Жажда. Тёмная вода

* * *


Автомобиль Робсона остановился у бетонного ограждения набережной, напротив въезда во двор Гортранса. Водруженный на капот тепловозный тифон выдал из стального бутона сто децибел оглушительного гудка. По поверхности реки пробежала рябь растревоженного воздуха.

Через несколько минут к воротам высыпала дружина. Машина воеводы стояла передом по направлению к ним, разбитые окна с боков закрывал картон, лица людей внутри не разглядеть, однако ясно, что там два человека, и один из них держит пистолет, представленный к голове другого.

Грязный предатель взял Робсона в заложники.

Костян попытался связаться с воеводой по рации, чтобы узнать о требованиях похитителя. Отвести армию Гортранса от Мида? Обменять воеводу на жизнь Кобальта?

Ему никто не ответил.

Он мог бы отдать приказ, и за пять секунд машину превратят в дырявую консервную банку — предатель погибнет. Но главный воевода тоже.

Что же делать?

Костян набрался духу и связался с Великим князем. Объяснил ситуацию. Суворов коротко и ясно дал понять, что жизнь воеводы в приоритете, но ни на какие уступки мидовцам он не пойдет. Костяну велено усидеть на двух стульях — спасти воеводу, и не дать диверсанту ни единой плюшки.

Мда, задача из нерешаемых.

Еще никогда Костян не оказывался в такой сложной ситуации. От его действий зависела не только жизнь воеводы — главного покровителя, человека, доставшего его из самых низов, но и его собственная.

Чего ждет диверсант? Почему не предъявляет требований? Тянет время, хочет еще больше накалить ситуацию, чтобы потом точно продавить свои хотелки. Этого не будет.

— Опустить оружие, — скомандовал Костян. — Без моего приказа не стрелять.

Он вытащил пистолет из кобуры, демонстративно положил на землю и покрутился на месте, давая понять, что не вооружен. Затем медленным шагом направился к машине. Солнце светило в затылок, отражалось от затемнённого лобового стекла и возвращалось в глаза. Приходилось щуриться.

Остановившись в паре метрах от машины, Костян громко произнес:

— Робсон, ты меня слышишь? С тобой все в порядке?

Ответа не последовало. Но люди внутри засуетились, началась какая — то возня.

— Если ты его убьешь, живым отсюда не уйдешь! — добавил он.

Из машины донеслись голоса, и ни один из них не принадлежал ни Робсону, ни диверсанту.

Что — то не так.

Костян подошел к окну, рванул на себя картон. Изнутри на него смотрели две пары перепуганных глаз, судя по грязной одежде и невыносимой вони, принадлежали они бомжам.

— Нам просто сказали подъехать и погудеть. И все, — выговорил водитель.

— Только не убивай, начальник, — попросил второй.

Вместо пистолета бомж держал в руке пластиковую игрушку.

— Вот сука, — выругался Костян оглядываясь. — сука!

Из внутреннего двора донесся нарастающей звук мотора. Костян все понял, но было уже поздно. От мощного удара тяжелые створки железных ворот слетели с петель и снесли дружинников, словно оловянных солдатиков.

Из арки выскочила водовозка и понеслась прямо на Костяна. Бомжи выпрыгнули из машины, бросились наутек. Костян же продолжал стоять, его ноги, словно вросли в бетон, все его естество собралось в комок, в крохотную точку.

Водовозка в последний момент резко свернула влево и задела машину по касательной. Легковушку отбросило назад, бетонная перегородка выступила в роли трамплина. Автомобиль подлетел и рухнул в реку. Следом в воду упал и Костян, которого зацепило открывшейся дверью.

Очухавшись, он резко загреб руками к берегу. В ужасе осознал, что взобраться по отвесной стене у него нет шансов. Ближайший пирс далеко — не доплыть. Костян запаниковал, начал тонуть.

— Помогите! Веревку!

