Здесь все взрослые

Портер думала, что в коридоре увидит Рэчел – сама бы она тут же примчалась, получи она подобную эсэмэску, однако Рэчел не было. Дружба – штука загадочная, как и любовь, правил тут нет. Или есть, но Портер они не известны. Она ведь никогда не была подружкой невесты. Стыдно себе в этом признаться, но факт! Из всех невест мира ни одна не пожелала, чтобы в день свадьбы рядом была именно она, Портер. Как же так? Она звонила, отправляла поздравления по электронной почте, посылала новорожденным подарки, приглашала молодых мамаш пообедать. Есть люди, которые движутся по жизни стаями, они окружены друзьями, как слонята, окружены матушками и тетушками, которые защищают их от житейских невзгод. А Портер – она всегда это знала – идет по жизни одна. Может, мама права, и решиться сейчас на ребенка – безрассудство, да только даже мама не знает подлинной причины. А Портер просто хочется кого-то изо всех сил любить – и быть любимой. