Здесь все взрослые

Люди раскрывают тайну своей сексуальной ориентации, будто это нечто одноразовое и говорит лишь о том, с кем тебе нравится заниматься сексом – и точка. Только ведь это не все, что надо сказать. Увы, люди боятся. Астрид прикоснулась рукой к прохладной стене, удержать равновесие.



В четырнадцать лет Эллиот был мал для своего возраста. Он учился в девятом классе, играл в баскетбольной команде, получал хорошие отметки и, насколько могла судить Астрид, имел популярность. Никаких проблем. Другое дело Ники – тот заснул за рулем ее машины, возвращаясь под винными парами с вечеринки, и чуть не убился. У Портер тоже все происходило не просто, превращение в девушку давалось ей нелегко, однако Эллиот шел по первому списку, был в своем классе подлинным достоянием. И когда ей позвонила Барбара Бейкер, Астрид удивилась.

Барбара в то время отвечала за переход школьников через дорогу, не на углу начальной школы, а в двух кварталах дальше, там фактически мертвая зона, река и железнодорожные пути. То есть бойким место не было, и Астрид никогда не могла взять в толк, зачем ее вообще туда поставили. Барбара позвонила, чтобы сказать: она видела, как Эллиот и его друг Джек – красивый блондин, футболист, сын преподавателей, которые устраивали приемы и слушали Майлса Дэвиса на виниловых пластинках, – играли среди скал у реки. Там ведь очень опасно, сказала Барбара. С виду все тихо, но течение сильное. Она подумала об их же благе. Подошла к ним поближе, они ее не заметили. Шумела река, грохотали поезда, подросткам казалось, что они – одни в целом свете. Барбара была еще молодой, господи, если Эллиоту исполнилось четырнадцать, ей – где-то за сорок, как и Астрид, и за каким чертом двум подросткам обращать внимание на какую-то тетку? Короче, они ее не видели и видеть не желали. Она подошла ближе, сказать «ребята, хватит дурачиться», и тут поняла – они целуются.



Санитар вез по коридору ящик с мусором и помахал Астрид свободной рукой. Она дала ему дорогу и поспешила к выходу, к массивной и тяжелой двери – сидите внутри, люди добрые. Астрид толкнула ее и, споткнувшись, выбралась в яркий солнечный день. Она и забыла, что на улице жара, но уже поздно, ноги сами вывели ее наружу. Она села на ближайшую скамеечку, возле женщины с портативным кислородным баллоном.



Барбара вежливо ждала, что скажет Астрид. Ники всегда хороводился с друзьями, сворой щенков, а вот Эллиот – никогда. И она – Астрид, его мама – никогда не замечала за ним ничего такого, о чем поведала Барбара. Старший сын, последние четырнадцать лет она к нему даже более внимательна, чем к его брату и сестре. Астрид знала по имени всех его учителей, всех друзей. Но это… откуда такое?

Нельзя сказать, что она приняла осознанное решение. Просто в секунду возникла стена, которой раньше не существовало. Ведь у родителей всегда так по крайней мере у Астрид – решения обычно не планируешь, а просто накладываешь жгут, мгновенно реагируешь на возникшую проблему. И Астрид так и заявила: «Нет, Барбара, вы ошиблись. Спасибо». И повесила трубку. Второй раз в жизни ей было по-настоящему стыдно. Она никому не сказала, ни Расселлу, ни Портер, ни Ники – никому. Однако Эллиота, когда он пришел из школы, Астрид предупредила, не вдаваясь в подробности: ей позвонили, его видели, надо быть осторожнее. Она так и сказала: «осторожнее»? Посоветовала воздержаться. Не заниматься этим при людях. «Этим», произнесла она. Звонок ее очень огорчил. Ей в жизни не было так стыдно.

В конце учебного года маме Джека предложили работу в Беркли, они перебрались на западное побережье, и он просто исчез, так бывает в детстве. Особенно у мальчишек. Едва ли Эллиот пытался наладить связь – да и зачем ему? Короче, Джек уехал, и на душе у Астрид полегчало. Только всякий раз, когда ей встречалась Барбара, она вспоминала о том звонке. Иногда она злилась на себя, иногда на Барбару – вот корова! Кто ее тянул за язык? Сплетничать про подростка, который никому ничего не сделал! Хотя, конечно же, и Астрид – такая же корова. Можно во всем обвинить их поколение, да неужели дело в поколении? Чем такое можно оправдать? Ничем, разве что вспомнить: совершенства в мире нет, а провал неизбежен.

Бездетные считают, что самое трудное для родителей – появление новорожденного, когда все встает с ног на голову, день превращается в ночь, и попадаешь в сумеречную зону бесконечного кормления и беззубого плача. Но родители знают – все не так. Родители знают, что самое трудное: двадцать четыре часа в день принимать верные решения, а если ошибся, оставаться на плаву. Астрид казалось, что она прокляла собственного ребенка, одним этим разговором пустила шарик по колее – и Эллиот покатился. А скажи она что-то другое, вся жизнь Эллиота могла сложиться иначе. Даже просто смолчи она, было бы лучше. В параллельной вселенной у нее с Эллиотом могло быть что-то общее, душевная близость. В этой же вселенной она свой шанс упустила. Говорят, жизнь тянется долго, правда, люди имеют в виду свои воспоминания. И смерть Барбары означала, что Астрид упустила возможность полностью исправить положение, по крайней мере данный конкретный косяк. Наверняка имелись и другие косяки, не только с Эллиотом, с прочими ее детьми тоже. Какие именно, Астрид не знала, но они точно были, она смазывала колею для шариков, даже не понимая, что же она делает.

Женщина с кислородным баллоном показала в сторону зеленой лужайки – там у огромного водоема для птиц вышагивала цапля. Астрид, как могла, вежливо улыбнулась.

Когда Барбару сбил автобус, где-то в темных закоулках мозга Астрид мелькнула мысль – ей придется извиняться только один раз. Перед Эллиотом, а перед Барбарой – уже нет. Как грустно, как печально сознавать такое! И Астрид снова стало стыдно – в третий раз! – за эту ненароком возникшую мысль.

Тяжелая дверь открылась, и Берди высунула голову.

– Эй, – позвала она. – У меня перерыв, мне сказали, ты здесь. Ну и жарища! Хочешь мороженого? – К фартуку Берди прицепились волоски, целые галактики на плотном голубом хлопке.

Какое счастье, подумала Астрид, что у меня есть Берди!





Глава 13

Счастливый Клэпхэм




Портер обрадовалась, что познакомит Рэчел со своими козами. Двадцать пять нубийских и альпийских самок жили в большом красном стойле, с огороженным пастбищем, полным травы для корма и коробов с сеном, чуть приподнятых над землей. Горы камней, чтобы скакать по ним – Портер называла их «каменными джунглями», – и козы еще как скакали. Все забавные, непокорные и обожаемые. Астрид всегда недолюбливала пушистую живность, у Ники несколько лет жила ящерица, Эллиот просил, получил, а потом вернул змею, и Портер иногда казалось, что будь у нее в детстве кошки или собаки, во взрослой жизни она была бы счастливее.

Козлята рождались в конце лета. Оставить всех не получалось, в «Счастливом Клэпхэме» места не так много, но Портер нравилось смотреть, как козлята рождаются, как выпрямляются их костлявые ножки и узловатые коленца, как они набирают вес. Подсобляли ей двое помощников, Грейс и Хью, огромные баки молока они превращали в сыр. Рэчел хотела посмотреть, как выглядит сие чудо. Для нее это было целое событие. Портер стояла у забора, держа в зубах соломинку, и смотрела на подъезжающую машину Рэчел.

– Ну ты даешь! – воскликнула Рэчел и засмеялась.

– У нас в деревне только так, – ответила Портер.

– Ладно тебе! Какие красотки! – Рэчел просунула руку в изгородь, и две альпийских козочки ткнулись носами в ее пальцы.

– Это Бу-Бу и Кассиус Клей, – представила Портер.

– У них имена есть? – удивилась Рэчел.

Ее родители – горожане до мозга костей. Странно, подумала Портер, что Рэчел не последовала их примеру, решила вернуться в Клэпхэм.

– А как же? Я ведь с ними целый день, должна как-то их называть.

– И все женщины? То есть самки? Ведь они же для молока? – Козы облизывали ей пальцы.

– Я в эти гендерные штучки не верю, – заметила Портер. – Поэтому ее я назову Элвис. – Она погладила себя по животу.

– Шутишь? – Рэчел изумленно обернулась на нее.

– Шучу. Но кто знает, может, она – это он? Я открыта для всех. Заходи. – Портер распахнула ворота и повела Рэчел к каменным джунглям, где резвились еще две козочки.

– Тебе никогда не кажется, что ты проглотила кусок лавы? – спросила Рэчел. – И в тебе плавают какие-то вязкие шарики?

– Есть такое, – согласилась Портер. – А еще слышу, как по стенке скребется белка, постукивает, хочет выбраться наружу.

– А иногда кажется, что я рожу не младенца, а самую огромную какашку в мире. – Рэчел замолчала, прижала руки к животу. – Извини. Ты не какашка.


– Обожаю тебя, – сказала Портер. – Неужели кроме нас в мире нормальных людей не осталось? Все эти книги, эти приложения меня уже достали, черт бы их драл! – Она почесала Кассиуса Клея за ухом. – А ты имя уже придумала? – Тут ей было жаль, что нет партнера – не с кем повыбирать имена, не с кем поставить крест на Иезавель, Строберри или Лоретте. Конечно, среди родни и друзей полно советчиков, только их мнение не в счет. Тут нужен партнер. Свой список, настоящий, она составила, но это просто листок бумаги в ее спальне: Афина, Кассиопея, Урса, Эгнис, Элеанор, Луиза. Что-то она добавляла, что-то вычеркивала, однако окончательного решения – как назвать живущего в ее теле человека – пока не приняла.

– У друга мужа родился мальчик, назвали Феликсом, мне очень нравится, – сообщила Рэчел.

Рэчел не знала, кто у нее появится, к такому выбору Портер относилась с уважением, но сама держать себя в неведении не смогла бы, как не смогла бы пробежать марафонскую дистанцию или зимой пойти в турпоход.

– Мне тоже нравится, – сказала Портер, вычеркивая Феликса из своего списка.

Почти все ее знакомые держали такие списки в голове лет с двадцати. Она и Рэчел обсуждали имена будущих детей, когда им было по четырнадцать! Желание родить словно вросло в их кожу. Так живет не всякий, а вот Портер и Рэчел – обеим требовалось планировать. Иногда Портер смотрела перечень самых популярных имен в штате Нью-Йорк – с целью вычеркнуть их из своего списка. Нельзя допустить, чтобы имя ее дочери было еще у шестерых первоклассниц, чтобы она была одной из нескольких. Нет, ей нужно имя, которое подойдет для верховного судьи, инженера, строгой, но справедливой учительницы английского – в честь такого человека когда-нибудь назовут библиотеку.

– Знаешь, о чем я думаю? – спросила Рэчел, протягивая руку, в которую тут же уткнулась носом Бу-Бу, ненасытно жаждавшая внимания, как почти все козы. – Обо всех, на ком я могла бы жениться. Нет, никто из них меня в жены не звал! Просто незнакомые люди, от которых я могла бы завести ребенка. Как в «Осторожно, двери закрываются», но только вместо жизни Гвинет Пелтроу – моя. Слышала такую печальную историю?

Портер покачала головой.

– Да. То есть нет. Слышать слышала, но ничего печального тут нет. Можно сказать, это история моей жизни. Кто-то это считает просто веселой игрой. Но, слава богу, временной. Когда у тебя появляются дети, с ней надо завязать – иначе получается, что твой ребенок мог бы и не родиться, выбери ты кого-нибудь другого. И когда родится Элвис, или Феликс, или Таллула, или кто там еще, мы с тобой посмотрим на них и скажем: черт, как клево, что здесь ты, а не кто-то другой, что благодаря моему выбору появился или появилась именно ты, маленький человек, и прошлое становится настоящим. Будущее всегда может измениться, а прошлое – нет. Не знаю. – Она пожала плечами. – По крайней мере я надеюсь, что это так.

Чуть подавшись вперед, Рэчел обхватила руками живот Портер, заключила его в нежнейшую сбрую.

– Спасибо, что так сказала. И почему мы с тобой раздружились? Так здорово иметь такую подругу. Я совсем чокнутая?

– Ничего ты не чокнутая, – возразила Портер и прижала Рэчел к себе. Вокруг их ног вились козы, счастливое племя, им всегда подавай новое угощение, новое развлечение. Одна наступила ей на ногу и завиляла хвостом. – Не знаю почему. Держать связь нам вроде не трудно. Легче, чем раньше. Теперь есть эсэмэски.

– Давай будем писать друг другу эсэмэски, – согласилась Рэчел. – Целыми днями. Буду писать тебе, когда ученики начнут сводить меня с ума – они только и делают, что шлют друг другу эсэмэски. – Она засмеялась, все еще держа в легких объятьях холмик Портер.

– В голове я тебе уже их посылаю, – призналась Портер. – Сейчас отправила еще одну.

Значит, причины имелись, и не самые приятные. Если с кем-то раздружился, приятной причина быть не может. Портер вспомнила вечеринку с ночевкой, шесть или семь девчонок в спальных мешках на полу ее спальни, как сосиски в гриле, глаза в темноте, точно фонари, болтовня о любви. Каждая по очереди объявляет, кто из парней ей нравится, остальные визжат и хихикают. Рэчел была перед Портер и назвала Джереми первым. А через минуту его же назвала Портер, и все девчонки заулюлюкали, потому что побеждает, понятное дело, один. Как на первичных выборах: поддержать можно либо ту, либо другую жертву страсти. За двух кандидатов в одной гонке не голосуют. Наверное, их дружба стала угасать именно тогда, тем вечером. Они обе поклялись, что все это чушь, и продолжали тесно общаться, тем не менее, когда через несколько месяцев Джереми занял для Портер место в последнем ряду школьного автобуса, – «ряд для обжиманцев» на их жаргоне, – Портер метнулась к подушке из кожзаменителя со всей скоростью, на какую оказалась способна. Ерунда, конечно, школьный роман, детские игрушки. Друзья к таким вещам относятся спокойно. Портер вполне могла рассказать об этом Рэчел сейчас, вот, мол, дура была. Все ошибаются, особенно, когда играет гормон и тянет к мальчикам, взрывчатая смесь для любой юной девицы. Тогда Джереми у нее вышел на первое место, стал самым важным в ее жизни человеком – в ущерб всему остальному, о чем она, впрочем, тогда ни капельки не жалела. Об этом можно рассказать Рэчел. Расскажет, когда подвернется удобный случай.

А вот как часто она хотела совершить путешествие во времени и выйти замуж за Джереми Фогельмана, сколько раз в год она колотила подушку в спальне и твердила себе: какого хрена ты медлила, Портер, когда тебе было двадцать? Чего ждала? – об этом она нипочем не расскажет. Человек, которого она любила, мог принадлежать ей целиком и полностью, а не от случая к случаю, как в последние восемнадцать лет. Об этом она не говорила никому. Все – мама, Рэчел, Джон Салливен – знали, что в юные годы Джереми был ее парнем, но никто и не ведал, что роман продолжался и после того, как Джереми женился. Они часто встречались на ее ферме, а порой, когда хотелось шикануть, ехали на Манхэттен и снимали скромный номер в лучшей гостинице, какую могли себе позволить. Еще у ветеринаров проходили ежегодные конференции, в экзотических местах: Миннеаполис в августе, Мемфис в феврале! Портер всегда находила способ поехать. Она застолбила этот участок первой, первой у него была она. Все, что происходило потом, наслаивалось сверху, как какой-нибудь крем или сироп. Их отношения с Джереми первичны, как первичны бананы в банановом десерте.

Последний раз, два года назад, они встречались в Нью-Йорке, в Бруклине, где люди их возраста все еще пытаются найти себя. Они действовали по обычной схеме, Портер сняла номер в гостинице (шикарная новая стекляшка в форме перевернутой пирамиды), а потом она и Джерри «случайно» встречались в баре, ресторане или кинотеатре и сидели рядом друг с другом, поражаясь такому совпадению. Дальше – гостиница, бурный секс, душ, потом Джереми уходил, а Портер лежала в одиночестве на чистых гостиничных простынях и смотрела дурацкие телепередачи. Вроде бы все по кайфу, если особо не задумываться.

Однако в тот раз все вышло иначе. Портер кое-что задумала. Они пообедали в мексиканском ресторане неподалеку, она выпила три крепких «маргариты», и после каждой язык у нее развязывался все больше.

– О’кей, – сказала она. Они пробирались через гостиничный вестибюль, задевая стены и друг друга. – Я тут кое о чем подумала.

– Я тоже, – подхватил Джереми. – О том, как содрать с тебя трусики и облизать тебя, чтобы орала в голос.

– Погоди, – оборвала его Портер. – Это прекрасно, через минуту мы к этому вернемся. Но я серьезно. – Она остановилась, оперлась о дверную раму. – Ты несчастлив.

Джереми засмеялся.

– С чего ты взяла? У меня есть все, что можно желать. – Он подошел поближе, сжал большими руками ее бедра. Портер уперлась ладонью ему в грудь.

– У тебя нет меня, по-настоящему.

– Как нет, а это что? – Он наклонился вперед и принялся целовать ее в шею.

– Но у тебя еще есть Кристен.

Джереми выпрямился.

– Перестань, Порт.

– Я же тебе сказала, я кое о чем думала. Ты несчастлив в браке, а я-то, блин, здесь! Ты всегда говорил, что не против, если я кого-то найду. Так вот, я нашла. Тебя. Хватит заниматься херней, Джереми. Я хочу детей, пока не поздно, а от кого мне их завести, как не от тебя?

Только у Джереми уже есть дети. И много лет назад, когда младшему исполнилось четыре, он сделал вазэктомию. Вот и все, она провела черту, черту из собственных желаний и огорчений, а пересечь ее он не хотел (или не мог). Они пошли в номер, был секс, два раза подряд – как взаимное признание того, что такого хорошего секса у них ни с кем другим никогда не будет. Потом уже не было встреч в гостиницах, посиделок в хорошо освещенных барах далеких городов, легкого утреннего траха в ее сарае, когда спиной она елозила по зернистым доскам. В расставании с человеком, с которым ты не в браке, есть плюс: отношения исчезают, как сигаретный дымок. Ни тебе адвокатов, ни совместно нажитого, ни книг или дисков, которые надо раскладывать в две стопки. И Портер стала жить дальше. Стала встречаться с мужиками, на которых ей плевать. Отсекла Джереми одним махом – и правильно. Как он тогда сказал? Еще не время. Когда они познакомились, они были слишком молоды, она еще не созрела. А когда созрел он, появилась Кристен, у Кристен с рождения имелся список исполняемых желаний, а любимая форма – бриллиант. К ювелирным изделиям Портер всегда относилась с прохладцей. Самое худшее во взрослении – когда понимаешь: мир несправедлив, никакой невидимой руки, исполняющей твои желания, нет. Есть только интернет и твой выбор по той или иной дурацкой причине, которая выглядит сносно в данную минуту, когда перебрала на вечеринке или вдруг затосковала, а кто-то поблизости тоже затосковал. Да кто из нас не тоскует?

Рэчел протянула руку, и Бу-Бу снова ее лизнула, ничего не нашла, махнула хвостиком и с блеяньем убежала, словно предупреждая подруг – от этих двух круглых человеков ждать нечего. Рэчел кашлянула, засмеялась.

– У тебя тут людской туалет есть? Я, похоже, штанишки промочила.

– Сюда. – И Портер повела подругу в дом.





Глава 14

Первый день Сесилии