Внезапно, прямо перед ним из воды всплыл похожий на морское чудище труп. Голова Робсона склонилась набок, шея распорота, глаза навыкат, фиолетовый язык набух, словно свежий баклажан.

От сковавшего по рукам и ногам ужаса у Костяна свело мышцы по всему телу. Он попытался закричать, но лишь запищал. Грязная вода хлынула ему в рот и желудок. Робсон вдруг навалился на него — как делал прежде множество раз, будучи вдрызг пьяным. На этот раз Костян был ему не помощник. Сцепившись вместе, они пошли ко дну.





* * *


Отвлекающий маневр с двумя бомжами сработал. Пока глаза дружины были обращены на машину Робсона, Витька проник на территорию, нашел Толика в мастерской и попросил о помощи. Толик не раздумывал ни минуты, не задал ни одного вопроса, — просто кивнул. Он будто бы всю жизнь ждал этого момента. Когда водовозка отправила машину Робсона на дно Москвы — реки, лицо Толика светилось, как у мальчишки, впервые севшего за руль папиной машины.


— Спасибо, что согласился помочь, — сказал Витька, когда они уже отдалились от Гортранса на несколько километров и убедились в отсутствии погони.

— Тебе спасибо. Давно я не чувствовал себя по — настоящему живым.

— Ты не сможешь вернуться. Тебя, как и меня будут искать, а если найдут — повесят.

Толик задумался и спустя минуту заговорил:

— Хочу рассказать тебе одну историю. У меня был друг Сергей Бронский, писатель. Никогда не слышал о таком?

Витька покачал головой.

— Ох, какие великолепные исторические романы выходили из — под его пера. Он был удивительно начитан, интеллигентен, всегда рассудителен, и честен по отношению к себе. Последнее качество я особенно ценю в людях. И вижу это в тебе, кстати.

Честен с собой? Нет, уж, это точно не про Витьку.

— Мы познакомились на литературном фестивале, это такая скучная, канцелярская, бюрократическая кашеварня, где от самой литературы практически ничего не остается. Я всегда безмерно скучал на них, но по работе обязан был присутствовать. Сергей, как приглашенный писатель, как оказалось, тоже не жаловал такие мероприятия. Он по жизни был одиночкой, всегда погружен в свои миры, хотя был женат и имел двух детей, — Толик сделал паузу, как будто отвлекся на дорогу. Витька понимал, что воспоминания давались ему с трудом. — Когда все случилось, я был совершенно потерян. Не знал, что делать, куда идти, просто сидел дома. У меня не было запасов воды, я смирился с тем, что умру. Друзья Сергея помогли ему с семьей перебраться убежище. Он настоял, чтобы взяли и меня. Так я и спасся — благодаря ему. В убежище проживало более сорока человек, там была водяная скважина глубиной два километра. Закрытый в каменном мешке бассейн, как говорили геологи. Так что проблем с чистой водой первое время не было.

Толик притормозил водовозку, съехал с набережной на пирс и остановился у кромки воды.

— Ну что, поможешь?

Витька кивнул. Они выкинули шланг в реку, наполнили бак и через двадцать минут снова двинулись в путь.

— В убежище я встретил Леру. Она была художницей, сестрой известного химика Георгия Иосифовича Мерро. Сам он не спасся, но ей повезло — его жена, тоже ученый химик, сумела ее забрать. Мы поженились, если это можно так назвать. Кольца нам выплавили друзья из собственных украшений. Четыре года прожили душа в душу, потом Лера забеременела. Поначалу я сильно нервничал, боялся, — как ребенок будет расти в таком мире, сможем ли мы его полноценно воспитать. Сергей помню, сказал мне: «Когда — то наши предки строили цивилизацию в еще более худших условиях. Они справились. Теперь наша очередь возродить ее». Потом, видя, как растет ее живот месяц к месяцу, я впервые в жизни ощутил себя по — настоящему счастливым.

— Как вы назвали ребенка?

У Толика задрожала нижняя челюсть.

