Здесь все взрослые
Часть 32 из 34 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
– Разница в возрасте будет приличная, – заметила Портер, вдруг представив, что отец ее ребенка – тот же Джереми. Нет, такое невозможно. Презервативами они не пользовались, уже четыре раза – сколько его крошечных сперматозоидов прячутся в ее теле, ищут ее яйцеклетку, обустраиваются, ждут, когда родится ребенок, а уж потом основательно пустят корни. Неужели она ничего не усвоила? – А он здесь? Джереми?
– Конечно. Сидни с подружками сегодня – маленькие королевы, такая прелесть! Так что сиделки у меня уже есть. – Она распрямила спину и подошла ближе к Портер. Остановилась прямо перед ней и наклонилась к ее уху, почти коснулась его. – Для полной ясности, – прошептала она. – Выбирать тебя он не собирался. Всем все известно, Портер. Ты единственная, кто считает это тайной. От этого еще печальнее, да? – Кристин положила руки под свой огромный живот. – Все нормально. Когда-нибудь повзрослеешь. Или нет. – Она отошла, покачивая бедрами, эдакая величественная слониха, которая точно знает свое место в царстве животных.
– Как получится, – отозвалась Портер.
За ней стоял хвост из женщин, терпеливо ждавших своей очереди. Портер не сразу вошла в кабинку, и женщина сзади – Портер узнала ее, она работала в кондитерской – пропищала:
– Вы идете? – Портер покачала головой, и женщина нырнула в дверь туалета.
Джереми приходил, потому что она его допускала к себе, а вовсе не потому, что он несчастлив в браке. Портер все-таки вошла в кабинку, когда она освободилась, уселась на унитаз. Снаружи доносились звуки парада, людям было весело. Детородную функцию после стерилизации у мужчин можно восстановить – еще один плюс для мужского самолюбия. Понятно, почему он ей ничего не сказал. Портер сделала из туалетной бумаги пакетик и попробовала дышать в него, крошечные волокна бумаги пробрались ей в горло. Она закашлялась, разразилась настоящим кашлем, забыв, что она в общественном месте, что ей придется подняться и выйти отсюда, встретиться со своей семьей. Вообще с людьми. С родителями Августа, которые вели себя абсолютно правильно, со своими братьями, они тоже старались быть на высоте положения. С Астрид, которая влюблена. Как же так получилось, что после всех испытаний в самой большой заднице оказалась именно она?
– Портер? – донесся голос по ту сторону кабинки. Астрид решительно постучала в дверь. – Портер, что с тобой? Все нормально?
– Привет, мама. – Портер поднялась и отперла дверь.
Мама внимательно оглядела ее, потом аккуратно шагнула в кабинку, протиснулась внутрь, чтобы можно было закрыть дверь.
– Так, – сказала она, нагнулась, и их лбы оказались на одном уровне, а колени стукнулись друг о друга. – Все будет хорошо. Ты сильная, смелая, ты будешь отличной мамой.
От этих слов Портер зарыдала еще горше.
– Это три самых прекрасных комплимента, которые я от тебя слышала. Можно выдавать их не все сразу.
– Постараюсь, – пообещала Астрид и обняла Портер за плечи, позволив дочери, как в детстве, приникнуть к ней всем телом.
Глава 41
Детская команда
Часть вторая
Парад закончился, все слезли с платформы, и казалось, что королевой урожая стала Робин. Сидни Фогельман держалась в сторонке, но ее клевретки были среди тех, кто обступил Робин и поздравлял за смелость. Лизель сделала с ней селфи. Почти все семиклассницы толпились вокруг Робин и уверяли ее, что в этом платье она – просто отпад, что, в общем, являлось чистой правдой. В нескольких шагах от себя Ники увидел родителей Робин – носы текут, глаза сияют, – и подошел поздороваться. Портер и Астрид вышли из туалета и стояли в обнимку перед «Стрижем красиво». Все кругом тараторили, и Портер, вернувшись в лоно семьи, не сразу поняла – тут происходит что-то еще.
Эллиот наклонился к сестре и что-то шепнул ей на ухо. Сквозь шум Портер с трудом его поняла, и он чуть пригнулся, ожидая, когда станет тише. Подошел Ники, поговорив с родителями Робин, и тоже присел рядом с братом. Астрид смотрела на три головы – сверху хорошо видно, как эти головы схожи, такие же русые волосы, одинаковая форма затылков. Может, не так уж она и накосячила в жизни? И ей все-таки есть чем гордиться?
Ники и Эллиот быстро встали и оглянулись – но не на Астрид, – и Ники указал на другую сторону улицы, которая для транспорта была еще перекрыта, и на ней толпился народ. Они побежали через улицу к Джереми Фогельману. Тот стоял у окна здания Эллиота и улыбался в пространство. Сидни и ее мама принимали приветствия на углу, точно смещенная диктаторша и ее помощница, Джереми стоял в праздной позе. Ники и Эллиот оказались перед ним. Среди уличного гама им пришлось кричать.
Видя это, Портер вскрикнула:
– Не надо! Ребята! Не надо!
Братья не услышали. Портер увидела, как Джереми выставил руку, Эллиот ее оттолкнул. Тогда Джереми поднял обе руки, изображая сдачу. Теперь на них смотрели и Кристен с Сидни, хотя делали вид, что ничего не замечают. Портер вдруг подумала, что Сидни Фогельман когда-нибудь понадобится вмешательство терапевта и в какой степени в этом виновата она, Портер. Слава богу, Венди с близнецами подошли ближе к платформе и изучали ее устройство. Портер не хотелось, чтобы такой день был испорчен из-за нее.
Нельзя сказать, что она никогда об этом не думала, – думала, конечно. Поэтому первым делом и порвала с Джереми. Или вторым делом, во второй раз. Уже взрослыми. Она рассталась с Джереми, потому что хотела быть человеком, который действует правильно, которого ценят не просто за готовность соблюдать приличия. Она решила завести ребенка, это здорово, и тут такой конфуз. Как она не смогла сдержаться? Ведь если катиться по наклонной плоскости и дальше, ее просто съедят динозавры. В доме появилась Сесилия, возникла Рэчел, и ей вдруг почудилось, что она вернулась в молодость, а на самом деле те годы прошли, прошли, прошли. И не так уж она по ним скучает.
– Все в этой жизни ошибаются, Портер, – сказала Астрид в туалете. – Не обязательно быть совершенством. Не обязательно даже делать вид, что ты – совершенство. – Но сейчас сыновья выпали из ее поля зрения.
Между тем палец Эллиота с расстояния в упор нацелился в лицо Джереми.
– Господи! – Портер рванулась через улицу, а Эллиот отвел руку назад.
Она едва не наступила на дружелюбного золотого ретривера посредине тротуара и подскочила к брату, когда его кулак уже летел прямиком к носу Джереми Фогельмана. До беды было недалеко, однако Джереми успел увернуться. И кулак Эллиота вместо лица Джереми угодил в толстое стекло витрины.
– Идиот! – заорала Портер. – Нашел место! Что ты, блин, делаешь?
– Тебя защищаю, – ответил Эллиот в полном изумлении, потому что в стекле появилась крошечная трещина и тут же расползлась паутиной. Джереми чуть отступил – вдруг стеклянная стена рухнет прямо ему на голову? Эллиот тяжело дышал, держа сжатые кулаки на бедрах, не зная, как быть дальше. – Это же мое окно! – наконец, прошипел он. – Блин!
– Нечего меня защищать, – успокоительно проговорила Портер. – А уж тем более от этого неудачника. – Джереми пожал плечами и быстро покинул поле боя, пока семейство Стриков не передумало.
– Я начал ему говорить… – вступил Ники.
– Что он ее кинул! И не удосужился сообщить Портер, что его жена в положении! Надо же быть таким козлом!
– Этого я не говорил, – возразил Ники. – Не думаю, что я такое говорил.
– Эй, братцы, – обратилась к ним Портер. – Спасибо, что вступились за меня, но ничего такого не требуется. Вернее, требуется, очень даже требуется, но не это. Дело не в Джереми, понимаете? Дело во мне.
– Все Стрики идут через дорогу, сейчас же, – скомандовала Астрид.
Она уже оказалась за спиной у Портер и грозно нависла над детьми. Конечно, уже перебор. Только ведь они все равно – ее дети, а она – их мама. Астрид резко хлопнула в ладоши и поспешила через дорогу, держа перед собой руку, как знак «стоп». Трое ее детей, а также Джульетта с Сесилией послушно пересекли дорогу, куда уже потихоньку вернулись осторожные водители, хотя толпа была еще вполне густой. Венди и близнецы, увидев семейную процессию, не сразу поняли, в чем дело, но быстро сообразили: Стрики на марше, они движутся, как одно целое. Между прочим, вспомнила Астрид, Барбара стояла именно здесь. Если бы вернуться в прошлое и проводить Барбару до тротуара, если бы они могли по-настоящему поговорить около почтового ящика, может быть, сейчас в руку Эллиота не впились осколки стекла? И Портер не вела бы себя как девочка-подросток, а сама она и Берди тоже не впали бы в детство? Астрид ворвалась в «Стрижем красиво», метнулась мимо стойки и нашла пластиковую банку с пластырем и антисептическими мазями. Остальные уселись на скамейку. Мальчишки резвились и бегали по салону, Венди держала пострадавший кулак мужа и целовала костяшки пальцев.
– Давайте разберемся, – вступила Сесилия. – Я пытаюсь защитить мою подругу, чтобы ее не изнасиловали и не убили, и меня за это высылают из города. А тут даю кое-кому в нос, и вся семья следует моему примеру?
Астрид вернулась в узкий коридор и передала банку Венди.
– Это же надо!
– Можно мне сказать? – подала голос Портер. – Я не просила, чтобы ты его бил. Это не его ошибка, а моя. Я плакала не потому, что злилась на него, – я злилась на себя. – Она перестала лить слезы и взяла себя за живот.
– Я и бить-то его не собирался! – крикнул Эллиот. – Бить – вообще не мой метод. Перестарался по части защиты ближнего.
Ники прикоснулся к Сесилии.
– Дорогая, прости меня. Прости. Мы все сделали через задницу. За тобой никакого греха нет, знаю. Если не считать, что ты ударила девочку в лицо. Бить человека по лицу – не дело. – Тут он окинул яростным взглядом брата, однако в глазах Эллиота мелькнул веселый огонек. – Я знаю, все, в чем тебя обвинила Катрин, – неправда. Я просто хотел уберечь тебя от разных напастей. А ты решила, что мы тебя просто бросили. Мы всегда с тобой, дорогая доченька, мы не бросим тебя никогда. Понимаешь? Никогда.
У Сесилии защипало в носу. Она отвернулась от отца, уставилась в стену за его спиной. В углу обои плохо склеены, как раньше она не замечала – два листа сошлись неровно, и рисунок точно споткнулся, сбился. Заикающийся букет цветов. Когда отец был в ее возрасте, как он представлял свое будущее? Мальчики вообще мечтают о женитьбе, о детях? А девочки? Только не Сесилия. В мечтах она видела, как под ее окнами идут городские автобусы, грузовики с мусором. Мечтала о подругах. Она не думала о том, чтобы быть счастливой или грустной, ей просто хотелось быть нормальной, иметь нормальных родителей. Робин дала ей почитать книгу об Элизабет Тейлор и одном из ее мужей, об их бурном романе. Сесилия сначала увлеклась – сплошные самолеты, шикарные гостиницы, крутые тачки, – но вскоре читать бросила, потому что дети и домашние животные Элизабет Тейлор всегда оставались на втором плане, она их начисто игнорировала, знай себе швыряла цветочные горшки в голову своего возлюбленного. Сесилии ближе детские книги Ричарда Скарри, где родители всех сортов и мастей всегда помогают детям чистить зубы или спасаться от взбесившегося грузовика с кетчупом.
– Робин сегодня пригласила меня на ужин, – сообщила она. – Можно я пойду?
– Конечно, – ответил Ники. Он протянул Сесилии руку, она ее приняла, и он крепко стиснул руку дочери. – А кто эта Робин?
Зазвонил колокольчик, все обернулись. Берди бедром открыла дверь, в одной руке – бутылка вина, в другой – букет цветов. Астрид и Берди не скрывали своих отношений, но не скрывать – еще не значит действовать в открытую. Чем дольше прячешь что-то от света, тем непристойнее это выглядит, однако ничего непристойного в Берди нет – трудолюбивая, добрая, веселая и прекрасная женщина.
– Берд, – только и сказала Астрид.
Эллиот, сидя рядом с Венди, постукивал ногой и слегка дергался, будто в голове играла музыка, которую слышал лишь он. Все сидели рядышком, как пассажиры в электричке в час пик, только они никуда не ехали. Он стиснул зубы – привычка еще с подростковых времен, когда он много на что сердился. Но почему? Почему ему не помогла мама? Сейчас легко оглядываться на прошлое и видеть, как пройти через лабиринт, куда сложнее просто идти по нему в реальном времени.
– Насчет того, о чем ты упомянула, – обратился Эллиот к Астрид, продолжая ритмично покачиваться. – Я думал об этом. О том, что ты тогда сказала. Я помню. Его звали Джек. И помню, что ты тогда заявила. Но я от этого далек. Ничего не было. Во всяком случае, ничего серьезного, просто… – На лице Эллиота возникло странное выражение. – Не совсем просто говорить о таких вещах с мамой, да не важно. Мне кажется, это что-то значило для Джека, но никак не для меня, понимаешь? Так что если ты и должна извиняться, то не за это.
Астрид вся обратилась в слух.
– За что же?
Эллиот кивнул, стараясь побороть в себе что-то.
– Ты сказала отцу, у меня не хватает ума, чтобы стать адвокатом. По крайней мере хорошим. Вы сидели на веранде и смеялись, обсуждали, какой у вас сын придурок.
Пальцы Астрид взлетели ко рту.
– Что я сказала? Когда? По-моему, ничего такого я не говорила.
