Жажда
Часть 47 из 92 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
– Я пригласила его войти, но он отказался.
– Потому что ты сказала ему, что я сплю. – Я бросаю поиски обуви и иду к двери.
– Куда ты? – верещит Мэйси.
– А ты как думаешь? – Я открываю дверь. – За Джексоном.
Глава 36
Не вред, преступление
Я выхожу из комнаты, рассчитывая поймать Джексона в коридоре. Но там никого нет. Впрочем, он не мог уйти далеко, и я спешу к главной лестнице. Ведь мне известно, где расположены его комнаты, даже если там все еще находится бригада уборщиков.
В конце концов я нахожу его на лестнице, по которой он поднимается, перешагивая через три ступеньки. Однако он тут не один – рядом с ним поднимаются Лайам и Рафаэль, и все они, похоже, очень спешат.
Вероятно, мне следовало бы им не мешать, но это он приходил в мою комнату, а не наоборот. А значит, он хотел меня видеть.
Эта мысль и побуждает меня позвать его.
Он останавливается как вкопанный. Останавливаются они все и смотрят на меня одинаковыми пустыми глазами. Секунду я любуюсь всей этой мужской красотой, пока Джексон опять не начинает торопливо подниматься по ступенькам.
Лайам и Рафаэль еще секунду глядят на меня с этим их бесстрастным видом, который я терпеть не могу, затем едва заметно машут мне руками – притом Рафаэль еще и поднимает большой палец – и, повернувшись, бегут вниз.
– Что ты тут делаешь? – резко спрашивает Джексон и внезапно оказывается прямо передо мной. Из них троих только его лицо не бесстрастно – на нем написаны огорчение и отвращение к самому себе, и от пылающего взгляда его темных глаз меня пробирает дрожь.
– Мэйси сказала, что ты искал меня.
– Я не искал тебя. Я приходил, чтобы удостовериться, что ты в порядке.
Я развожу руками и самоуничижительно пожимаю плечами:
– Что ж, как видишь, со мной все хорошо.
Он фыркает:
– Это как посмотреть.
– Что ты имеешь в виду?
– А то, что вид у тебя такой, словно ты вот-вот упадешь. Не понимаю, что ты себе надумала, отправившись бродить по коридорам после того, как едва не истекла кровью. Возвращайся в кровать.
– Я не хочу возвращаться в кровать. Я хочу поговорить с тобой о том, что произошло.
Теперь его лицо не выражает ничего, абсолютно ничего. Тот Джексон, с которым я наблюдала метеоритный дождь, исчез без следа. Как и тот, который целовал меня так, что у меня подгибались колени, а сердце едва не разорвалось.
Сейчас он кажется мне чужаком. Холодным бесчувственным чужаком, который намерен игнорировать меня. Но он все же отвечает:
– Ты пострадала – вот что произошло.
– Произошло не только это. – Я протягиваю руку, желая коснуться его, но он отступает в сторону прежде, чем мои пальцы успевают дотронуться до его рубашки.
– Из всего, что происходило, только это и имеет значение.
У меня падает сердце. Выходит, для него не имеет значения и наш поцелуй.
Я молчу, не зная, что сказать. Затем задаю тот единственный вопрос, который не переставал жечь меня изнутри с тех самых пор, как я пришла в себя:
– Ты в порядке?
– Беспокоиться надо отнюдь не обо мне.
– Но я беспокоюсь о тебе. – Это еще то признание, тем более сейчас, когда он так старается положить конец всему, что было между нами, но ведь это чистая правда. – Ты выглядишь…
Его взгляд встречается с моим.
– Как?
– Не знаю. – Я пожимаю плечами. – Так, будто у тебя не все хорошо.
Он отводит глаза:
– У меня все нормально.
– Понятно. – Очевидно, что сейчас ему не хочется со мной говорить, и я делаю шаг назад. – Думаю, я…
– Прости меня. – Эти слова звучат так, будто их вырвали у него клещами.
– За что? – Его извинение ошеломляет меня.
– Я не уберег тебя.
