Земля матерей
Часть 20 из 72 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Ученые дамы утверждают, что ген устойчивости передается по материнской линии. Они накачали Коул гормонами для созревания яйцеклеток. В целях обеспечения будущего. Подумайте о детях. Коул может думать только о сексе, о плодородных садах наверху, кишащих пчелами, с летающей в воздухе белоснежной пыльцой. «Полцарства за хороший вибратор!» Коул не поднимает эту тему на сеансах групповой психотерапии со штатным психологом Карин Рэндолл, которая носит джинсы, наглухо застегнутые рубашки и придурочные красные носки, чтобы показать, какая она надежная.
Вместо этого она спрашивает, снова и снова, когда им можно будет вернуться домой?
И доктор Рэндолл откладывает ручку и опускает тетрадь на свои обширные колени.
– Вы полагаете, это вам поможет? Или, что гораздо важнее, это поможет вашему мальчику? Вот как обстоят дела сейчас. В ближайшее обозримое будущее ничего не изменится. Вы не можете ни на что повлиять, добиться чего-либо усилием воли. Вам остается только управлять своей внутренней реальностью.
– Моя внутренняя реальность требует, чтобы мы вернулись домой. – «Надежда покрыта не только перьями, но и шипами», – думает Коул.
– Давайте поговорим о желаемом и предопределенном, о том, что в наших силах и…
– Я хочу встретиться с адвокатом. Уверена, черт возьми, запрещать это противозаконно.
– О, ну вот, опять за рыбу деньги, – жалуется Джемма. – Это та-а-а-ак ужасно, что нас держат здесь, прекрасно кормят, заботятся о наших мальчиках и стараются найти лекарство.
– Я говорю, что плохо держать нас здесь взаперти. И не обеспечивать другим людям доступ к таким же ресурсам и уходу.
– О-о, так вы у нас социалистка? Почему бы нам не открыть все двери и не впустить сюда больных? К настоящему времени вирус наверняка уже успел многократно мутировать. Вы хотите, чтобы наши мужчины заразились повторно? Вы слишком много думаете, Мармеладка. Конечно, это несправедливо. Мы избранные, твою мать. Человечество на нас рассчитывает!
– В таком случае человечество в глубокой заднице! – отвечает Коул, и доктор Рэндолл примирительно машет рукой: «успокойтесь, успокойтесь!»
– Мы делаем все, что в наших силах. До тех пор пока мы не найдем лекарство, вакцину, определенность на будущее, не только ваше, но и всех нас. Будущее человечества. И здесь все сосредоточено на этом будущем, нравится вам или нет. Вы должны найти способ жить с этим. Вам придется потерпеть.
– Я могу позвонить домой? Отправить письмо по электронной почте? Хоть как-нибудь связаться с окружающим миром?
– Вы знаете, что это невозможно. Тем самым вы поставите под угрозу всех. Вы хотите стать тем, кто поставит под угрозу всех?
– Да, – подхватывает Джемма, – хотите?
И тут появляется Билли, и все меняется.
Сегодня четверг. Первый четверг, как будет думать об этом дне она потом, подобный тем художественным вечерам, на которые они ходили в Йоханнесбурге. Одиннадцать часов дня, когда одна из сотрудниц службы безопасности (Григ, написано у нее на бейджике) заходит на занятия по оказанию первой помощи, проходящие в конференц-зале, и обводит взглядом удрученных участниц, по очереди старающихся вдохнуть жизнь в бесчувственный пластиковый манекен. В этом есть своеобразная метафора. Коул стоит на коленях, прижавшись ртом к мягким резиновым губам, неприятно проминающимся под нажатием, и что есть силы дует, пытаясь наполнить мешок под твердым пластиком груди, стараясь не отвлекаться на Джесси, раскрасневшуюся и неуклюжую, которая нажимает манекену на грудь, соизмеряя свой ритм произнесенными шепотом увещеваниями: «Не умирай, два, три. Не умирай, дыши, дыши». На экране над ними в бесконечном цикле крутится учебный фильм, показывающий правильное выполнение процедуры.
– Я ищу Никоул Брэди.
– Что-то с Майлсом? – Коул поднимается на ноги слишком быстро, у нее кружится голова, словно манекен для отработки искусственного дыхания отобрал у нее весь воздух из легких. – С Майлсом что-то стряслось? – Он сейчас должен быть на занятиях вместе с Эллой, и Джетро, пытающимся окончить десятый класс, и Тоби, который пока что только раскрашивает картинки и рисует фигуры, а также раздражает тех, кто постарше, таская у них принадлежности и повсюду следуя за ними.
– Это ваш мальчик? С ним все в порядке. К вам посетитель. Специальный гость.
– Кто это?
Охранница морщит нос, словно кошка.
– Вам придется подождать.
Зал бурлит негодованием.
– Послушайте, так нечестно! Посетителей не пускают ни к кому! С какой это стати к ней посетитель? – Недовольные голоса сливаются в хор.
– Дамы! – кричит инструктор, перекрывая общий гул. – Свои жалобы вы можете подать директору. В этом же зале я хочу слышать только звук ритмичных нажатий на грудь!
Охранница провожает Коул из зала, и той приходится ускорить шаг, чтобы поспевать за ней. Это Келетсо. Каким-то образом Кел удалось прилететь в Штаты, из самого Йоханнесбурга. Она приехала, чтобы вытащить их с Майлсом отсюда, у нее за спиной целая армия юристов, специалистов по международному праву, она обязательно отвезет их домой.
Или… Коул оценивает каталог возможностей. Это может быть Тайла, если ее свояченицу можно считать близкой родственницей. Возможно, она захватила с собой близнецов. Тогда их жизнь здесь станет лучше, ведь так? И для Майлса лучше быть вместе со своими двоюродными сестрами. Однако в последний раз она говорила с Тайлой несколько месяцев назад, еще на базе Льюис-Маккорд, и в голосе Тайлы по-прежнему чувствовались боль и невысказанная вслух обида за то, что Майлс все еще жив, в то время как ее сын умер.
Обезьянья лапка[32]. Ее умерший муж восстал из могилы.
Много хочешь, милочка.
Но она знает, конечно же, она знает. Даже если и не смеет надеяться. Григ проводит своей магнитной карточкой, вызывая лифт, и они спускаются до самого конца, на нижний уровень медицинского отделения. У Коул свербит в груди – условный рефлекс на необходимость снова пройти через обеззараживающий душ.
– С Майлсом точно все в порядке? Он не заболел?
– Нет-нет, я же вам уже говорила. Обещаю, это приятный сюрприз.
Два долгих года она считала, что ее сестра умерла. Все (прошедшие цензуру, отслеженные, проверенные) сообщения на электронную почту исчезали бесследно.
Коул связывалась со старыми знакомыми, обращалась к бывшим ухажерам Билли. Глухие тупики, даже несмотря на понимание того, что американская разведка тихо и прилежно отслеживала и фиксировала каждый ее чих, расширяя свое досье на нее. Эта интернет-страничка использует куки-файлы[33]. Ей не позволялось раскрывать, где она находится, что с ней происходит; о себе она могла рассказывать только самые общие факты.
«Да, я глубоко опечалена известием о смерти Франко. Мои соболезнования всем, кто его знал. Я пытаюсь выйти на Билли, с которой он встречался в 2016 году. Кто-нибудь ее видел, говорил с ней? Заранее благодарю!:)»
Последним, что слышали о Билли, было то, что она устроилась шеф-поваром на какую-то суперяхту, плавающую по Средиземному морю. До того Лондон, где в последний раз виделась с нею Коул, когда Билли со своим тогдашним кавалером Рафаэлем пытались создать бизнес по проведению на заказ вечеринок в опасных, непривычных, а иногда и противозаконных местах. Бизнес этот быстро прикрыли. Коул так и не научилась разбираться в деловых схемах своей сестры.
Самым страшным стало то, когда Билли удалось убедить отца вложить значительную часть своих пенсионных накоплений в проект развития панафриканской транспортной системы в паре с бывшим футболистом из Техаса, который, прозрев, внезапно проникся любовью к своей исторической родине и загорелся желанием «связать континент». Начинание провалилось, и техасец вернулся в свой настоящий дом, а не в вымышленную Ваканду[34], куда стремился. Билли обвинила в крахе начинания особенности местной культуры и коррупцию, пожаловавшись на то, что ее техасцу недоставало как идеализма, чтобы крепко держаться за свою мечту, так и здорового цинизма, чтобы взятками проложить дорогу к ее осуществлению.
– Он явно не Сесил Джон Родс[35], он не может за счет одной грубой силы пройти от Кейптауна до Каира!
Ей удалось вернуть отцу одну символическую выплату, вместе с кучей обещаний, которые так и не были выполнены.
И вот сейчас, это невозможно, невероятно, Билли здесь, сидит на диване в комнате ожиданий, подавшись вперед, поглощенная беседой с жадно внемлющей ей охранницей, вызывая у нее громкий смех. Она снова выкрасила волосы в светло-соломенный цвет, ей это идет. Загорелая кожа контрастирует с белой рубашкой, небрежно повязанный длинный белый шарф придает ей старомодный шик, словно она сошла с рекламного проспекта «Конкорда»[36], и она очень худая, какой никогда не была, наклонилась вперед, сложив руки на изящном колене подобно двойному кулаку, которым нажимают на грудь бесчувственному человеку, чтобы снова заставить биться его сердце. «И не беспокойтесь насчет того, чтобы сделать ему больно, – говорила инструктор. – Ударять нужно как можно сильнее, и неважно, если при этом вы сломаете ему ребра».
– Здравствуй, Билли, – говорит Коул. Сестра поднимает взгляд, сверкая той грязной коварной улыбкой, которая цепляет мужчин за самые интимные части – яйца, внутренности, сердце. А у Коул в груди вздрагивает любовь, облегчение и что-то еще.
– Коул, мать твою за ногу! – радостно восклицает Билли. – Иди сюда! – Она заключает ее в объятия, стискивает с такой силой, что и вправду могут треснуть ребра, и сестры трогают друг другу руки, лица, волосы – обезьяньи жесты физической близости.
– Какая же ты дрянь, Билли! Черт бы тебя побрал! Ты не отвечала на мои письма. Я думала, что тебя нет в живых.
– Ладно, ладно, но гораздо важнее, что ты, черт возьми, сделала со своими волосами? – Билли берет в руку прядь, неровная стрижка под эльфа, новая седина. – Малышка, ты постарела.
Коул в шутливом гневе высвобождает свои волосы и тычет кулаком сестру в плечо. Слишком сильно. «Девочки, вы очень грубые», – говорил их отец.
– Ой, подожди! Подожди! Я только сейчас вспомнила. Я по тебе совсем не соскучилась!
– Ну а я, Коули, соскучилась по тебе, – улыбается Билли. – Я рада, что ты жива и здорова.
– И я тоже рада. Где ты пропадала, черт бы тебя побрал?
– Господи Иисусе, все кончено. Тебе лучше это не знать. Самой последней была яхта – мы находились на полпути к Каймановым островам, когда все рухнуло. Мой босс надеялся, что в открытом море не подхватит болезнь, но, – Билли небрежно пожимает плечами, – как оказалось, он ее все-таки подхватил. В отличие от Майлса, да? Где мой племянник?
– Думаю, на занятиях. Или играет на улице. Твою мать, я не могу поверить в то, что ты здесь!
– Мы с тобой вместе. Ты хоть представляешь себе, как трудно было разыскать тебя во всем этом месиве?
– Ты сможешь остаться? – Коул удивлена этой потребностью.
– Так мне сказали. Бумаги все в порядке, но потребуется еще генетический тест для доказательства нашего родства.
– Это из-за видоизмененного гена. Похоже, у меня он есть или может быть, поэтому тобою очень заинтересуются. В кровожадном смысле.
– Знаю, глупышка. И мне также рассказали о возможности выращивания яйцеклеток, так что перестань тревожиться. Все хорошо. Я буду с тобой, возможно, даже решится вопрос с нашим гражданством. Если только я не сделаю какую-нибудь глупость и меня не вышвырнут отсюда. Но ты будешь оберегать меня от неприятностей, правда? – Билли берет ее под руку. Несмотря на то, что из них двоих она младшая, она всегда была выше ростом, с тех пор как им исполнилось семь и девять лет. – Классная у вас тут пещера. А как насчет еды?
20. Коул: Найти трещину и провалиться в нее
Вошедшая Патти застает ее ругающей компьютер и ублюдков-ублюдков-ублюдков из ФБР, ЦРУ или откуда там еще, выдающих себя за ее покойную сестру.
– Мерзавцы! Больные извращенные подонки!
– У вас… э… все в порядке? – спрашивает Патти.
– Да. Все замечательно. Извините. – Пристыженно.
– Временами связь пропадает. Интернет без маршрутизатора – не самая надежная штука. Я знаю, как это может выводить из себя.
– Дело не в этом. Тут… что-то другое, – неуклюже заканчивает Коул.
Патти прислоняется к косяку.
– Знаете, у меня был любовник.
– Мм… – Этого Коул никак не ожидала. – Уверены, что я должна об этом знать? – издает неуверенный смешок она. Откуда все это, черт возьми?
– Ничего примечательного. Обыкновенный старый хрыч. Мне было ужасно – лгать, красться, прятаться. Страшная штука. Но, знаете, что было хуже всего? Я не хотела вмешивать в свои дела посторонних. Я никому не открылась, ни подругам, ни родственникам, ни психологу, ни священнику, ни даже моим собакам, потому что это были наши собаки, и я понимаю, пусть они и животные, но я не хотела, чтобы они смотрели на меня с той абсолютной беззаветной собачьей любовью, какую дарят хозяину собаки, потому что не заслуживала этого.
– Уверена, это не так.
– Конечно. Но именно так я себя тогда чувствовала. Мужчины – ну, они умерли. Оба. Как и все остальные, и тогда это перестало иметь смысл, боль, ноющее сердце и все разговоры, порожденные такими событиями, все нелегкие выяснения отношений. Но знаете, что по-настоящему причиняло боль? Что отравляло мне каждый день? Невозможность высказаться. Потому что я полтора года носила эту тайну в себе, не поделившись ею ни с одной живой душой. Я была совершенно одна с ней, и она отравляла меня смертельным ядом. Кому-нибудь из ваших близких делали химиотерапию?
– Было уже слишком поздно. – К тому времени как Девон заболел, во всех больницах уже выстроились длинные очереди, словно в престижные клубы.
– Джон прошел через химиотерапию. Мой муж, не любовник. Того звали Дейв. Крупные мужчины, оба, в этих «пакетах милосердия» опиатов недостаточно, чтобы помочь им мирно уйти. В конце концов мы оказались все вместе в одном доме. Как вам такое нравится?
Вместо этого она спрашивает, снова и снова, когда им можно будет вернуться домой?
И доктор Рэндолл откладывает ручку и опускает тетрадь на свои обширные колени.
– Вы полагаете, это вам поможет? Или, что гораздо важнее, это поможет вашему мальчику? Вот как обстоят дела сейчас. В ближайшее обозримое будущее ничего не изменится. Вы не можете ни на что повлиять, добиться чего-либо усилием воли. Вам остается только управлять своей внутренней реальностью.
– Моя внутренняя реальность требует, чтобы мы вернулись домой. – «Надежда покрыта не только перьями, но и шипами», – думает Коул.
– Давайте поговорим о желаемом и предопределенном, о том, что в наших силах и…
– Я хочу встретиться с адвокатом. Уверена, черт возьми, запрещать это противозаконно.
– О, ну вот, опять за рыбу деньги, – жалуется Джемма. – Это та-а-а-ак ужасно, что нас держат здесь, прекрасно кормят, заботятся о наших мальчиках и стараются найти лекарство.
– Я говорю, что плохо держать нас здесь взаперти. И не обеспечивать другим людям доступ к таким же ресурсам и уходу.
– О-о, так вы у нас социалистка? Почему бы нам не открыть все двери и не впустить сюда больных? К настоящему времени вирус наверняка уже успел многократно мутировать. Вы хотите, чтобы наши мужчины заразились повторно? Вы слишком много думаете, Мармеладка. Конечно, это несправедливо. Мы избранные, твою мать. Человечество на нас рассчитывает!
– В таком случае человечество в глубокой заднице! – отвечает Коул, и доктор Рэндолл примирительно машет рукой: «успокойтесь, успокойтесь!»
