Жена чайного плантатора
Часть 69 из 71 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Прошло несколько минут. Гвен не отрывала глаз от скалистых уступов напротив, где вода взлетала, прежде чем с грохотом упасть в омут, где утонула Кэролайн. Самого омута не было видно, Гвен могла только представлять себе пенящуюся внизу воду и отчаяние, которое испытывала ее предшественница.
В этот момент Лиони запрокинула голову и радостно засмеялась, потом подняла вверх руки. Ветер смахнул с нее красную шаль. Гвен нагнулась подхватить ее и ослабила свои объятия всего на пару секунд. Солнце выглянуло из-за облаков и ослепило ее ярким светом, отраженным от кристально чистой сверкающей воды. В лицо полетел поднятый с земли ветром песок, а за спиной раздался рокот мотора. Глаза у Гвен заслезились, она пыталась удержать Лиони, но девочка выскользнула у нее из рук.
Пока Гвен протирала глаза, Лиони стояла, освещенная солнцем, спиной к водопаду. Снова сильно дунул ветер, девочка испуганно покачнулась и, растерявшись, сделала шаг назад, а не вперед. Гвен протянула к ней руку, Лиони пошатнулась под новым порывом ветра, раздувавшим ее красное платье и толкавшим малышку к бездне.
За долю секунды Гвен ощутила всю силу своей любви к дочери – абсолютной, до замирания сердца.
Лиони упала на колени.
– Не поднимайся! – крикнула ей Гвен и, встав на четвереньки, поползла вперед, чтобы схватить девочку.
Вдруг рядом оказался Лоуренс. Он сгреб Лиони в охапку и отнес к машине. Гвен, не вставая с колен, ошалело глянула вниз. Опасность была совсем рядом. Ветер стих, Гвен кое-как поднялась на ноги и кинулась к Лоуренсу.
– Дай ее мне! – крикнула она и крепко обняла трясущегося ребенка.
Никто не говорил ей, что быть матерью – это значит чувствовать любовь настолько безусловную, что от нее захватывает дух, и страх настолько ужасный, что потрясает до глубины души. Никто не говорил, как близки эти два чувства. В голову Гвен заползла пугающая мысль. Если бы у нее хватило смелости спрыгнуть вниз, все закончилось бы. Годы жизни под гнетом вины. Страх. Ненависть к себе. Все. Потом эта мысль пропала.
Но Лоуренс, должно быть, заметил что-то в ее лице.
– Нет, Гвен. Подумай о другом своем ребенке.
Все еще не придя в себя от пережитого шока, она слышала голос Лоуренса, но слов не понимала.
– Что ты сказал?
– Я сказал, подумай о другом своем ребенке.
Она уставилась на него. Все вокруг стихло. Застыв в этом мгновении, Гвен ощущала ласкающее дуновение ветра на щеках. Она огляделась, каждая деталь окружающего мира виделась ей абсолютно отчетливо, хотя она ни к чему конкретному не приглядывалась. Трава казалась какой-то не такой, словно ветер раскачивал ее стебельки медленнее, чем обычно. А насекомые – их так много, но они как будто зависли в воздухе и не двигаются. И птицы перелетали с дерева на дерево как-то тяжело и неспешно. Вдалеке послышался шум. Какой-то крик. Кто это? Коза? Колокол звонит? На мгновение в голове у Гвен замерли все мысли, словно мир пришел ей на помощь, хотел спасти от боли, от сожалений о содеянном. Но боль не исчезла. И наконец вернулась полной мерой вместе со звуком падающей воды.
Гвен посмотрела на Лоуренса:
– Ты знаешь? – (Он кивнул.) – Давно?
– Нет.
– Я думала, ты уехал в Коломбо.
Лоуренс с обеспокоенным видом покачал головой:
– Мне было нужно поговорить с тобой. Я не мог уехать. Слушай, в багажнике есть одеяла. Я сейчас отвезу вас домой. А машину мы с Ником заберем позже.
Гвен обернулась, посмотрела на то место, где стояли они с Лиони, и задрожала, представив, что могло случиться. Пока Лоуренс доставал одеяла, она держала дочь и, гладя ее по щекам, шептала ей все те слова, которые до сих пор не осмеливалась произнести. Говорила, как она виновата, просила прощения, повторяла это снова и снова. Хотя девочка едва ли понимала все эти слова, но смотрела в глаза Гвен и улыбалась.
Когда Лоуренс вернулся, Гвен взглянула на него:
– Это было безрассудно. Не стоило привозить ее сюда, но она так хотела увидеть водопад.
– Она в шоке. Все будет хорошо. Ты стояла довольно далеко от края. Из-за ветра тебе показалось, что вы совсем близко, но на самом деле опасности не было. Поехали отсюда.
Лоуренс взял Лиони и, прижав к себе, отнес в машину, усадил на заднее сиденье и погладил по волосам, сказав:
– Теперь все в порядке, малышка.
В небе с криком пронеслась какая-то птица, Гвен посмотрела на кусок ткани, который так и держала в руке, – красную шаль Лиони. Она подняла ее вверх и разжала руку. Ветер подхватил шаль и поволок в ущелье, играя с ней, как с воздушным змеем, мял и трепал ее, пока та шла к неизбежному снижению. Мелькнув яркой точкой на фоне сверкающей воды, шаль в последний раз трепыхнулась и исчезла из виду.
Глава 35
Пять недель спустя прекрасным майским утром Лиони тихо умерла во сне. Гвен проводила с ней бо́льшую часть времени, гладила по лбу и берегла от жары. Потом они с Навиной вымыли ее и расчесали ей волосы. Гвен глубоко погрузилась в тоску, отстранилась от всего близкого и знакомого и уже не надеялась когда-нибудь выбраться из этого горя и вернуться к нормальной жизни.
Вскоре после инцидента у водопада Лоуренс захотел объяснить ей, как он узнал. Что-то обнаружилось в семейном архиве, сказал он, как и предполагала Фрэн, но Гвен была тогда так расстроена ухудшением состояния Лиони, что не могла углубляться в детали.
– Позже, – сказала она, – ты расскажешь мне все это позже, – разразилась слезами и выбежала из комнаты.
В тот момент она не могла обсуждать, почему отдала свою дочь чужим людям, слишком сильна была боль.
Теперь, не способная ни говорить, ни пить, ни есть, она больше всего сожалела о том, что слишком поздно поняла, как сильно любила Лиони. Больше она никогда ее не увидит, не погладит по волосам, не услышит ее голоса и не сможет восполнить того, что не успела ей дать. Это было самое худшее. Боль от утраты дочери не уменьшалась. Ей предстояло жить после смерти своего ребенка, это казалось физически невозможным. Ужасную шутку сыграл с ней безразличный мир.
Навина положила одетую в длинное белое платье Лиони в детской. Гвен стояла чуть в стороне и в немом отупении смотрела на девочку. Несколько слуг пришли положить цветы вокруг Лиони. Даже Макгрегор появился. Когда он вошел в комнату, горло Гвен сжалось. Она взглянула на него еще до того, как он посмотрел на Лиони, и увидела, что он очень бледен. Гвен сглотнула вставший в горле ком и подошла к постели. Макгрегор посмотрел на нее и протянул ей руку, в глазах его застыла боль. Гвен никогда еще не видела его таким и подумала, не вспоминает ли он тот день, когда хоронили Томаса.
Наконец все ушли, и Гвен, оставшись одна, прикоснулась к щеке дочери, холодной и такой бледной, какой она никогда не была при жизни. В тот момент Гвен благословляла свою душевную боль. Это было справедливое наказание. Она поцеловала Лиони в лоб, в последний раз погладила ее по волосам, после чего отвернулась и вышла, едва дыша.
Хью ничего не сказали. Лоуренс решил, что для него лучше остаться в пансионе на несколько недель, пусть узнает об всем, когда приедет домой на каникулы. Так что, когда на следующий день хоронили Лиони, Хью не было.
Идя по расчищенной садовником дорожке к месту, где была могила Томаса, Гвен ничего не чувствовала, но едва не упала в обморок при виде глубокой прямоугольной ямы, ожидавшей, когда в нее опустят гроб с телом Лиони. Навина шла рядом с Гвен, обняв ее рукой за талию, поддерживая, как ребенка. Не в силах устоять на ногах, Гвен чувствовала себя старухой. Лицо Навины почти ничего не выражало. Интересно, о чем сейчас думает айя? – размышляла Гвен. В голове у нее промелькнула мысль, что слуги приучились не выказывать своих чувств.
