Земля матерей

– Нет, но мы занимаемся богоугодным делом. Всего один звонок? Вызвать такси? Господь вас благословит!

– Ну хорошо, – вздыхает дежурная. – Куда вам нужно?

– Маленькая Гавана – это ведь в центре, да?

Дежурная вопросительно поднимает брови.

– Обманный маневр, – подмигнув, шепчет мама.

Через пять минут перед входом останавливается зеленое с белым такси.

– Спасибо! Да будет благословен ваш день! – Мама тащит Майлса к машине, нарочито громко заявляя: – Маленькая Гавана! Ты рада, доченька?

– Но нам ведь туда не нужно, да?

Мама прикладывает палец к губам: тсс! Волдырь лопается, проливаясь прозрачной жидкостью на подбородок.

– Блин! Ладно, будем считать это знамением свыше.

– Ты скажешь мне, куда мы направляемся?

– Не сейчас! – Она на взводе.

– Ты не можешь принимать такие решения без меня! Ты должна мне сказать, что происходит.

– Скажу. Обещаю. Попозже. Извините, водитель, мы передумали, вы можете отвезти нас в Уинвуд?

– Вы клиенты, вы и заказываете музыку, – отвечает водитель. Это бабуля в очках в роговой оправе, склонившаяся к рулевому колесу. Не лучшая машина для бегства.

Ночной Уинвуд бурлит высокооктановой жизнью. Майлс с матерью оказываются в праздничной атмосфере рынка под открытым небом; машины, торгующие всякой снедью, скейтодром, девушки, выполняющие трюки, скрежет роликов по дереву.

– Куда мы направляемся?!

– В Маленькое Гаити – но сначала мы должны поставить дымовую завесу. – Мама покупает бутылку содовой на деньги, материализовавшиеся из лифчика, после чего увлекает его в туалет.

– Снимай свою «апологию»! Живо, живо, живо!

– У меня под ней ничего нет! – возражает он.

– У тебя под ней сорочка. Этого достаточно.

– Да она меня едва прикрывает!

– Ничего, ночь стоит теплая. Давай! Мы встречали женщин, на которых надето еще меньше.

Он одергивает сорочку, которая на самом деле лишь длинная футболка, и с белыми кроссовками смотрится просто уродливо. Мама сворачивает «апологии» изнанкой наружу, чтобы не были видны «прости», запихивает их в мусорный бак и засыпает сверху другим мусором, поэтому ее рука оказывается перепачкана каким-то соусом.

– Проголодался? – улыбаясь, протягивает ему руку она.

– Фу! Нет!

Мама пытается оторваться от воображаемого «хвоста», продолжая жить в сумасшедшем шпионском романе, в котором кому-то действительно есть дело до того, где они.

Она машет рукой, останавливая другое такси, и ему хочется умереть со стыда за свои голые тощие ноги, у всех на виду.

– Я хотел послушать проповедь! – возражает он.

– Как-нибудь в следующий раз.

Такси целую вечность выбирается с улиц, запруженных пешеходами, и вот наконец они мчатся по другому шоссе, сворачивают на другой съезд. В воздухе пахнет цветами. Местность вокруг снова становится запущенной, отчего Майлс решает, что мама передумала и они возвращаются в коммуну сестер. Но нет, рано он обрадовался.

– Отлично, приехали, – говорит водителю мама.

– Это же какая-то дыра!

– Тетя Гиллиан живет здесь. – Она произносит это чересчур отчетливо.

– Кто?

– Выходи из машины, – шепчет мама. – Спасибо, сдачу оставьте себе.

Они выбираются из машины. Нарисованный на стене Черный Наполеон[106] взирает на них с непостижимой неуверенностью.


Они идут по пустынной темной улице, мимо магазина лекарственных трав и церкви с заколоченными окнами, к маленькому зеленому дому, перед которым женщина поливает газон, в десять часов вечера, словно весь день не шел дождь.

– Здравствуйте! – окликает ее мама. – Мы ищем магазин грампластинок «Пот и кровь».

– No parlais American[107], – отвечает женщина и поворачивается к ним спиной, бормоча что-то себе под нос.

Майлс останавливается на месте как вкопанный. С него достаточно.

– А ты не задумывалась, что мне, может быть, не хочется никуда ехать? Я счастлив, мама. Ты даже не спросила у меня! Все безнадежно обосрано, а ты только делаешь еще хуже! Мы как будто завязли в зыбучих песках, а ты думаешь: «О, я знаю, что поможет, как насчет того, чтобы вывалить нам на голову огненных муравьев, пожирающих плоть!»

– Я стараюсь сделать как лучше, – говорит мама, но она даже не слушает его. – Это должно быть где-то здесь. Я взглянула через плечо водителя на навигатор.

– Возможно, тебе пора прекратить стараться. Просто остановись.

– Вот! – Неоновая вывеска, погашенная, потому что на дворе ночь и магазин грампластинок закрыт.

Но соседнее заведение открыто. Бар, мигающая вывеска с космическим кораблем и названием: «Барбарелла».

