Зеленый шатер

Костя уже ушел в школу. Ольга сварила мужикам кофе и села на полу разбирать книги. Там было все читанное. Среди аккуратных томов нашла Ходасевича с кофейным пятном на обложке — дерево и дорога.

— Игорек, а твоя котельная на Соколе, в генеральском доме?

— Ну да, а что?

— Ничего. Я все эти книги еще в университете прочитала. Наверное, хозяин умер. Генералом был.





Беглец




Гроза состоялась в половине третьего, как опера или симфония — с увертюрой, лейтмотивами, дуэтом воды и ветра. Молнии взлетали столбами, под непрерывный грохот и сверкание, потом антракт и второе действие. У Марии Николаевны сразу перестало болеть сердце, которое весь день ныло, у капитана Попова прошла головная боль, мучившая его почти сутки. Ему даже удалось поспать пару часов, прежде чем идти на работу. Единственное, чего не успел, — поставить печать на документ. Но это можно было сделать и потом.

В девять часов ровно он позвонил в дверь. Долго не открывали, потом за дверью послышалась возня.

— Кто там? Кто? Кто? — какой-то капризный женский голос что-то выговаривал невидимому собеседнику.

Наконец дверь приоткрыли, но цепочку не сняли. Сивцев и Емельяненко переминались с ноги на ногу — торопились поскорей начать и поскорей кончить. Бестолковые ребята. Попов показал в просвет свою книжечку. Опять повозились и открыли наконец.

Притопал понятой, свой парень из ЖЭКа.

— Муратов Борис Иванович здесь проживает?

Тут же появился Муратов. Крупный, лет сорока, с бородой, в синем халате, вроде бархатном.

«Таких халатов у нас не бывает, — подумал Попов с неприязнью. — Заграничный. И где только берут?»

— Ваш паспорт, пожалуйста, — вполне вежливо попросил Попов.

Муратов ушел в смежную комнату, а оттуда как раз вышла жена, конечно, красавица, и тоже в синем халате! Это ж надо, чтоб два одинаковых!

— Ознакомьтесь, пожалуйста, — Попов протянул Муратову ордер на обыск. В руки не давал, так, немного издали.

— Разрешите! — протянул руку Муратов.

Но Попов отвел бумажку:

— А чего здесь разглядывать — ордер на обыск, я вам и так скажу. Из моих рук, пожалуйста.

— Вижу, что ордер. Только печати нет.

— Вот черт какой, — рассердился Попов. — Это большого значения не имеет. Ордер есть ордер, а печать поставим, не беспокойтесь.

— Сначала поставьте, а потом и приходите, — нагло ответил Борис Иванович.

— Я б на вашем месте… повежливее. Вам с нами ссориться невыгодно. Давайте-ка не мешайте работе… — И он двинулся внутрь квартиры, Сивцев за ним. Емельяненко стоял в крошечной прихожей — входная дверь и большая комната под присмотром.

— Минуточку, — сказал Борис Иванович, вышел в маленькую комнату.

Наизусть известное расположение, распашонка: проходная, запроходная, в стене чулан, там все и сложено. Капитан Попов таких квартир много видел.

Он загородил дверь. Муратов покраснел, отстранил капитана и стал шарить в верхнем ящике письменного стола. Попов разозлился. В этой мелочной борьбе прав был Муратов. Ордер, строго говоря, был недействительный.

Но допустить поражения капитан не мог и прикрикнул:

— Не трогать ящики! Теперь мы будем их смотреть.

Но Муратов, видно, сразу нашел, что искал. Расправил плотную бумагу, желтоватую, с красной казенной шапкой и профилем «самого великого».

«Почетная грамота».

Художник сунул бумагу прямо под самый нос капитану, на такое расстояние, с которого вообще ничего не видно.

Опять у Попова заломило в затылке.

— Что вы себе позволяете?

Жена в синем халате, глаза синющие, сама бледная, смотрела на мужа умоляюще, а теща Мария Николаевна как ни в чем не бывало разливала чай по чашкам.


Борис Иванович отодвинул лист на разумное расстояние: капитану видно, но лист не цапнет.

— Из моих рук, пожалуйста, из моих рук.

Капитан прочитал. Капитан внял. Капитан ушел и увел за собой свою команду. Ни слова не говоря.

Муратов отшвырнул в угол спасительную грамоту.

Округлыми движениями Мария Николаевна поставила перед Борисом Ивановичем чайную чашку и тарелочку с бутербродом.

Борис Иванович любил тещу, проглядывала в ней Наташа, разве что теща порешительнее характером. А в жене Наташе он видел тещины черты — начинающуюся мягкую полноту, будущие складки у рта и мягкие брыльца. Хорошая, здоровая порода. Немного кустодиевской чрезмерности, но зато как привлекательны.

Наташа подняла отброшенную грамоту:

— Да что это, Боря?

Борис сделал изящное круговое движение пальцем, закончив его вертикальным взлетом к потолку — прослушивают.

— Я, Наташенька, эту грамоту получил за то, что в модельном комбинате мне доверили изготовление объекта под названием «СЛ», и даже два экземпляра этого замечательного объекта, который представлял собой, детка, саркофаг вождя и учителя всех времен и народов Владимира Ильича Ленина. И на подпись обрати внимание. Высшая власть объявляет мне благодарность.

После этого громкого заявления он вознес к потолку два больших кукиша. Большой палец у Бориса Ивановича был крупный и сильно выдавался вперед между согнутыми указательным и средним.

Мария Николаевна улыбалась. Наташа положила белые руки на еще более белую шею.

— Что теперь будет? — тихо спросила.

Борис взял лист тощей серой бумаги, которые во множестве валялись по комнате, и написал карандашом:

«Он исчез в неизвестном направлении».

И на том же листе нарисовал условно, как всегда себя рисовал — большая голова, утопленная в плечах, короткая растущая вширь борода и лоб с двумя залысинами.

— Прошу вас, налейте еще чашечку чаю, Мария Николаевна! — и звякнул чашкой.

Наташа окаменело сидела на стуле. Мария Николаевна пошла снова ставить чайник.

Борис обнял жену.

— Я так и знала. Как это все ужасно.

Потом взяла карандаш и сбоку на листе написала:

«Тебя арестуют».

«Я уйду из дома через полчаса», — написал. И нарисовал себя, кувырком летящего с лестницы.

Лист кончился, он разорвал его и поджег. Подождал, пока листочки догорели почти до кончиков пальцев, и сбросил в пепельницу.

Взял новый лист и нарисовал себя, бегущего по улице. Наверху страницы написал «Вокзал», показал Наташе и вошедшей Марии Николаевне. Теща поняла скорее, чем жена, кивнула.

— Прямо сейчас, — сказал Борис.

— Один? — сказала Наташа.

— Угу, — кивнул Муратов.

Потом Муратов полез именно в тот самый чулан, который намеревался внимательно исследовать капитан Попов, и вытащил оттуда папку, в которой хранилось то самое, за чем приходил капитан.

Вытащил стопку изрисованных листков и пошел на кухню.

Мария Николаевна следовала за ним молча, но сочувственно.

Муратов вытащил из плиты железный лист, положил на него несколько листов бумаги и поднес спичку. Мария Николаевна проворно выхватила спички.

— Сколько раз я просила вас, Борис Иванович, в мое хозяйство не вмешиваться…

Он сидел на корточках на полу, занимая почти все свободное место на кухне, и смотрел на нее снизу вверх. Мария Николаевна отодвинула его, потом слегка потеснила в коридор и оттянула из-под порога край износившегося линолеума. Борис Иванович только восхищенно развел руками. Они согласованно и четко, как будто всю жизнь только этим и занимались, подпихнули рисунки под линолеум и снова подвели его изношенный край под порог. И все стало по-прежнему как ничего и не бывало. Борис Иванович от души поцеловал Марию Николаевну в щеку: жечь-то было жалко.

Потом он нашел в нижнем ящике комода парусиновые брюки, широченные в поясе и короткие, в чулане взял с вешалки старую соломенную шляпу, вещи покойного тестя. Все — без единого слова.

— С ума сошел, с ума сошел… — твердила Наташа, а теща, показывая на телефон, — она, как и Борис, была уверена, что прослушивают, — громко сказала: — Борь, я на обед котлеток нажарю, да?

— Котлеток — это хорошо.