– Говорила. Это было летом, я начал работать в Гудзоновой долине. Вы с отцом сидели на веранде, а я был в кухне и все слышал. Отец смеялся. Но он был огорчен, я это чувствовал. А ты говорила серьезно. И вот за это тебе стоит извиниться, а вовсе не за то, что меня пытался поцеловать какой-то пацан, когда мне было четырнадцать или около того.
– Черт, – вылетело у Портер.
– Да уж, – подтвердил Ники.
– Конечно, плохо, что у меня начинается паралич всякий раз, когда надо принимать решение, заниматься чем-то по своему выбору, но это и правда трудно, когда знаешь, что даже твои родители считают тебя полным придурком.
Астрид покачала головой, у нее отвисла челюсть.
– Нет, дорогой мой, что ты! Неужели я такое сказала? – Она потянулась к Эллиоту мимо Сесилии и Ники, взяла его за запястье. – Боже мой. А бедная Барбара! Мне было так стыдно – не за тебя, а за свою реакцию, – что я стала избегать ее, избегала так долго, что забыла, в чем причина. Пока ее не сбил автобус, я даже не думала, почему недолюбливала ее столько лет! Я люблю тебя, – выдохнула она.
Вот бы получить распечатку всех ее материнских ошибок, больших и поменьше, чтобы понять, какие из них она могла бы избежать (она часто срывалась, когда купала детей), а какие – нет. Интересно, ее тайны – они повлияли на тайны Портер? Могла ли она в свое время как-то облегчить дочери жизнь?
– Кроме того, – Эллиот поднял палец, будто нажал на паузу, – почему я сейчас об этом говорю? Потому что намерен сделать кое-что стоящее. Для тебя, для отца, для Клэпхэма. Я не хочу стать болваном, который меняет облик города просто так, ради забавы. И хочу, чтобы ты во мне ошиблась. – Венди стиснула его руку. Она любила его – Астрид злилась на себя за то, что иногда недооценивает невестку, а та смотрит на ее сына с такой любовью! Тебя любят – что еще нужно человеку?
– Я была не права, – покаялась Астрид.
Она не помнила, о каком именно дне говорил Эллиот, таких разговоров о детях у них было множество. О каждом из них. Родители в браке часто обсуждают детей, говорят и о хорошем, и о плохом, одна половина обычно видит плюсы, другая – минусы. У нее с Расселлом было именно так, плохой полицейский – она. За такими разговорами обсуждаешь все, из чего складывается жизнь. А как иначе? Ведь жизнь – такая головоломка! Иногда Астрид казалось, что они завели третьего ребенка по простой причине: двое первых оказались с трещинкой, и захотелось начать все сначала. Стать родителями по новой. Только дети ничего об этом знать не должны. Они должны быть всегда уверены и в себе, и в своих родителях. Слова потекли сами собой.
– Я никогда не была в тебе разочарована. И разве дело во мне, Эллиот? Это твоя жизнь. Твой выбор. Я за него больше не отвечаю. Как и за этот город, он принадлежит мне не больше, чем каждому из нас.
Она посмотрела сыну в глаза и вспомнила минуту, когда он появился на свет, вышел из ее тела, Расселл плакал, и они оба умильно глядели на новорожденного, потому что ничего прекраснее в жизни не видели. Сестра передала Эллиота – еще окровавленного, кричащего – Расселлу, а он передал ребенка Астрид. Кажется, до той минуты она никогда по-настоящему не обнажалась, именно тогда ей открылся самый глубокий слой ее личности – она родила ребенка и держала его прижатым к себе, сначала изнутри, потом снаружи. Какими она и Расселл были родителями? Ведь дети рассчитывают на безоговорочную любовь, но всегда имелись какие-то оговорки – Астрид не любила кормить грудью, Эллиот капризничал, он родился зимой, и приходилось сидеть дома, а Портер и Ники повезло, они родились в апреле и июне. Разве сделаешь все на пятерку с первой попытки? Проколов у Астрид хватало, какие-то ей известны, а какие-то так и остались незамеченными. Такова судьба родителей: косячить, косячить и еще раз косячить. А у детей судьба своя: расти, несмотря ни на что.
Эллиот остановился перед ней, взял себя за локти.
– Отец очень тобой гордился, – заверила Астрид. – И сейчас бы гордился, будь он жив. Представляешь, когда ты родился, он потерял сон, поэтому по ночам дежурил с тобой именно он. Сидел в кресле-качалке в твоей спальне и смотрел, как ты засыпаешь. Бывало, утром загляну, он спит в кресле, а ты уже проснулся и что-то лопочешь, будто не он за тобой присматривал, а ты за ним. – Она коснулась кисти его руки. – Без тебя мы не стали бы родителями. Были бы два человека, каждый вращается по своей орбите. А благодаря тебе мы стали семьей. Я люблю тебя.
Показывать слезы Эллиоту не хотелось, и он сдержался.