– От землетрясения?
На миг его глаза снова встречаются с моими, и в них что-то мелькает. Что-то мощное, ужасное и всепоглощающее. Но, что бы это ни было, оно тут же исчезает, и его взгляд вновь перестает что-либо выражать.
– Много от чего.
– Насколько я понимаю, ты спас мне жизнь.
Он фыркает:
– То-то и оно – ты мало что понимаешь. А потому тебе надо вернуться в свою комнату и забыть обо всем, что было.
– Забыть о землетрясении? – спрашиваю я. – Или о том, как ты меня поцеловал? – Не знаю, как мне хватило смелости заговорить об этом… наверное, правда состоит в том, что мною руководит сейчас не смелость, а отчаяние. Мне необходимо узнать, что он думает и почему.
– Забудь вообще обо всем, – отвечает он.
– Ты же знаешь, что этого не будет. – Я снова протягиваю к нему руку, и на сей раз он не отшатывается. А просто смотрит, как я кладу ладонь ему на плечо, надеясь, что этот жест напомнит Джексону, каково это – прикасаться ко мне. Надеясь, что это сломает барьеры, которые он воздвиг между мною и собой.
– Ты должна забыть. Ты понятия не имеешь, что мы только что сделали.
– Мы поцеловались, Джексон. Больше мы не делали ничего. – Это было незабываемо, так мне кажется и теперь, но, по большому счету, это и в самом деле был всего лишь поцелуй.
– Я же тебе говорил, что здесь все обстоит по-другому. – Он сокрушенно ерошит пальцами свои волосы. – Неужели тебе непонятно? С самого своего приезда сюда ты была всего лишь пешкой, которую двигают по шахматной доске, чтобы получить желаемый результат. Но теперь… теперь мы повысили ставки. И это уже не игра.
– Значит, для тебя это было игрой?
– Ты меня не слушаешь. – Его глаза горят как угли от желания сдержать чувства, природа которых мне совершенно не ясна; как бы я ни тщилась, я ничего не могу понять. – С того момента, как я тебя поцеловал, с того момента, как ты пострадала, все изменилось. Тебе и раньше грозила опасность, но теперь…
Он замолкает, зубы его стиснуты, горло напряжено.
– Теперь я, можно сказать, намалевал на твоей спине мишень и пригласил всех желающих попытаться попасть в нее.
– Я не понимаю. Ты ничего не делал.
– Я все испортил. – Он делает шаг, быстрый, как одна из тех падающих звезд, и его лицо оказывается рядом с моим. – Послушай: тебе надо держаться подальше от меня, а мне от тебя.
От его слов меня пробирает холод, во рту пересыхает, а на ладонях выступает пот. Но я все равно не в силах уйти.
– Джексон, пожалуйста. Ты несешь какую-то чушь.
– Это потому, что ты не хочешь понять. – Он отходит назад. – Мне нужно идти.
Эти слова повисают между нами – темные, мрачные, – но он так и не уходит. А просто стоит на месте и смотрит на меня глазами, полными муки.
И тогда я делаю шаг вперед, так что наши тела соприкасаются, пусть и едва-едва.
Это не бог весть что, но и этого достаточно, чтобы меня снова пронизал жар, чтобы я снова ощутила удар током.
– Джексон, – шепчу я, потому что мои голосовые связки отказываются работать. Он не отвечает, но и не отодвигается.
Одну секунду, две он просто стоит, неотрывно глядя мне в глаза, и его тело касается моего.
Я снова шепчу его имя и вижу, что он начинает колебаться, чувствую, как его тело приникает к моему.
Но затем он вдруг отшатывается, и грубый голос режет меня, словно разбитое стекло:
– Держись подальше от меня, Грейс. – Он отворачивается, бежит, разом перескакивая через три ступеньки, и не останавливается, пока не добегает до лестничной площадки, находящейся футах в десяти внизу. – Только так ты сможешь выйти из этой школы живой.
– Это что, угроза? – потрясенно спрашиваю я.
– Угрожать – это не мое. – Эти его слова звучат как «мне просто нет нужды угрожать».