Когда гроб опустили в могилу, Гвен пришлось бороться с желанием прыгнуть в яму следом за ним. Вместо этого она опустилась на колени и бросила вниз букет белых маргариток, который глухо стукнулся о крышку гроба. Она посмотрела вверх с почти невыносимым ощущением безнадежности и услышала за спиной плеск волн озера. Вот что припас для нее мир. Воду Лиони.
– Пожалуй, я пойду поплаваю, – произнесла Гвен, когда Лоуренс помог ей встать.
Он поговорил с Навиной, потом пошел вместе с Гвен в ее комнату, где стоял молча и смотрел, как она переодевается в купальник. Она с трудом снимала с себя плохо сидящее черное платье. Лоуренс не предлагал ей помощь и был прав. Гвен все равно не позволила бы. Похоже, он понимал, что она должна все делать сама, чтобы не разучиться совершать простейшие действия. Когда она была готова, Лоуренс пошел в свою комнату, переоделся и вернулся за женой.
Вода показалась ей холодной.
– Ты согреешься, когда поплывешь, – сказал Лоуренс. – Махнем до острова?
Гвен зашла глубже и пустилась вплавь, чувствуя, что готова плыть и плыть, никогда не останавливаясь. На середине озера Лоуренс предложил ей отдохнуть на острове. Гвен согласилась, но, когда они выбрались из воды на берег, оказалось, что торчать на ветру слишком холодно. Она посмотрела на их дом, который так любила, но где столько страдала, мучимая страхами.
– Давай поплывем к лодочному сараю, – предложил Лоуренс, вторгаясь в ее мысли. – Когда ты заговорила о купании, я попросил Навину приготовить полотенца, разжечь там камин и принести термос с чаем.
Гвен кивнула и поплыла назад уже не так быстро, силы ее истощались. Когда Лоуренс помогал ей выйти из воды и подняться по ступенькам к двери маленького домика, ноги у нее подкашивались.
Дрова только занимались в камине. Гвен села на пол у огня, прижала колени к груди и протянула ладони к теплу. Лоуренс завернул ее в большое махровое полотенце, а другим стал вытирать ей волосы. Она прислонилась к нему, и наконец из глаз ее полились слезы. Гвен прижалась к груди мужа, ощутила биение его сердца и зашмыгала носом. Она плакала об ушедшей из жизни Лиони и о том, что Лоуренс так и не успел признать по-настоящему свою дочь. Гвен плакала о том, что жизнь может дарить невероятную радость и наносить такие жестокие удары, которые, кажется, невозможно стерпеть.
Гвен прижималась к Лоуренсу, а он гладил ее по спине, возвращая чувствительность мышцам и коже. Так продолжалось долго. А потом, когда он осушил ее слезы, она испытала облегчение – часть боли ушла – и благодарность к мужу за душевную щедрость.
Они вместе сидели на полу. Гвен смотрела на огонь, а Лоуренс разлил чай по чашкам, добавив в каждую немного бренди.
– Не пора ли нам поговорить? – спросил он.
Последовала долгая пауза, и наконец, когда Гвен была готова, она посмотрела на него:
– Давно ты знаешь?
– О Лиони?
Она кивнула:
– Я знаю, ты пытался сказать мне раньше. Скажешь сейчас?
– Ты помнишь ту посылку? О которой спрашивала меня?
– Я почти забыла о ней.
Они помолчали.
– Я связался со своим поверенным в Англии и попросил его получить доступ в маленькую квартиру в нашем доме, которая не сдана внаем. В ней хранятся разные документы того времени, когда мои родители часть года проводили там.
– Какие документы?
– Семейные бумаги. Моя мать любила этот старый дом, всегда мечтала провести в нем остаток дней, потому и держала документы там. – (Гвен кивнула.) – Я поручил поверенному найти их и прислать мне. Я знал, что Верити видела эти собранные матерью бумаги, но сам их никогда не просматривал. Это был просто порыв, правда. Верити однажды намекнула, что есть вещи, которых я не знаю о нашей семье. В тот момент, сказать по правде, я не поверил ей, но подумал: вдруг там найдутся какие-нибудь объяснения родства Лиони с Навиной? Я хотел выяснить, действительно ли они родня.
– И что ты нашел?
– Фотографии, письма, документы… и один очень затертый кусок пергаментной бумаги. – Лоуренс помолчал. – Свидетельство о браке моего прадеда Альберта. – (Гвен ждала продолжения.) – Мою прабабку звали Сумина. Она была родом не из Англии и даже не из Европы – она была сингалка. И умерла вскоре после рождения моей бабки. Родители ничего мне о ней не рассказывали.
«Наконец-то, – подумала Гвен, – вот она, правда, столько лет хранившаяся под спудом».
– Значит, у Лиони такой цвет кожи от нее?
– Думаю, да, – кивнул Лоуренс. – Если бы ты сказала мне, Гвен, мы могли бы выяснить это с самого начала. И дочь осталась бы с нами.
Гвен покачала головой:
– Мы были женаты совсем недолго и мало знали друг друга. Если бы я сказала тебе тогда, ты отослал бы меня прочь. Ты сделал бы это против своего желания, но это было неизбежно. Ты подумал бы, что я тебе изменила. – Краска отхлынула от лица Лоуренса, он хотел заговорить, но Гвен приложила палец к его губам. – Это правда. Мы не успели бы дойти до поиска другой причины.
Лоуренс ничего не отвечал, и из этого Гвен заключила, что ее слова попали в точку. Некоторое время они молча смотрели друг на друга.
Лоуренс глубоко вдохнул:
– Я расспросил Навину, и она подтвердила мои предположения – призналась, что ты родила близнецов. Это потребовало от меня немалых усилий, поверь. Навина очень предана тебе. – Он замялся. – Господи, что тебе пришлось вытерпеть за все эти годы! Прости меня. – (Гвен быстро заморгала, чтобы сдержать слезы.) – Когда Верити явилась ко мне с рассказом о Лиони и твоем предполагаемом увлечении Сави Равасингхе и попросила вернуть ей содержание, я уже знал, что это неправда.
– Но ты сделал, как она просила, чтобы я решила, будто ты выполнил мое желание. – (Лоуренс кивнул.) – А Верити видела это свидетельство о браке?
В этот момент Лиони запрокинула голову и радостно засмеялась, потом подняла вверх руки. Ветер смахнул с нее красную шаль. Гвен нагнулась подхватить ее и ослабила свои объятия всего на пару секунд. Солнце выглянуло из-за облаков и ослепило ее ярким светом, отраженным от кристально чистой сверкающей воды. В лицо полетел поднятый с земли ветром песок, а за спиной раздался рокот мотора. Глаза у Гвен заслезились, она пыталась удержать Лиони, но девочка выскользнула у нее из рук.
Пока Гвен протирала глаза, Лиони стояла, освещенная солнцем, спиной к водопаду. Снова сильно дунул ветер, девочка испуганно покачнулась и, растерявшись, сделала шаг назад, а не вперед. Гвен протянула к ней руку, Лиони пошатнулась под новым порывом ветра, раздувавшим ее красное платье и толкавшим малышку к бездне.
За долю секунды Гвен ощутила всю силу своей любви к дочери – абсолютной, до замирания сердца.
Лиони упала на колени.
– Не поднимайся! – крикнула ей Гвен и, встав на четвереньки, поползла вперед, чтобы схватить девочку.
Вдруг рядом оказался Лоуренс. Он сгреб Лиони в охапку и отнес к машине. Гвен, не вставая с колен, ошалело глянула вниз. Опасность была совсем рядом. Ветер стих, Гвен кое-как поднялась на ноги и кинулась к Лоуренсу.
– Дай ее мне! – крикнула она и крепко обняла трясущегося ребенка.
Никто не говорил ей, что быть матерью – это значит чувствовать любовь настолько безусловную, что от нее захватывает дух, и страх настолько ужасный, что потрясает до глубины души. Никто не говорил, как близки эти два чувства. В голову Гвен заползла пугающая мысль. Если бы у нее хватило смелости спрыгнуть вниз, все закончилось бы. Годы жизни под гнетом вины. Страх. Ненависть к себе. Все. Потом эта мысль пропала.
Но Лоуренс, должно быть, заметил что-то в ее лице.
– Нет, Гвен. Подумай о другом своем ребенке.
Все еще не придя в себя от пережитого шока, она слышала голос Лоуренса, но слов не понимала.
– Что ты сказал?
– Я сказал, подумай о другом своем ребенке.
Она уставилась на него. Все вокруг стихло. Застыв в этом мгновении, Гвен ощущала ласкающее дуновение ветра на щеках. Она огляделась, каждая деталь окружающего мира виделась ей абсолютно отчетливо, хотя она ни к чему конкретному не приглядывалась. Трава казалась какой-то не такой, словно ветер раскачивал ее стебельки медленнее, чем обычно. А насекомые – их так много, но они как будто зависли в воздухе и не двигаются. И птицы перелетали с дерева на дерево как-то тяжело и неспешно. Вдалеке послышался шум. Какой-то крик. Кто это? Коза? Колокол звонит? На мгновение в голове у Гвен замерли все мысли, словно мир пришел ей на помощь, хотел спасти от боли, от сожалений о содеянном. Но боль не исчезла. И наконец вернулась полной мерой вместе со звуком падающей воды.
Гвен посмотрела на Лоуренса:
– Ты знаешь? – (Он кивнул.) – Давно?
– Нет.
– Я думала, ты уехал в Коломбо.
Лоуренс с обеспокоенным видом покачал головой:
– Мне было нужно поговорить с тобой. Я не мог уехать. Слушай, в багажнике есть одеяла. Я сейчас отвезу вас домой. А машину мы с Ником заберем позже.
Гвен обернулась, посмотрела на то место, где стояли они с Лиони, и задрожала, представив, что могло случиться. Пока Лоуренс доставал одеяла, она держала дочь и, гладя ее по щекам, шептала ей все те слова, которые до сих пор не осмеливалась произнести. Говорила, как она виновата, просила прощения, повторяла это снова и снова. Хотя девочка едва ли понимала все эти слова, но смотрела в глаза Гвен и улыбалась.
Когда Лоуренс вернулся, Гвен взглянула на него:
– Это было безрассудно. Не стоило привозить ее сюда, но она так хотела увидеть водопад.
– Она в шоке. Все будет хорошо. Ты стояла довольно далеко от края. Из-за ветра тебе показалось, что вы совсем близко, но на самом деле опасности не было. Поехали отсюда.
Лоуренс взял Лиони и, прижав к себе, отнес в машину, усадил на заднее сиденье и погладил по волосам, сказав:
– Теперь все в порядке, малышка.
В небе с криком пронеслась какая-то птица, Гвен посмотрела на кусок ткани, который так и держала в руке, – красную шаль Лиони. Она подняла ее вверх и разжала руку. Ветер подхватил шаль и поволок в ущелье, играя с ней, как с воздушным змеем, мял и трепал ее, пока та шла к неизбежному снижению. Мелькнув яркой точкой на фоне сверкающей воды, шаль в последний раз трепыхнулась и исчезла из виду.
Глава 35
Пять недель спустя прекрасным майским утром Лиони тихо умерла во сне. Гвен проводила с ней бо́льшую часть времени, гладила по лбу и берегла от жары. Потом они с Навиной вымыли ее и расчесали ей волосы. Гвен глубоко погрузилась в тоску, отстранилась от всего близкого и знакомого и уже не надеялась когда-нибудь выбраться из этого горя и вернуться к нормальной жизни.
Вскоре после инцидента у водопада Лоуренс захотел объяснить ей, как он узнал. Что-то обнаружилось в семейном архиве, сказал он, как и предполагала Фрэн, но Гвен была тогда так расстроена ухудшением состояния Лиони, что не могла углубляться в детали.
– Позже, – сказала она, – ты расскажешь мне все это позже, – разразилась слезами и выбежала из комнаты.
В тот момент она не могла обсуждать, почему отдала свою дочь чужим людям, слишком сильна была боль.
Теперь, не способная ни говорить, ни пить, ни есть, она больше всего сожалела о том, что слишком поздно поняла, как сильно любила Лиони. Больше она никогда ее не увидит, не погладит по волосам, не услышит ее голоса и не сможет восполнить того, что не успела ей дать. Это было самое худшее. Боль от утраты дочери не уменьшалась. Ей предстояло жить после смерти своего ребенка, это казалось физически невозможным. Ужасную шутку сыграл с ней безразличный мир.
Навина положила одетую в длинное белое платье Лиони в детской. Гвен стояла чуть в стороне и в немом отупении смотрела на девочку. Несколько слуг пришли положить цветы вокруг Лиони. Даже Макгрегор появился. Когда он вошел в комнату, горло Гвен сжалось. Она взглянула на него еще до того, как он посмотрел на Лиони, и увидела, что он очень бледен. Гвен сглотнула вставший в горле ком и подошла к постели. Макгрегор посмотрел на нее и протянул ей руку, в глазах его застыла боль. Гвен никогда еще не видела его таким и подумала, не вспоминает ли он тот день, когда хоронили Томаса.
Наконец все ушли, и Гвен, оставшись одна, прикоснулась к щеке дочери, холодной и такой бледной, какой она никогда не была при жизни. В тот момент Гвен благословляла свою душевную боль. Это было справедливое наказание. Она поцеловала Лиони в лоб, в последний раз погладила ее по волосам, после чего отвернулась и вышла, едва дыша.
Хью ничего не сказали. Лоуренс решил, что для него лучше остаться в пансионе на несколько недель, пусть узнает об всем, когда приедет домой на каникулы. Так что, когда на следующий день хоронили Лиони, Хью не было.
Идя по расчищенной садовником дорожке к месту, где была могила Томаса, Гвен ничего не чувствовала, но едва не упала в обморок при виде глубокой прямоугольной ямы, ожидавшей, когда в нее опустят гроб с телом Лиони. Навина шла рядом с Гвен, обняв ее рукой за талию, поддерживая, как ребенка. Не в силах устоять на ногах, Гвен чувствовала себя старухой. Лицо Навины почти ничего не выражало. Интересно, о чем сейчас думает айя? – размышляла Гвен. В голове у нее промелькнула мысль, что слуги приучились не выказывать своих чувств.
Когда гроб опустили в могилу, Гвен пришлось бороться с желанием прыгнуть в яму следом за ним. Вместо этого она опустилась на колени и бросила вниз букет белых маргариток, который глухо стукнулся о крышку гроба. Она посмотрела вверх с почти невыносимым ощущением безнадежности и услышала за спиной плеск волн озера. Вот что припас для нее мир. Воду Лиони.
– Пожалуй, я пойду поплаваю, – произнесла Гвен, когда Лоуренс помог ей встать.
Он поговорил с Навиной, потом пошел вместе с Гвен в ее комнату, где стоял молча и смотрел, как она переодевается в купальник. Она с трудом снимала с себя плохо сидящее черное платье. Лоуренс не предлагал ей помощь и был прав. Гвен все равно не позволила бы. Похоже, он понимал, что она должна все делать сама, чтобы не разучиться совершать простейшие действия. Когда она была готова, Лоуренс пошел в свою комнату, переоделся и вернулся за женой.
Вода показалась ей холодной.
– Ты согреешься, когда поплывешь, – сказал Лоуренс. – Махнем до острова?
Гвен зашла глубже и пустилась вплавь, чувствуя, что готова плыть и плыть, никогда не останавливаясь. На середине озера Лоуренс предложил ей отдохнуть на острове. Гвен согласилась, но, когда они выбрались из воды на берег, оказалось, что торчать на ветру слишком холодно. Она посмотрела на их дом, который так любила, но где столько страдала, мучимая страхами.
– Давай поплывем к лодочному сараю, – предложил Лоуренс, вторгаясь в ее мысли. – Когда ты заговорила о купании, я попросил Навину приготовить полотенца, разжечь там камин и принести термос с чаем.
Гвен кивнула и поплыла назад уже не так быстро, силы ее истощались. Когда Лоуренс помогал ей выйти из воды и подняться по ступенькам к двери маленького домика, ноги у нее подкашивались.
