльев.