Жена чайного плантатора
Часть 37 из 71 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
– Мужчине иногда приятно провести время наедине со своей женой, к тому же она была больна, не забывай.
– Она всегда больна.
– Это вздор, и мне больно слышать такие слова после всего, что я для тебя сделал.
– Ты все делаешь только для нее.
– Она моя жена.
– Да, и не позволяет мне забыть об этом.
– Ты сама знаешь, что это не так.
Лоуренс помолчал, а Верити что-то пробормотала.
– Я выделяю тебе щедрое содержание. Передал тебе права на дом в Йоркшире и позволяю жить здесь сколько хочешь.
– Я вежлива с ней.
– Мне хотелось бы, чтобы ты ее полюбила.
«Не думай, – велела себе Гвен, и слезы подступили к ее глазам. – Не шевелись». И хотя ей неприятно было слушать этот разговор, она осталась на месте.
– После смерти Кэролайн ты принадлежал мне одной.
– Да, так и было. Но тебе нужно строить свою жизнь. Это нездоро́во, что ты цепляешься за меня. А теперь скажу только одно: пора тебе искать себе мужа, больше я не собираюсь это обсуждать.
– Не знаю, когда ты успел прийти к такому выводу, но ты прекрасно знаешь, что есть только один человек, за которого я хотела бы выйти замуж. – Во время продолжительной паузы, пока Лоуренс и Верити молчали, Гвен закрыла глаза; потом снова раздался голос ее золовки. – Думаешь, меня убрали на полку?
– Кажется, ты сама себя туда убрала. – Его голос прозвучал резко, а ее, когда она ответила, раздраженно:
– У меня есть веская причина. Ты думаешь, что знаешь все, но это не так.
– О чем ты говоришь?
– Знаешь. Кэролайн… и Томас.
– Перестань, Верити, с тобой такого никогда не случится.
– Ты, может быть, и мой старший брат, но кое-чего о нашей семье не знаешь.
– Не впадай в мелодраму. В любом случае я считаю, ты проводишь здесь слишком много времени. Пора тебе заняться чем-нибудь.
– Говори что хочешь, Лоуренс, но…
Они отошли, голоса их стихли, и Гвен ничего больше не слышала. Она вдохнула и медленно выдохнула сквозь неплотно сомкнутые губы. Столько усилий потрачено на Верити, и все напрасно. Гвен чувствовала себя обиженной. Думая об этом, она расхаживала взад-вперед по комнате, но тут в дверях появился Лоуренс:
– Ты выглядишь прелестно, Гвен.
Она улыбнулась, радуясь, что он заметил.
– Я слышала твой разговор с Верити в саду. – (Лоуренс не ответил.) – Она меня не любит. А я надеялась, ведь столько времени прошло.
– Верити такая непростая девушка, – вздохнул он. – Думаю, она старалась как могла.
– Кто тот мужчина, в которого она влюблена?
– Ты о ее женихе?
– Нет, я о том, который не ответил на ее чувства.
Лоуренс сдвинул брови:
– Это Сави Равасингхе.
Гвен уставилась в пол, лицо ее застыло. Она силилась не выдать потрясения. Последовала долгая пауза, в продолжение которой перед глазами у нее стояла картинка: ее шелковые французские трусики на полу.
– Он поощрял Верити? – наконец спросила Гвен.
Лоуренс пожал плечами, но тело его напряглось, будто он не мог заставить себя произнести какие-то слова.
– Они познакомились, когда он писал портрет Кэролайн.
– Где этот портрет, Лоуренс? Я никогда его не видела.
– Я держу его в кабинете.
Когда он посмотрел на Гвен, она увидела в его глазах глубокую боль, но, кроме того, и злость. Почему? Почему он разозлился на нее?
– Мне хотелось бы увидеть. У нас есть на это время до прогулки? – (Лоуренс кивнул, но молчал все время, пока они шли по коридору.) – Сходство хорошее? – спросила Гвен. – Лоуренс снова не ответил, а когда отпирал дверь, руки у него дрожали; войдя, Гвен окинула взглядом комнату. – В прошлый раз портрета здесь не было.
– Я снимал его пару раз, но всегда снова вешал на место. Ты не против?
Гвен не вполне разобралась в своих чувствах, но кивнула и стала рассматривать портрет. Кэролайн была изображена в красном сари, вытканном золотыми и серебряными нитями, а длинный шарф, свисавший с плеча, был украшен орнаментом из птиц и листьев. Равасингхе показал красоту своей модели не так, как на фотографии, которую видела Гвен, – что-то хрупкое и печальное в облике Кэролайн поразило Гвен.
– Нити – это настоящее серебро, – сказал Лоуренс. – Я сниму портрет. Нужно было уже давно убрать его куда подальше. Не знаю, почему я этого не сделал.
– Она всегда ходила в сари?
– Нет.
– Мне показалось, ты в какой-то момент рассердился.
– Возможно.
– Ты что-то от меня скрываешь?
Он отвернулся. «Может быть, Лоуренс злится на себя, – подумала Гвен, – или до сих пор чувствует вину за то, что не отправил Кэролайн на лечение?» Она хорошо знала, каково это, когда угрызения совести гложут тебя изнутри, сперва исподтишка, но постепенно разрастаются и начинают жить собственной жизнью. Гвен стало грустно от ощущения, что ее муж, вероятно, никогда не оправится полностью от удара, нанесенного трагической гибелью первой жены.
Глава 20
Время шло, и, несмотря на моменты сильной тревоги, когда Гвен приходилось неистово сражаться с паникой, она день ото дня чувствовала в себе все больше сил. Хью колесил повсюду на новом велосипеде, и Лоуренс был весел. Гвен читала любимые книги, сидя на скамье у озера, где слушала птиц и плеск воды, отдаваясь на волю целительных сил природы. Постепенно она начала ощущать себя прежней, тревога из-за рисунка и угрызения совести из-за нарушенного уговора с Богом начали отступать.
Гвен поняла, что действительно выздоравливает, когда съела свой первый за много месяцев полноценный завтрак. Сосиски, слегка поджаренные, как она любит, яйцо, два тонких ломтика бекона, кусок подрумяненного хлеба, и все это было запито двумя чашками чая.
Куда утекло несколько месяцев, Гвен не могла сказать, но на дворе уже стоял октябрь, и она наконец почувствовала себя бодрой. За окном свежий ветер поднимал рябь на озере. Прогулка с Хью – это то, что нужно, подумала она. Кликнула Спью с Боббинс и нашла сына – он сидел на лошадке-качалке и криками понукал ее:
– Но-о! Но-о!
– Дорогой, хочешь погулять с мамой?
– А Уилфу можно пойти?
– Конечно можно. Только надень резиновые сапоги. Будет мокро.
– Дождя пока нет.
Гвен поморщилась и взглянула на небо. В последние несколько месяцев она почти не замечала, какая была погода.
– Может быть, глупая старушка-мама не заметила, что дожди прекратились.
Хью засмеялся:
– Глупая старушка-мама! Так Верити говорит. Я принесу воздушного змея.
Гвен подумала о своей золовке. В последнее время с ней не было проблем. Верити прислушалась к замечаниям Лоуренса и, хотя по-прежнему жила с ними, сейчас на время куда-то уехала.
Ни Верити, ни Макгрегор больше не упоминали о рисунках, и после того, как управляющий запретил молочному кули передавать записки, Навина подкупила дхоби, чтобы тот доставлял их, когда сможет. Теперь это уже не было системой оповещения, так как рисунки попадали к Гвен от случая к случаю, а не около полнолуния, к тому же никто не мог гарантировать, что дхоби станет держать рот на замке. Хотя он был человеком жадным, и Гвен надеялась, что получаемые деньги свяжут ему язык.
Гвен и Хью пошли к озеру, под ногами у них чавкало. Гвен не завязала волосы и наслаждалась тем, как их треплет ветер. Собаки убежали вперед, а они с сыном тихонько брели вдоль берега. На другой стороне озера на воду легла полосой фиолетовая тень. Хью находился еще в том возрасте, когда всякая мелочь вызывает напряженный интерес. С решительным, не терпящим возражений видом он подбирал и рассматривал каждый камушек или листок, привлекший его внимание, и наполнял свои и мамины карманы сокровищами, которые через десять минут будут забыты.
Радуясь возвращению к жизни после долгого отсутствия, Гвен наблюдала за сыном, и ее сердце разрывалось от любви к его улыбке, его крепким ножкам, непослушным волосам и заразительному смеху. Воздух был наполнен счастливым щебетом птиц. Гвен подставила лицо солнцу и ощутила умиротворение. И все же одна вещь тяготила ее.
Они прошли еще немного. Хью захныкал, потому что воздушный змей запутался и не хотел лететь.
– Что с ним случилось, мама? Ты можешь его поправить?
– Думаю, папа сможет, дорогой.
– Но я хочу запустить его сейчас. – Разозлившись, что надежды не сбылись, мальчик бросил змея на землю.
Гвен подняла его:
– Она всегда больна.
– Это вздор, и мне больно слышать такие слова после всего, что я для тебя сделал.
– Ты все делаешь только для нее.
– Она моя жена.
– Да, и не позволяет мне забыть об этом.
– Ты сама знаешь, что это не так.
Лоуренс помолчал, а Верити что-то пробормотала.
– Я выделяю тебе щедрое содержание. Передал тебе права на дом в Йоркшире и позволяю жить здесь сколько хочешь.
– Я вежлива с ней.
– Мне хотелось бы, чтобы ты ее полюбила.
«Не думай, – велела себе Гвен, и слезы подступили к ее глазам. – Не шевелись». И хотя ей неприятно было слушать этот разговор, она осталась на месте.
– После смерти Кэролайн ты принадлежал мне одной.
– Да, так и было. Но тебе нужно строить свою жизнь. Это нездоро́во, что ты цепляешься за меня. А теперь скажу только одно: пора тебе искать себе мужа, больше я не собираюсь это обсуждать.
– Не знаю, когда ты успел прийти к такому выводу, но ты прекрасно знаешь, что есть только один человек, за которого я хотела бы выйти замуж. – Во время продолжительной паузы, пока Лоуренс и Верити молчали, Гвен закрыла глаза; потом снова раздался голос ее золовки. – Думаешь, меня убрали на полку?
– Кажется, ты сама себя туда убрала. – Его голос прозвучал резко, а ее, когда она ответила, раздраженно:
– У меня есть веская причина. Ты думаешь, что знаешь все, но это не так.
– О чем ты говоришь?
– Знаешь. Кэролайн… и Томас.
– Перестань, Верити, с тобой такого никогда не случится.
– Ты, может быть, и мой старший брат, но кое-чего о нашей семье не знаешь.
– Не впадай в мелодраму. В любом случае я считаю, ты проводишь здесь слишком много времени. Пора тебе заняться чем-нибудь.
– Говори что хочешь, Лоуренс, но…
Они отошли, голоса их стихли, и Гвен ничего больше не слышала. Она вдохнула и медленно выдохнула сквозь неплотно сомкнутые губы. Столько усилий потрачено на Верити, и все напрасно. Гвен чувствовала себя обиженной. Думая об этом, она расхаживала взад-вперед по комнате, но тут в дверях появился Лоуренс:
– Ты выглядишь прелестно, Гвен.
Она улыбнулась, радуясь, что он заметил.
– Я слышала твой разговор с Верити в саду. – (Лоуренс не ответил.) – Она меня не любит. А я надеялась, ведь столько времени прошло.
– Верити такая непростая девушка, – вздохнул он. – Думаю, она старалась как могла.
– Кто тот мужчина, в которого она влюблена?
– Ты о ее женихе?
– Нет, я о том, который не ответил на ее чувства.
Лоуренс сдвинул брови:
– Это Сави Равасингхе.
Гвен уставилась в пол, лицо ее застыло. Она силилась не выдать потрясения. Последовала долгая пауза, в продолжение которой перед глазами у нее стояла картинка: ее шелковые французские трусики на полу.
– Он поощрял Верити? – наконец спросила Гвен.
Лоуренс пожал плечами, но тело его напряглось, будто он не мог заставить себя произнести какие-то слова.
– Они познакомились, когда он писал портрет Кэролайн.
– Где этот портрет, Лоуренс? Я никогда его не видела.
– Я держу его в кабинете.
Когда он посмотрел на Гвен, она увидела в его глазах глубокую боль, но, кроме того, и злость. Почему? Почему он разозлился на нее?
– Мне хотелось бы увидеть. У нас есть на это время до прогулки? – (Лоуренс кивнул, но молчал все время, пока они шли по коридору.) – Сходство хорошее? – спросила Гвен. – Лоуренс снова не ответил, а когда отпирал дверь, руки у него дрожали; войдя, Гвен окинула взглядом комнату. – В прошлый раз портрета здесь не было.
– Я снимал его пару раз, но всегда снова вешал на место. Ты не против?
Гвен не вполне разобралась в своих чувствах, но кивнула и стала рассматривать портрет. Кэролайн была изображена в красном сари, вытканном золотыми и серебряными нитями, а длинный шарф, свисавший с плеча, был украшен орнаментом из птиц и листьев. Равасингхе показал красоту своей модели не так, как на фотографии, которую видела Гвен, – что-то хрупкое и печальное в облике Кэролайн поразило Гвен.
– Нити – это настоящее серебро, – сказал Лоуренс. – Я сниму портрет. Нужно было уже давно убрать его куда подальше. Не знаю, почему я этого не сделал.
– Она всегда ходила в сари?
– Нет.
– Мне показалось, ты в какой-то момент рассердился.
– Возможно.
– Ты что-то от меня скрываешь?
Он отвернулся. «Может быть, Лоуренс злится на себя, – подумала Гвен, – или до сих пор чувствует вину за то, что не отправил Кэролайн на лечение?» Она хорошо знала, каково это, когда угрызения совести гложут тебя изнутри, сперва исподтишка, но постепенно разрастаются и начинают жить собственной жизнью. Гвен стало грустно от ощущения, что ее муж, вероятно, никогда не оправится полностью от удара, нанесенного трагической гибелью первой жены.
Глава 20
Время шло, и, несмотря на моменты сильной тревоги, когда Гвен приходилось неистово сражаться с паникой, она день ото дня чувствовала в себе все больше сил. Хью колесил повсюду на новом велосипеде, и Лоуренс был весел. Гвен читала любимые книги, сидя на скамье у озера, где слушала птиц и плеск воды, отдаваясь на волю целительных сил природы. Постепенно она начала ощущать себя прежней, тревога из-за рисунка и угрызения совести из-за нарушенного уговора с Богом начали отступать.
Гвен поняла, что действительно выздоравливает, когда съела свой первый за много месяцев полноценный завтрак. Сосиски, слегка поджаренные, как она любит, яйцо, два тонких ломтика бекона, кусок подрумяненного хлеба, и все это было запито двумя чашками чая.
Куда утекло несколько месяцев, Гвен не могла сказать, но на дворе уже стоял октябрь, и она наконец почувствовала себя бодрой. За окном свежий ветер поднимал рябь на озере. Прогулка с Хью – это то, что нужно, подумала она. Кликнула Спью с Боббинс и нашла сына – он сидел на лошадке-качалке и криками понукал ее:
– Но-о! Но-о!
– Дорогой, хочешь погулять с мамой?
– А Уилфу можно пойти?
– Конечно можно. Только надень резиновые сапоги. Будет мокро.
– Дождя пока нет.
Гвен поморщилась и взглянула на небо. В последние несколько месяцев она почти не замечала, какая была погода.
– Может быть, глупая старушка-мама не заметила, что дожди прекратились.
Хью засмеялся:
– Глупая старушка-мама! Так Верити говорит. Я принесу воздушного змея.
Гвен подумала о своей золовке. В последнее время с ней не было проблем. Верити прислушалась к замечаниям Лоуренса и, хотя по-прежнему жила с ними, сейчас на время куда-то уехала.
Ни Верити, ни Макгрегор больше не упоминали о рисунках, и после того, как управляющий запретил молочному кули передавать записки, Навина подкупила дхоби, чтобы тот доставлял их, когда сможет. Теперь это уже не было системой оповещения, так как рисунки попадали к Гвен от случая к случаю, а не около полнолуния, к тому же никто не мог гарантировать, что дхоби станет держать рот на замке. Хотя он был человеком жадным, и Гвен надеялась, что получаемые деньги свяжут ему язык.
Гвен и Хью пошли к озеру, под ногами у них чавкало. Гвен не завязала волосы и наслаждалась тем, как их треплет ветер. Собаки убежали вперед, а они с сыном тихонько брели вдоль берега. На другой стороне озера на воду легла полосой фиолетовая тень. Хью находился еще в том возрасте, когда всякая мелочь вызывает напряженный интерес. С решительным, не терпящим возражений видом он подбирал и рассматривал каждый камушек или листок, привлекший его внимание, и наполнял свои и мамины карманы сокровищами, которые через десять минут будут забыты.
Радуясь возвращению к жизни после долгого отсутствия, Гвен наблюдала за сыном, и ее сердце разрывалось от любви к его улыбке, его крепким ножкам, непослушным волосам и заразительному смеху. Воздух был наполнен счастливым щебетом птиц. Гвен подставила лицо солнцу и ощутила умиротворение. И все же одна вещь тяготила ее.
Они прошли еще немного. Хью захныкал, потому что воздушный змей запутался и не хотел лететь.
– Что с ним случилось, мама? Ты можешь его поправить?
– Думаю, папа сможет, дорогой.
– Но я хочу запустить его сейчас. – Разозлившись, что надежды не сбылись, мальчик бросил змея на землю.
Гвен подняла его: