Жена чайного плантатора

Глава 33




К моменту возвращения Лоуренса в «Галле-Фейс» Верити ушла, а Фрэн так и не появилась. Гвен провела беспокойную ночь, слушая шум океана и снова и снова прокручивая в голове слова Верити. Уснула она только перед рассветом и проспала всего час или два.

Они уехали домой без Фрэн. Гвен уютно устроилась на заднем сиденье, а Макгрегор и Лоуренс сидели впереди и говорили о делах. Лоуренс был раздражен тем, что Фрэн не подала о себе весточки, однако, зная, как она непредсказуема, не захотел тратить время на ожидание. Гвен не обмолвилась ни о встрече с Верити, ни о предполагаемом замужестве сестры. Ей хотелось уснуть, хотя бы для того, чтобы забыть о своих проблемах, однако ее дремота была нарушена внезапной остановкой: примерно в миле от отеля движение машин застопорилось из-за какой-то суматохи на улице. Рикшам удавалось кое-как прокладывать себе путь, а машины застряли накрепко.

– Что за черт!.. – воскликнул Макгрегор, затормозив и опустив водительское стекло.

В кабину вместе с привычными запахами и шумом улицы ворвались крики и свист. Это пока не вызывало особой тревоги. Только несколько человек что-то скандировали. Магазины оставались открытыми, по улице шли пешеходы.

– Вам что-нибудь видно? – спросила Гвен.

Макгрегор покачал головой.

Лоуренс открыл дверцу со стороны пассажира, и тут уже шум обрушился на них в полную силу.

– Кажется, дело серьезнее, чем я думал. Похоже, тут какая-то демонстрация. Я вылезу и посмотрю. Ник, ты оставайся в машине, вдруг появится возможность проехать.

– О Лоуренс! – воскликнула Гвен. – После твоих слов! Вдруг там какая-то проблема?

– Все будет хорошо, – пожал он плечами.

Лоуренс ушел, они остались ждать. Гвен задыхалась от жары, от тесноты в машине и навалившихся на нее тревожных мыслей. Она попросила Макгрегора отпереть дверцу, хотела высунуться наружу и посмотреть, не видно ли Лоуренса. Макгрегор отказался, стук его пальцев по рулю действовал на Гвен угнетающе и усиливал ее клаустрофобию. Шум на улице стал громче. Откуда-то сзади донесся бой барабанов. Гвен обернулась. К машине приближалась группа людей, они на ходу выкрикивали какие-то лозунги. Снова посмотрев сквозь лобовое стекло в надежде отыскать взглядом мужа, Гвен увидела, что спереди на них тоже надвигается людская масса – эти демонстранты размахивали в воздухе палками. Позади них толпилась куча перепуганных детей в белой школьной форме. Гвен вжалась в сиденье – о ужас! – они оказались в центре потасовки зажатыми между противниками.

– Проверьте, закрыто ли у вас окно, – скомандовал Макгрегор, когда какой-то мужчина ударил кулаком по капоту машины и зло засмеялся. – Быстро! Это не против нас, скорее всего, но лучше нам не попадать под перекрестный огонь.

– А как же Лоуренс?

– Ничего с ним не случится.

Теперь уже машина окончательно превратилась для них в западню. Оставалось только следить за развитием событий: противники сошлись позади них. Услышав звон разбитого стекла, Гвен посмотрела сквозь заднее стекло:

– Боже, они кидают друг в друга бутылки! Надеюсь, детей уведут отсюда.

В воздухе замелькали камни и куски бетона. Завизжали женщины, раздался голос из репродуктора. Стычка продолжалась, потом вспыхнула другая, торговцы стали поспешно закрывать ставнями витрины лавок, люди перекликались и убегали в переулки и боковые улочки. В воздухе запахло дымом – кто-то разжег на дороге костер.

У Гвен одеревенели плечи и шея.

– Я боюсь за Лоуренса.

– Если он не потерял рассудок, то укрылся где-нибудь.

Гвен пыталась высмотреть в толпе мужа, и тут к машине подбежали трое мужчин, они налегли на нее с одного бока и стали раскачивать.

Едва владея собой от ужаса, Гвен только и сумела пролепетать:

– Макгрегор!

– Я, к хренам собачьим, убью этих ублюдков! Они хотят перевернуть нас.

Никогда еще Макгрегор не выражался так при ней. Но он на этом не остановился – вытащил пистолет и нацелил его на нападавших. Этого хватило. Один из мужчин потащил двоих других прочь, и они влились в толпу, которая медленно двигалась мимо них по улице. Наконец дорога впереди немного расчистилась, и Макгрегору удалось начать движение. Несколько человек с резаными ранами и разбитыми головами сидели на тротуаре, но позади машины ситуация все ухудшалась.

– Где же полиция, ради бога! – воскликнула Гвен.

Она снова принялась искать глазами Лоуренса, но увидела его только тогда, когда они оказались почти напротив школы, откуда все началось. Он стоял у дверей с какой-то женщиной, которая, похоже, была ранена. С более близкого расстояния Гвен различила, что у нее из ссадины на лбу течет кровь. Гвен открыла дверцу и отчаянно замахала Лоуренсу. Тот направился к ним, ведя женщину под локоть. Наконец появилась конная полиция и принялась разгонять толпу дубинками. Гвен вздохнула с облегчением, увидев, что детей увели в здание школы.

Только Лоуренс успел усадить женщину, не отнимавшую рук от головы, на заднее сиденье, как раздался выстрел.

– Ник, увози нас отсюда! – скомандовал Лоуренс. – Гвен, у тебя есть что-нибудь вытереть кровь?

– Вот все, что есть. – Она сжала руку женщины и принялась своим шарфом промакивать ей лоб.

Женщина застонала и посмотрела на нее:

– Я учительница. Никто не думал, что до такого дойдет.

Лоуренс велел Макгрегору ехать в больницу, потом обратился к Гвен:


– Это все из-за того, какой язык должен быть главным на уроках.

– Правда?

– Образованные тамилы по традиции получают лучшие должности на государственной службе, и сингалы считают это несправедливым. Они хотят, чтобы основным языком был сингальский.

Гвен не могла скрыть, как она расстроена. Сперва Верити, а теперь вот это.

– Зачем? – спросила она. – Зачем насилие? Неужели это так важно?

Учительница-сингалка посмотрела на нее:

– Когда мы получим независимость, будет очень важно, какой язык станут преподавать в школе.

– Разве нельзя преподавать оба? – (Женщина покачала головой.) – Ну, как бы там ни было, я надеюсь, эту проблему можно решить без дальнейшего кровопролития.

– Это ерунда! – фыркнула сингалка. – Люди вроде вас, которым никогда и ни за что не приходилось бороться, понятия не имеют, как это бывает.



Когда они приехали домой, Лоуренс сказал, что в связи с произошедшими волнениями ему нужно написать несколько писем и поэтому, чтобы не тревожить Гвен, он будет спать в своей комнате. Ночь Гвен провела беспокойно. Угрозы Верити преследовали ее и во сне, а утром она села перед туалетным столиком и посмотрела на свое отражение в зеркале: волосы спутаны, без косметики вид совсем бледный. Взяв в руки щетку, она принялась энергично расчесываться, потом слегка нарумянилась. Темные кудри встали дыбом, красные пятна на щеках на фоне белой кожи выглядели устрашающе. Она смыла их и заплела косу, потом принялась тереть щеки – и терла, и терла, будто хотела стереть свой страх. Учительница ошиблась. Ей, может, и не выпало на долю бороться за счастливую жизнь, но защищать ее приходилось, и теперь, раз Верити известна правда о Лиони, настал решающий момент этой битвы.

Гвен достала шкатулку, где хранила рисунки, и, разумеется, когда стала искать ключ, который держала отдельно, его на месте не оказалось. Она потрясла коробку. Пусто. Перерыла ящики туалетного столика, повытаскивала все, что попадалось под руку, и бросала, пока не засыпала пол вокруг шпильками, булавками, заколками и расческами. Потом обыскала свой рабочий стол, прикроватную тумбочку, сумки. Не то чтобы это было теперь так уж важно, но Верити забрала ключ. Сморгнув слезы, Гвен вцепилась в ручки кресла и почувствовала себя так глубоко уязвленной этим вторжением в ее личную жизнь, что пожалела о своей нерешительности – надо было столкнуть мерзавку с лестницы.



На следующий день позвонила Фрэн. Она извинилась, что не смогла поехать с ними, потому как была в Хаттоне – мол, возникла кое-какая загвоздка, – и очень скоро к ним приедет. Все это почти ничего не объясняло. «Типичная Фрэн», – подумала Гвен. Кузина также сообщила, что приготовила им большой сюрприз, и Гвен про себя взмолилась: лишь бы это не был приезд вместе с ней Сави Равасингхе.

Пока Лоуренс сидел в гостиной, погруженный в чтение статьи о вчерашних беспорядках, Гвен на цыпочках прокралась в спальню мужа. Там стоял знакомый запах мыла и лимона. Она включила свет и огляделась в поисках фотографии Кэролайн. Ее не было на столике, но Гвен все равно ощущала присутствие этой женщины, словно та просто ушла со сцены и пропустила свой следующий выход.

Она открыла большой платяной шкаф из красного дерева и провела рукой по висевшей в ряд одежде. Брюки, пиджаки, вечерние костюмы, рубашки. Взяв одну из накрахмаленных сорочек, Гвен вытащила ее наружу. Ничего от Лоуренса на ней не осталось. Тогда она выдвинула ящик и нашла в нем голубой шелковый шейный платок, к которому прицепился волосок мужа. Гвен понюхала ткань. Это лучше. Если ей придется выложить Лоуренсу правду, пусть при ней ночью будет какая-нибудь его вещь.

Свет мигнул и погас. Гвен сунула платок в карман, нашла путь к двери по полоске света, падавшего в комнату из холла, и проскользила ладонью по отполированным перилам, спускаясь вниз. Когда она пробегала изгиб лестницы, на глаза ей попалось стоящее в прихожей кресло-каталка. Его появление в доме вызвало у нее такую смесь смятения и чувства вины, что она с тех пор к нему не подходила. Ей была невыносима мысль о том, что тело ее ребенка изувечит болезнь, и она продолжала молиться о чуде.

От беспокойства Гвен не могла оставаться на одном месте и пошла к Лоуренсу. Все так перемешалось у нее в душе. Ей хотелось увидеться с Фрэн, но вдруг это правда, что она вышла замуж за художника? Гвен взяла журнал с кофейного столика. Был выходной день. Лоуренс, увлеченный чтением газеты, не замечал вертевшегося вокруг Хью.

Гвен вспыхнула от досады:

– Лоуренс, может, ты позанимаешься с сыном? Сделайте модель аэроплана или еще что-нибудь.

Он поднял глаза и постучал пальцем по газетному листу:

– Там произошло побоище, ну, помнишь – в Коломбо. Есть убитые. Лишь бы это не повлекло за собой более серьезные события. – (Гвен закрыла глаза, вспомнив сцену на улице Коломбо. Это было ужасно, но сейчас ее волновало другое.) – Поговорим о более приятных вещах. Скоро мы увидим здесь рекламу нашего чая.

– Аэроплан, Лоуренс. Всегда я должна замечать? Хью скучает. Разве ты не видишь?

У Хью было три литых чугунных самолетика фирмы «Хабли», но в Нью-Йорке Лоуренс купил игрушечный самолетик нового типа – отлитый из металла под давлением и еще один – из прессованной стали. Гвен знала, что они с Хью пытались скопировать эти модельки, вырезав их из бальзового дерева – прочного, но легкого в обработке.

Лоуренс сложил газету:

– Похоже, ты нервничаешь, Гвен. Что-нибудь случилось? Если это из-за беспорядков…

– Нет! – отрезала она. – Только если ты заберешь Хью, чтобы он не болтался у меня под ногами, я успокоюсь. Я просто взволнована предстоящей встречей с Фрэн.

Муж посмотрел на нее и кивнул, но Гвен видела, что он ей не поверил.

– Хорошо, – сказал Лоуренс. – Пойдем, Хью. Обувная кладовка ждет нас, старик.

Гвен через силу улыбнулась.

После ухода Хью и Лоуренса она снова принялась за журналы – брала в руки то один, то другой, но ни на чем не могла сосредоточиться. Наконец, измучившись этим неуемным беспокойством, она решила осмотреть кресло-каталку. Чем дольше Гвен откладывала это, тем более страшные призраки, связанные с его появлением в доме, мерещились ей. Она прошла в прихожую, провела пальцами по кожаным подлокотникам, ощупала подголовник и понажимала на педаль тормоза.

Мысль, которая терзала Гвен во время уличных беспорядков, о том, что скажет Лоуренс, если Фрэн и правда вышла замуж за Сави Равасингхе, теперь вызвала пульсацию в висках. Она покрутила шеей, пытаясь избавиться от неприятного ощущения, но почувствовала себя так, будто сидит на вулкане перед самым началом извержения – извержения, по окончании которого от ее семьи останутся одни ошметки.

Звонок в дверь прервал ее мысли. Так как она уже находилась в прихожей, то открыла дверь сама. На крыльце стояла Фрэн с небольшим чемоданчиком в руке. Она была в восхитительном пальто с рукавами «летучая мышь» из какой-то похожей на гобелен ткани и в рубинового цвета шляпке, но без перчаток. Гвен посмотрела на ее безымянный палец. Бриллиант в окружении сапфиров и золотое обручальное кольцо. Верити не соврала.

Гвен не смогла изобразить удивление и посмотрела прямо в глаза сестре. Лицо Фрэн немного изменилось. Она выглядела как будто мягче, словно любовь сгладила углы и острые края.

Улыбка дрогнула на губах Фрэн.

– Эта стерва уже сказала тебе, да? – (Гвен кивнула.) – Я просила ее молчать. Хотела сообщить тебе сама.

Склонив голову набок, Гвен вглядывалась в лицо сестры:

– И конечно, на свете не существует таких вещей, как письма, телефоны или телеграф!