– Мы делаем все, что в наших силах. До тех пор пока мы не найдем лекарство, вакцину, определенность на будущее, не только ваше, но и всех нас. Будущее человечества. И здесь все сосредоточено на этом будущем, нравится вам или нет. Вы должны найти способ жить с этим. Вам придется потерпеть.
– Я могу позвонить домой? Отправить письмо по электронной почте? Хоть как-нибудь связаться с окружающим миром?
– Вы знаете, что это невозможно. Тем самым вы поставите под угрозу всех. Вы хотите стать тем, кто поставит под угрозу всех?
– Да, – подхватывает Джемма, – хотите?
И тут появляется Билли, и все меняется.
Сегодня четверг. Первый четверг, как будет думать об этом дне она потом, подобный тем художественным вечерам, на которые они ходили в Йоханнесбурге. Одиннадцать часов дня, когда одна из сотрудниц службы безопасности (Григ, написано у нее на бейджике) заходит на занятия по оказанию первой помощи, проходящие в конференц-зале, и обводит взглядом удрученных участниц, по очереди старающихся вдохнуть жизнь в бесчувственный пластиковый манекен. В этом есть своеобразная метафора. Коул стоит на коленях, прижавшись ртом к мягким резиновым губам, неприятно проминающимся под нажатием, и что есть силы дует, пытаясь наполнить мешок под твердым пластиком груди, стараясь не отвлекаться на Джесси, раскрасневшуюся и неуклюжую, которая нажимает манекену на грудь, соизмеряя свой ритм произнесенными шепотом увещеваниями: «Не умирай, два, три. Не умирай, дыши, дыши». На экране над ними в бесконечном цикле крутится учебный фильм, показывающий правильное выполнение процедуры.
– Я ищу Никоул Брэди.
– Что-то с Майлсом? – Коул поднимается на ноги слишком быстро, у нее кружится голова, словно манекен для отработки искусственного дыхания отобрал у нее весь воздух из легких. – С Майлсом что-то стряслось? – Он сейчас должен быть на занятиях вместе с Эллой, и Джетро, пытающимся окончить десятый класс, и Тоби, который пока что только раскрашивает картинки и рисует фигуры, а также раздражает тех, кто постарше, таская у них принадлежности и повсюду следуя за ними.
– Это ваш мальчик? С ним все в порядке. К вам посетитель. Специальный гость.
– Кто это?
Охранница морщит нос, словно кошка.
– Вам придется подождать.
Зал бурлит негодованием.
– Послушайте, так нечестно! Посетителей не пускают ни к кому! С какой это стати к ней посетитель? – Недовольные голоса сливаются в хор.
– Дамы! – кричит инструктор, перекрывая общий гул. – Свои жалобы вы можете подать директору. В этом же зале я хочу слышать только звук ритмичных нажатий на грудь!
Охранница провожает Коул из зала, и той приходится ускорить шаг, чтобы поспевать за ней. Это Келетсо. Каким-то образом Кел удалось прилететь в Штаты, из самого Йоханнесбурга. Она приехала, чтобы вытащить их с Майлсом отсюда, у нее за спиной целая армия юристов, специалистов по международному праву, она обязательно отвезет их домой.
Или… Коул оценивает каталог возможностей. Это может быть Тайла, если ее свояченицу можно считать близкой родственницей. Возможно, она захватила с собой близнецов. Тогда их жизнь здесь станет лучше, ведь так? И для Майлса лучше быть вместе со своими двоюродными сестрами. Однако в последний раз она говорила с Тайлой несколько месяцев назад, еще на базе Льюис-Маккорд, и в голосе Тайлы по-прежнему чувствовались боль и невысказанная вслух обида за то, что Майлс все еще жив, в то время как ее сын умер.
Обезьянья лапка[32]. Ее умерший муж восстал из могилы.
Много хочешь, милочка.
Но она знает, конечно же, она знает. Даже если и не смеет надеяться. Григ проводит своей магнитной карточкой, вызывая лифт, и они спускаются до самого конца, на нижний уровень медицинского отделения. У Коул свербит в груди – условный рефлекс на необходимость снова пройти через обеззараживающий душ.
– С Майлсом точно все в порядке? Он не заболел?
– Нет-нет, я же вам уже говорила. Обещаю, это приятный сюрприз.
Два долгих года она считала, что ее сестра умерла. Все (прошедшие цензуру, отслеженные, проверенные) сообщения на электронную почту исчезали бесследно.
Коул связывалась со старыми знакомыми, обращалась к бывшим ухажерам Билли. Глухие тупики, даже несмотря на понимание того, что американская разведка тихо и прилежно отслеживала и фиксировала каждый ее чих, расширяя свое досье на нее. Эта интернет-страничка использует куки-файлы[33]. Ей не позволялось раскрывать, где она находится, что с ней происходит; о себе она могла рассказывать только самые общие факты.
«Да, я глубоко опечалена известием о смерти Франко. Мои соболезнования всем, кто его знал. Я пытаюсь выйти на Билли, с которой он встречался в 2016 году. Кто-нибудь ее видел, говорил с ней? Заранее благодарю!:)»
Последним, что слышали о Билли, было то, что она устроилась шеф-поваром на какую-то суперяхту, плавающую по Средиземному морю. До того Лондон, где в последний раз виделась с нею Коул, когда Билли со своим тогдашним кавалером Рафаэлем пытались создать бизнес по проведению на заказ вечеринок в опасных, непривычных, а иногда и противозаконных местах. Бизнес этот быстро прикрыли. Коул так и не научилась разбираться в деловых схемах своей сестры.
Самым страшным стало то, когда Билли удалось убедить отца вложить значительную часть своих пенсионных накоплений в проект развития панафриканской транспортной системы в паре с бывшим футболистом из Техаса, который, прозрев, внезапно проникся любовью к своей исторической родине и загорелся желанием «связать континент». Начинание провалилось, и техасец вернулся в свой настоящий дом, а не в вымышленную Ваканду[34], куда стремился. Билли обвинила в крахе начинания особенности местной культуры и коррупцию, пожаловавшись на то, что ее техасцу недоставало как идеализма, чтобы крепко держаться за свою мечту, так и здорового цинизма, чтобы взятками проложить дорогу к ее осуществлению.
– Он явно не Сесил Джон Родс[35], он не может за счет одной грубой силы пройти от Кейптауна до Каира!
Ей удалось вернуть отцу одну символическую выплату, вместе с кучей обещаний, которые так и не были выполнены.
И вот сейчас, это невозможно, невероятно, Билли здесь, сидит на диване в комнате ожиданий, подавшись вперед, поглощенная беседой с жадно внемлющей ей охранницей, вызывая у нее громкий смех. Она снова выкрасила волосы в светло-соломенный цвет, ей это идет. Загорелая кожа контрастирует с белой рубашкой, небрежно повязанный длинный белый шарф придает ей старомодный шик, словно она сошла с рекламного проспекта «Конкорда»[36], и она очень худая, какой никогда не была, наклонилась вперед, сложив руки на изящном колене подобно двойному кулаку, которым нажимают на грудь бесчувственному человеку, чтобы снова заставить биться его сердце. «И не беспокойтесь насчет того, чтобы сделать ему больно, – говорила инструктор. – Ударять нужно как можно сильнее, и неважно, если при этом вы сломаете ему ребра».
– Здравствуй, Билли, – говорит Коул. Сестра поднимает взгляд, сверкая той грязной коварной улыбкой, которая цепляет мужчин за самые интимные части – яйца, внутренности, сердце. А у Коул в груди вздрагивает любовь, облегчение и что-то еще.
– Коул, мать твою за ногу! – радостно восклицает Билли. – Иди сюда! – Она заключает ее в объятия, стискивает с такой силой, что и вправду могут треснуть ребра, и сестры трогают друг другу руки, лица, волосы – обезьяньи жесты физической близости.
– Какая же ты дрянь, Билли! Черт бы тебя побрал! Ты не отвечала на мои письма. Я думала, что тебя нет в живых.
– Ладно, ладно, но гораздо важнее, что ты, черт возьми, сделала со своими волосами? – Билли берет в руку прядь, неровная стрижка под эльфа, новая седина. – Малышка, ты постарела.
Коул в шутливом гневе высвобождает свои волосы и тычет кулаком сестру в плечо. Слишком сильно. «Девочки, вы очень грубые», – говорил их отец.
– Ой, подожди! Подожди! Я только сейчас вспомнила. Я по тебе совсем не соскучилась!
– Ну а я, Коули, соскучилась по тебе, – улыбается Билли. – Я рада, что ты жива и здорова.
– И я тоже рада. Где ты пропадала, черт бы тебя побрал?
– Господи Иисусе, все кончено. Тебе лучше это не знать. Самой последней была яхта – мы находились на полпути к Каймановым островам, когда все рухнуло. Мой босс надеялся, что в открытом море не подхватит болезнь, но, – Билли небрежно пожимает плечами, – как оказалось, он ее все-таки подхватил. В отличие от Майлса, да? Где мой племянник?
– Думаю, на занятиях. Или играет на улице. Твою мать, я не могу поверить в то, что ты здесь!
– Мы с тобой вместе. Ты хоть представляешь себе, как трудно было разыскать тебя во всем этом месиве?
– Ты сможешь остаться? – Коул удивлена этой потребностью.
– Так мне сказали. Бумаги все в порядке, но потребуется еще генетический тест для доказательства нашего родства.
– Это из-за видоизмененного гена. Похоже, у меня он есть или может быть, поэтому тобою очень заинтересуются. В кровожадном смысле.
– Знаю, глупышка. И мне также рассказали о возможности выращивания яйцеклеток, так что перестань тревожиться. Все хорошо. Я буду с тобой, возможно, даже решится вопрос с нашим гражданством. Если только я не сделаю какую-нибудь глупость и меня не вышвырнут отсюда. Но ты будешь оберегать меня от неприятностей, правда? – Билли берет ее под руку. Несмотря на то, что из них двоих она младшая, она всегда была выше ростом, с тех пор как им исполнилось семь и девять лет. – Классная у вас тут пещера. А как насчет еды?
20. Коул: Найти трещину и провалиться в нее
Вошедшая Патти застает ее ругающей компьютер и ублюдков-ублюдков-ублюдков из ФБР, ЦРУ или откуда там еще, выдающих себя за ее покойную сестру.
– Мерзавцы! Больные извращенные подонки!
– У вас… э… все в порядке? – спрашивает Патти.
– Да. Все замечательно. Извините. – Пристыженно.
– Временами связь пропадает. Интернет без маршрутизатора – не самая надежная штука. Я знаю, как это может выводить из себя.
– Дело не в этом. Тут… что-то другое, – неуклюже заканчивает Коул.
Патти прислоняется к косяку.
– Знаете, у меня был любовник.
– Мм… – Этого Коул никак не ожидала. – Уверены, что я должна об этом знать? – издает неуверенный смешок она. Откуда все это, черт возьми?
– Ничего примечательного. Обыкновенный старый хрыч. Мне было ужасно – лгать, красться, прятаться. Страшная штука. Но, знаете, что было хуже всего? Я не хотела вмешивать в свои дела посторонних. Я никому не открылась, ни подругам, ни родственникам, ни психологу, ни священнику, ни даже моим собакам, потому что это были наши собаки, и я понимаю, пусть они и животные, но я не хотела, чтобы они смотрели на меня с той абсолютной беззаветной собачьей любовью, какую дарят хозяину собаки, потому что не заслуживала этого.
– Уверена, это не так.
– Конечно. Но именно так я себя тогда чувствовала. Мужчины – ну, они умерли. Оба. Как и все остальные, и тогда это перестало иметь смысл, боль, ноющее сердце и все разговоры, порожденные такими событиями, все нелегкие выяснения отношений. Но знаете, что по-настоящему причиняло боль? Что отравляло мне каждый день? Невозможность высказаться. Потому что я полтора года носила эту тайну в себе, не поделившись ею ни с одной живой душой. Я была совершенно одна с ней, и она отравляла меня смертельным ядом. Кому-нибудь из ваших близких делали химиотерапию?
– Было уже слишком поздно. – К тому времени как Девон заболел, во всех больницах уже выстроились длинные очереди, словно в престижные клубы.
– Джон прошел через химиотерапию. Мой муж, не любовник. Того звали Дейв. Крупные мужчины, оба, в этих «пакетах милосердия» опиатов недостаточно, чтобы помочь им мирно уйти. В конце концов мы оказались все вместе в одном доме. Как вам такое нравится?