– Потому что ты сказала ему, что я сплю. – Я бросаю поиски обуви и иду к двери.
– Куда ты? – верещит Мэйси.
– А ты как думаешь? – Я открываю дверь. – За Джексоном.
Глава 36
Не вред, преступление
Я выхожу из комнаты, рассчитывая поймать Джексона в коридоре. Но там никого нет. Впрочем, он не мог уйти далеко, и я спешу к главной лестнице. Ведь мне известно, где расположены его комнаты, даже если там все еще находится бригада уборщиков.
В конце концов я нахожу его на лестнице, по которой он поднимается, перешагивая через три ступеньки. Однако он тут не один – рядом с ним поднимаются Лайам и Рафаэль, и все они, похоже, очень спешат.
Вероятно, мне следовало бы им не мешать, но это он приходил в мою комнату, а не наоборот. А значит, он хотел меня видеть.
Эта мысль и побуждает меня позвать его.
Он останавливается как вкопанный. Останавливаются они все и смотрят на меня одинаковыми пустыми глазами. Секунду я любуюсь всей этой мужской красотой, пока Джексон опять не начинает торопливо подниматься по ступенькам.
Лайам и Рафаэль еще секунду глядят на меня с этим их бесстрастным видом, который я терпеть не могу, затем едва заметно машут мне руками – притом Рафаэль еще и поднимает большой палец – и, повернувшись, бегут вниз.
– Что ты тут делаешь? – резко спрашивает Джексон и внезапно оказывается прямо передо мной. Из них троих только его лицо не бесстрастно – на нем написаны огорчение и отвращение к самому себе, и от пылающего взгляда его темных глаз меня пробирает дрожь.
– Мэйси сказала, что ты искал меня.
– Я не искал тебя. Я приходил, чтобы удостовериться, что ты в порядке.
Я развожу руками и самоуничижительно пожимаю плечами:
– Что ж, как видишь, со мной все хорошо.
Он фыркает:
– Это как посмотреть.
– Что ты имеешь в виду?
– А то, что вид у тебя такой, словно ты вот-вот упадешь. Не понимаю, что ты себе надумала, отправившись бродить по коридорам после того, как едва не истекла кровью. Возвращайся в кровать.
– Я не хочу возвращаться в кровать. Я хочу поговорить с тобой о том, что произошло.
Теперь его лицо не выражает ничего, абсолютно ничего. Тот Джексон, с которым я наблюдала метеоритный дождь, исчез без следа. Как и тот, который целовал меня так, что у меня подгибались колени, а сердце едва не разорвалось.
Сейчас он кажется мне чужаком. Холодным бесчувственным чужаком, который намерен игнорировать меня. Но он все же отвечает:
– Ты пострадала – вот что произошло.
– Произошло не только это. – Я протягиваю руку, желая коснуться его, но он отступает в сторону прежде, чем мои пальцы успевают дотронуться до его рубашки.
– Из всего, что происходило, только это и имеет значение.
У меня падает сердце. Выходит, для него не имеет значения и наш поцелуй.
Я молчу, не зная, что сказать. Затем задаю тот единственный вопрос, который не переставал жечь меня изнутри с тех самых пор, как я пришла в себя:
– Ты в порядке?
– Беспокоиться надо отнюдь не обо мне.
– Но я беспокоюсь о тебе. – Это еще то признание, тем более сейчас, когда он так старается положить конец всему, что было между нами, но ведь это чистая правда. – Ты выглядишь…
Его взгляд встречается с моим.
– Как?
– Не знаю. – Я пожимаю плечами. – Так, будто у тебя не все хорошо.
Он отводит глаза:
– У меня все нормально.
– Понятно. – Очевидно, что сейчас ему не хочется со мной говорить, и я делаю шаг назад. – Думаю, я…
– Прости меня. – Эти слова звучат так, будто их вырвали у него клещами.
– За что? – Его извинение ошеломляет меня.
– Я не уберег тебя.
– От землетрясения?