Дрова только занимались в камине. Гвен села на пол у огня, прижала колени к груди и протянула ладони к теплу. Лоуренс завернул ее в большое махровое полотенце, а другим стал вытирать ей волосы. Она прислонилась к нему, и наконец из глаз ее полились слезы. Гвен прижалась к груди мужа, ощутила биение его сердца и зашмыгала носом. Она плакала об ушедшей из жизни Лиони и о том, что Лоуренс так и не успел признать по-настоящему свою дочь. Гвен плакала о том, что жизнь может дарить невероятную радость и наносить такие жестокие удары, которые, кажется, невозможно стерпеть.
Гвен прижималась к Лоуренсу, а он гладил ее по спине, возвращая чувствительность мышцам и коже. Так продолжалось долго. А потом, когда он осушил ее слезы, она испытала облегчение – часть боли ушла – и благодарность к мужу за душевную щедрость.
Они вместе сидели на полу. Гвен смотрела на огонь, а Лоуренс разлил чай по чашкам, добавив в каждую немного бренди.
– Не пора ли нам поговорить? – спросил он.
Последовала долгая пауза, и наконец, когда Гвен была готова, она посмотрела на него:
– Давно ты знаешь?
– О Лиони?
Она кивнула:
– Я знаю, ты пытался сказать мне раньше. Скажешь сейчас?
– Ты помнишь ту посылку? О которой спрашивала меня?
– Я почти забыла о ней.
Они помолчали.
– Я связался со своим поверенным в Англии и попросил его получить доступ в маленькую квартиру в нашем доме, которая не сдана внаем. В ней хранятся разные документы того времени, когда мои родители часть года проводили там.
– Какие документы?
– Семейные бумаги. Моя мать любила этот старый дом, всегда мечтала провести в нем остаток дней, потому и держала документы там. – (Гвен кивнула.) – Я поручил поверенному найти их и прислать мне. Я знал, что Верити видела эти собранные матерью бумаги, но сам их никогда не просматривал. Это был просто порыв, правда. Верити однажды намекнула, что есть вещи, которых я не знаю о нашей семье. В тот момент, сказать по правде, я не поверил ей, но подумал: вдруг там найдутся какие-нибудь объяснения родства Лиони с Навиной? Я хотел выяснить, действительно ли они родня.
– И что ты нашел?
– Фотографии, письма, документы… и один очень затертый кусок пергаментной бумаги. – Лоуренс помолчал. – Свидетельство о браке моего прадеда Альберта. – (Гвен ждала продолжения.) – Мою прабабку звали Сумина. Она была родом не из Англии и даже не из Европы – она была сингалка. И умерла вскоре после рождения моей бабки. Родители ничего мне о ней не рассказывали.
«Наконец-то, – подумала Гвен, – вот она, правда, столько лет хранившаяся под спудом».
– Значит, у Лиони такой цвет кожи от нее?
– Думаю, да, – кивнул Лоуренс. – Если бы ты сказала мне, Гвен, мы могли бы выяснить это с самого начала. И дочь осталась бы с нами.
Гвен покачала головой:
– Мы были женаты совсем недолго и мало знали друг друга. Если бы я сказала тебе тогда, ты отослал бы меня прочь. Ты сделал бы это против своего желания, но это было неизбежно. Ты подумал бы, что я тебе изменила. – Краска отхлынула от лица Лоуренса, он хотел заговорить, но Гвен приложила палец к его губам. – Это правда. Мы не успели бы дойти до поиска другой причины.
Лоуренс ничего не отвечал, и из этого Гвен заключила, что ее слова попали в точку. Некоторое время они молча смотрели друг на друга.
Лоуренс глубоко вдохнул:
– Я расспросил Навину, и она подтвердила мои предположения – призналась, что ты родила близнецов. Это потребовало от меня немалых усилий, поверь. Навина очень предана тебе. – Он замялся. – Господи, что тебе пришлось вытерпеть за все эти годы! Прости меня. – (Гвен быстро заморгала, чтобы сдержать слезы.) – Когда Верити явилась ко мне с рассказом о Лиони и твоем предполагаемом увлечении Сави Равасингхе и попросила вернуть ей содержание, я уже знал, что это неправда.
– Но ты сделал, как она просила, чтобы я решила, будто ты выполнил мое желание. – (Лоуренс кивнул.) – А Верити видела это свидетельство о браке?