Вышибала, стоящая под вывеской, олицетворяет все, что пошло наперекосяк в этом мире, и Майлс чувствует себя еще более потерянным. Лицо вышибалы покрыто пирсингом всех цветов радуги, она в одном жилете из белой сетки, без лифчика, поэтому виден блеск колец в сосках. Все это так притягивает внимание Майлса, что он не сразу замечает трусики с огромным торчащим багровым членом, надетые поверх джинсов.

– У нас строгий дресс-код, – кричит вышибала, перекрывая грохот музыки, выплескивающейся на улицу из озаренных неоном дверей.

– Неужели мы должны ненавидеть себя еще больше? – говорит Майлс. Эта фраза получается жесткой, язвительной и холодной, и он цепляется за свой гнев – воздушный змей, который унесет его прочь.

– Мила! – резко одергивает его мама. – Достаточно!

– И никаких несовершеннолетних до восемнадцати лет.

– Извините. Мы ищем Даллас. Она работает по соседству, в магазине грампластинок.

– Еще одна подружка. Даллас – хозяйка этого заведения!

– Мы можем ее повидать?

Майлс пятится прочь, не отрывая взгляда от окурка, словно это самое увлекательное зрелище на свете, однако краем глаза видит дрожащую огромную багровую дугу члена вышибалы.

Из клуба выходит еще одна извращенка, только так и можно ее описать, одетая как танцор из дешевого мюзикла, с прилизанными черными волосами и блеском накладной щетины.

– Привет, красотки, – говорит она, закуривая. – Я Лу́на. Чарли вас донимает?

– Мы ищем Даллас.

– О, кажется, она вас ждет! По-моему, вы должны были быть здесь два дня назад? Ну да ничего страшного. Идемте со мной.

Лу́на проводит их по коридору, выложенному как плиткой экранами, на которых показывают короткие видео с мужчинами, храбрыми, сильными, сексуальными. Майлс узнаёт кое-кого из них: Хан Соло с бластером, затем тот актер, сыгравший капитана Америку, Идрис Эльба[108], с обнаженной грудью, смеющийся, держащий на руках щенка, который лижет его в лицо; но многие откровенно странные, тощий чувак в очках с впалой грудью, толстяк в псевдоантикварном костюме и цилиндре, подкручивающий усики, бывший канадский премьер-министр. Образы случайные. И с нормальными видео перемежаются те, от которых Майлсу становится тошно. Сексуальные, вроде мужчины, преклоняющегося перед туфлей на шпильке, надетой на вытянутой женской ножке, или жилистая мужская рука на горле женщины, рот ее приоткрыт, черно-белая фотография мужской задницы с торчащим из нее наподобие хвоста кнутом.

Они выходят из коридора сексуальных причуд в бар с красной кожаной мебелью и сценой, на которой какая-то любительница караоке измывается над хитом девяностых. Все официантки изображают мужчин в наглаженных костюмах, с мальчишескими прическами. Майлс морщится, осознав, что стеклянная витрина за стойкой заполнена не бутылками, а фаллоимитаторами.

– Это что, секс-клуб? – спрашивает он.

– Кябакура[109], – говорит Лу́на. – Выпивка, кабаре, караоке, привлекательная девушка, внемлющая каждому твоему слову, готовая пленить и очаровать тебя своим остроумием. Удовольствие на любой вкус, мы никого не судим. А если захотите в постель, это уже строго между вами и вашей знакомой.

– Даллас? – Мама увядает, силы у нее на исходе.

– Сюда.

Лу́на открывает дверь слева от сцены, которую Майлс ни за что бы не заметил. Они поднимаются по винтовой лестнице и проходят в боковое крыло, где группа женщин, одетых водопроводчиками, поправляет натянутые на искусственные выпуклости в промежностях комбинезоны.

– А это что за смазливая мордашка? – говорит высокая девица, пытаясь схватить Майлса за подбородок. Вблизи он может прочитать лозунг, написанный на кармане ее рубашки: «Водопроводчик Большой Билл! С нашей помощью у вас забьет фонтан!»

– Осади назад, Луиджи, – мягко останавливает ее Лу́на.

– Ему тринадцать лет, оставьте его в покое! – огрызается Коул.

– Ух! Мамаша, его нужно отдать в фотомодели! Приводите его сюда, когда он станет совершеннолетним!

– Не обращайте внимания на этих кретинок, – говорит Лу́на. – Они слишком вживаются в роль.

Проходя мимо гримерных, Майлс старается не смотреть на артисток и их наряды, оскорбление памяти мужчин. Они снова поднимаются по лестнице и наконец заходят в дверь с табличкой «Посторонним вход воспрещен».

Хочется надеяться, что это Даллас, склонившаяся за столом. Свет проникает сквозь ее редеющие пепельно-серые волосы, образуя нимб и подчеркивая форму черепа. Не ангел, а ведьма. Старая, дряхлая, немощная карга в блестящем трико из зеленого велюра.

Даллас откладывает ручку и смотрит на вошедших поверх очков.

– Вы, должно быть, наши африканцы. Хм. Я автоматически предположила, что вы будете черными.