— Извини, я думал…

— Ничего, — Толик взял себя в руки и продолжил. — Однажды к нам в убежище пришел человек. Звали его Дмитрий Алмазов, он был ученым генетиком. Мы приняли его. От него впервые узнали и про тварей, и про существование общин в Садовом кольце. Он рассказал, что после катастрофы жил в другом убежище на севере Москвы, а потом вместе с группой ученых вышел на поверхность и обосновался на ВДНХ. Там они вели исследования, пытались найти способ очистить темную воду, но ничего не вышло, а потом на них напали твари, выжил только он. Примерно через месяц после появления Алмазова Лере стало плохо, появились боли в животе, она очень боялась, что потеряет ребенка. Я был сам не свой, сильно переживал. Алмазов стал давать ей какие — то препараты собственного изготовления, у нас ведь был обширный склад реактивов. Вскоре ей стало намного лучше. Еще через три месяца случилось то, что изменило всю нашу жизнь. Вода из скважины стала непригодной для питья. У нас остались только запасы в баках, которых хватило бы на полгода максимум. Люди стали нервничать, паниковать, все боялись возвращаться на поверхность.

Толик воткнул передачу с такой силой, что чуть не вырвал рычаг. Коробка заверещала, словно взбесившаяся кобыла, которой под ноги подложили бревно.

— А потом к нам пришла холера. По крайней мере мы так думали. Люди высыхали на глазах и умирали за несколько дней. Алмазов давал всем лекарства, но никому не становилось лучше. Через две недели вымерла половина, еще через неделю осталось всего семь человек. Я уже не вставал с кровати, все что мог — только дотянуться до руки Леры, лежавшей на соседней койке. Жена и дети Сергея погибли, сам он еще боролся. Всем нам становилось хуже, но только не Алмазову. Его болезнь не тронула.

— Он вас травил.

Толик кивнул.

— Я понял это слишком поздно. Должно быть, он хотел оставить воду себе, поэтому и решил убить всех обитателей убежища. Когда я отказался от очередной порции лекарства, он попытался меня задушить. Я отключился. Наверное, он решил, что я умер, последние дни мое сердце стучало так тихо, что я и сам порой считал себя мертвецом. Когда очнулся, Леры рядом не было. Не знаю как, но я сумел встать, а когда вышел в коридор, увидел Леру. Она лежала на полу, мертвая, вся в крови, живот распорот, словно ее разделал мясник. В тот момент я был так слаб, так разбит и напуган, что просто сбежал.

По щеке Толика прокатились слезы. Повисло молчание, которое он сам вскоре и разорвал.

— Сергей был еще жив. А я сбежал. Бросил своего друга умирать.

— Если бы ты остался, он убил бы и тебя.

— Да, наверное. Но что у меня было хорошего за все эти годы? Что я получил в обмен на свою трусость? Только боль, которую ничем не унять, которая не отпускает меня ни на минуту. Я должен был умереть в тот день в убежище, это было бы честно, — Толик посмотрел на Витьку. — Когда ты спас меня, я понял, что в этом мире еще осталось что — то настоящее. Сострадание, самопожертвование, дружба. Я чувствую, что судьба дает мне шанс исправить ошибки, и я его не упущу.

— Почему ты не вернулся? — спросил Витька.

— Я был очень слаб. Гортранс приютил меня, добрые люди выходили. Потом я много думал о том, чтобы вернуться и убить Алмазова, но понимал, что Сергея давно нет в живых. Спасать было некого. А мстить…, — он вздохнул. — Я никогда и никому не делал зла, и не уверен, что смог бы, даже такому человеку, как Алмазов.

— А ты не думал о том, что ребенок мог выжить?

— Это невозможно. Срок был еще маленький.

— Но ты этого не знаешь. Разве ты не хотел бы выяснить?

— Он погиб, — утвердительно сказал Толик, обрубив любую возможность для спора.

Когда из очередного поворота показался зеркальный исполин Гарднера, Толик сказал многозначительно:

— Приехали.





* * *