На миг его глаза снова встречаются с моими, и в них что-то мелькает. Что-то мощное, ужасное и всепоглощающее. Но, что бы это ни было, оно тут же исчезает, и его взгляд вновь перестает что-либо выражать.
– Много от чего.
– Насколько я понимаю, ты спас мне жизнь.
Он фыркает:
– То-то и оно – ты мало что понимаешь. А потому тебе надо вернуться в свою комнату и забыть обо всем, что было.
– Забыть о землетрясении? – спрашиваю я. – Или о том, как ты меня поцеловал? – Не знаю, как мне хватило смелости заговорить об этом… наверное, правда состоит в том, что мною руководит сейчас не смелость, а отчаяние. Мне необходимо узнать, что он думает и почему.
– Забудь вообще обо всем, – отвечает он.
– Ты же знаешь, что этого не будет. – Я снова протягиваю к нему руку, и на сей раз он не отшатывается. А просто смотрит, как я кладу ладонь ему на плечо, надеясь, что этот жест напомнит Джексону, каково это – прикасаться ко мне. Надеясь, что это сломает барьеры, которые он воздвиг между мною и собой.
– Ты должна забыть. Ты понятия не имеешь, что мы только что сделали.
– Мы поцеловались, Джексон. Больше мы не делали ничего. – Это было незабываемо, так мне кажется и теперь, но, по большому счету, это и в самом деле был всего лишь поцелуй.
– Я же тебе говорил, что здесь все обстоит по-другому. – Он сокрушенно ерошит пальцами свои волосы. – Неужели тебе непонятно? С самого своего приезда сюда ты была всего лишь пешкой, которую двигают по шахматной доске, чтобы получить желаемый результат. Но теперь… теперь мы повысили ставки. И это уже не игра.
– Значит, для тебя это было игрой?
– Ты меня не слушаешь. – Его глаза горят как угли от желания сдержать чувства, природа которых мне совершенно не ясна; как бы я ни тщилась, я ничего не могу понять. – С того момента, как я тебя поцеловал, с того момента, как ты пострадала, все изменилось. Тебе и раньше грозила опасность, но теперь…
Он замолкает, зубы его стиснуты, горло напряжено.
– Теперь я, можно сказать, намалевал на твоей спине мишень и пригласил всех желающих попытаться попасть в нее.
– Я не понимаю. Ты ничего не делал.
– Я все испортил. – Он делает шаг, быстрый, как одна из тех падающих звезд, и его лицо оказывается рядом с моим. – Послушай: тебе надо держаться подальше от меня, а мне от тебя.
От его слов меня пробирает холод, во рту пересыхает, а на ладонях выступает пот. Но я все равно не в силах уйти.
– Джексон, пожалуйста. Ты несешь какую-то чушь.
– Это потому, что ты не хочешь понять. – Он отходит назад. – Мне нужно идти.
Эти слова повисают между нами – темные, мрачные, – но он так и не уходит. А просто стоит на месте и смотрит на меня глазами, полными муки.
И тогда я делаю шаг вперед, так что наши тела соприкасаются, пусть и едва-едва.
Это не бог весть что, но и этого достаточно, чтобы меня снова пронизал жар, чтобы я снова ощутила удар током.
– Джексон, – шепчу я, потому что мои голосовые связки отказываются работать. Он не отвечает, но и не отодвигается.
Одну секунду, две он просто стоит, неотрывно глядя мне в глаза, и его тело касается моего.
Я снова шепчу его имя и вижу, что он начинает колебаться, чувствую, как его тело приникает к моему.
Но затем он вдруг отшатывается, и грубый голос режет меня, словно разбитое стекло:
– Держись подальше от меня, Грейс. – Он отворачивается, бежит, разом перескакивая через три ступеньки, и не останавливается, пока не добегает до лестничной площадки, находящейся футах в десяти внизу. – Только так ты сможешь выйти из этой школы живой.
– Это что, угроза? – потрясенно спрашиваю я.
– Угрожать – это не мое. – Эти его слова звучат как «мне просто нет нужды угрожать».