Жена чайного плантатора

– Я спрошу, – сказала Гвен и принужденно засмеялась, пытаясь скрыть свое раздражение намеком Кристины, мол, она до сих пор может фамильярничать с Лоуренсом.

Когда они покончили с пудингом, Кристина закурила сигарету и встала:

– Думаю, мистер Равасингхе, пора открыть ваш холст. Как вы думаете? Но сперва мне нужно припудрить носик.

Она подошла к его стулу, и на Гвен пахнуло ароматом «Табак блонд» от Карон, американских духов, которыми пользовалась Кристина. Как уместно это было здесь, в сочетании с сигаретным дымом. Сави встал, Кристина поцеловала его в щеку и провела пальцами с наманикюренными ногтями по его длинным волнистым волосам. Когда мистер Равасингхе повернулся к Кристине, Гвен стала изучать его профиль. Это был очень красивый мужчина, может быть, еще более привлекательным делал его намек на опасность, искрами сверкавший в его глазах. Он отвел руку американки от своих волос и поцеловал ее с такой нежностью, что Гвен стало неловко.

До сих пор она не решалась задать мистеру Равасингхе вопрос, нравится ли ему ее кузина, но теперь, когда Кристина ушла и оставила их наедине, Гвен показалось, что момент подходящий.

– Мы говорили о Фрэн, – начала она.

– Да?

– Раньше.

– Конечно. И что вы хотите сказать о вашей восхитительной кузине?

– Что вы думаете о ней, мистер Равасингхе?

– Зовите меня Сави. – Он помолчал и тепло улыбнулся Гвен, глядя ей в глаза. – Я думаю, что она совершенно очаровательна.

– Значит, она вам нравится?

– А кому бы она не понравилась? Но, вообще-то, мне понравилась бы любая ваша кузина, миссис Хупер.

Гвен улыбнулась, но его ответ вызвал у нее только новые сомнения. Ему нравилась Фрэн, но понравилась бы любая ее кузина. Что бы это значило?

Кристина вернулась. Сави подал Гвен руку, и они все вместе прошли в хорошо проветренную комнату в дальней части дома. Два окна выходили в окруженный стеной террасный сад, холст, накрытый отрезом алого бархата, стоял на большом мольберте в самом центре.

– Теперь мы готовы, – сказала Кристина, и художник широким жестом смахнул драпировку с картины.

Гвен залюбовалась портретом – Кристина была очень похожа на себя, – потом перевела взгляд на мистера Равасингхе. Тот улыбался и смотрел на нее не моргая, будто ждал комментариев.

– Это так необычно, – произнесла Гвен и замялась.

– Это больше чем необычно, дорогой Сави. Это грандиозно! – заявила Кристина.

Проблема была в том, что Гвен в этом сомневалась. Не то чтобы ей не понравился портрет, но у нее создалось впечатление, будто мистер Равасингхе смеется над ней. Они оба смеялись. Да, он являл собой образец хорошо воспитанного мужчины, но было в нем что-то смущавшее Гвен, и дело не только в том, что он видел ее пьяной, гладил по голове и помог лечь в постель.

– Вас смущает не то, что вы видите, – сказала Кристина; Гвен взглянула на нее и нахмурилась. – Вы боитесь увидеть то, что может случиться потом. – (Сави засмеялся.) – Или то, что уже случилось.

Гвен снова посмотрела на холст, но повторный взгляд лишь усилил ее смятение. Щеки Кристины горели, волосы были спутаны, а надето на ней было только ожерелье из черных камней, и этот многозначительный взгляд… Портрет заканчивался чуть ниже ее обнаженной груди. Гвен понимала: это глупо, но ей было неприятно думать, что Лоуренс видел эту женщину такой.

– Знаете, Сави писал первую жену вашего мужа.

– Я не видела этого портрета.

– Наверное, Лоуренс убрал его после смерти жены.

Гвен немного подумала, а затем спросила:

– Вы знали Кэролайн?

– Очень мало. Я познакомилась с Лоуренсом позже. Сави хотел и Верити написать, перед свадьбой, даже сделал несколько набросков, но потом она взбрыкнула и умчалась в Англию. Жених занимал какой-то пост в правительстве и вообще был отличный малый, как я слышала. Какого вы мнения о своей золовке?

– Я почти не знаю ее.

– А ты, Сави, что думаешь о Верити Хупер? Скажи нам.

Мистер Равасингхе слегка сдвинул брови, и это в достаточной степени выразило его неодобрение, хотя что именно он не одобрял – саму Верити или желание сделать ее предметом разговора, для Гвен осталось загадкой.

– Ну что ж, – продолжила вместо него Кристина, – по-моему, Верити рождена, чтобы доставлять всем проблемы, и, кроме брата, ее интересуют только лошади. Или интересовали, когда она жила в Англии.

– У нее тяжесть на душе, – сказал Сави и сделал паузу, извлекая из кармана маленький альбом для эскизов. – Миссис Хупер, вы не будете возражать, если я сделаю с вас небольшой набросок?

– О, я не знаю. Лоуренс…

– Лоуренса здесь нет, дорогая. Позвольте ему. Пусть сделает.

Мистер Равасингхе улыбался Гвен:

– Вы так замечательно свежи и неиспорченны. Мне хотелось бы ухватить это.

– Хорошо. Как вы хотите меня изобразить?


– Такой, какая вы есть.





Глава 8




Едва Фрэн стало лучше, она сразу встала, оделась и собралась на поезд из Хаттона до Нану-Ойя, ближайшей к Нувара-Элии станции. Ее чемоданы отправили в Коломбо, и мистер Равасингхе пообещал отвезти ее туда после небольшой экскурсии по Канди. Из Коломбо Фрэн отправится в Англию. Сестры крепко обнялись. Макгрегор подкатил к дому на машине, ворча, что он, мол, вам не чертов шофер. Гвен улыбалась, но уже была готова скучать по Фрэн.

– Будь осторожна, дорогая.

– А когда я не была? – хихикнула Фрэн.

– Всегда. Я буду скучать по тебе.

– И я по тебе, но я вернусь, может быть, в следующем году.

Еще раз обняв сестру, Фрэн села в машину. Макгрегор развернулся и поехал в гору, а его пассажирка высунулась из окна и махала рукой, пока автомобиль не скрылся за гребнем холма. Гвен вспомнила их последний совместный завтрак, когда, покраснев до ушей, призналась сестре, что ревнует Лоуренса к Кристине.

Фрэн рассмеялась:

– Ты боишься, что Лоуренс не устоит перед ней?

– Не знаю.

– Не будь дурой. Видно же, что он тебя обожает и не поставит вашу любовь под угрозу из-за размалеванной американки.

Гвен покрутила носком туфли в гравии, тряхнула головой и поспешила в дом – писать письмо матери.

Отъезд Фрэн вызвал у нее новый прилив тоски по дому.



На следующее утро, проснувшись, Гвен кинулась в туалет, и там ее стошнило. То ли это съеденный вчера бринджал, то ли она подхватила от Фрэн ту же заразу, хотя сестра не жаловалась на тошноту. Туалетный кули еще не приходил, ее вырвало в ведро с опилками, от вони воротило.

Гвен позвонила и вызвала Навину, а пока ждала ее, раздвинула занавески – за окном летнее небо с легкими клочками облаков. Надеясь, что до октября, когда наступит второй в году муссон, дождя не будет, она глубоко вдохнула напоенный сладкими ароматами воздух.

Навина постучала в дверь и принесла два вареных яйца на подносе из черного дерева с серебряной ложечкой и двумя фарфоровыми подставками для яиц.

– Доброе утро, леди, – сказала она.

– О, я не могу ничего есть. Меня ужасно тошнило.

– Вы должны знать, что еда – это хорошо. Может быть, яичный хоппер?

Гвен покачала головой. Яичный хоппер – забавное блюдо: выпеченная из тонкого теста мисочка, на дне которой зажаривалось яйцо.

Наивна улыбнулась:

– Может, попробуете чай со специями, леди?

– А что в нем?

– Корица, гвоздика, немного имбиря.

– И лучший хуперовский чай, я надеюсь, – добавила Гвен. – Но, как я сказала, меня сильно тошнило. Думаю, мне лучше выпить обычного чая.

Старая айя снова улыбнулась, и лицо ее осветилось.

– Я сделала его особенный. И он хорош для вашего состояния.

Гвен уставилась на нее:

– Для расстройства желудка? Моя мать всегда говорила: чем проще, тем лучше.

Навина продолжала улыбаться, кивать и делать какие-то маленькие смешные жесты руками, будто птица трепетала крылышками. Гвен не считала, как Флоранс, что слуги ничего не чувствуют и не думают, и часто размышляла, что происходит у них в голове. Обычно спокойное лицо Навины впервые выражало столько эмоций.

– Но что это значит, Навина? Почему ты так улыбаешься?

– Вы – как все леди! Первая жена хозяина была такая же. Вы не следите за своим календарем, леди.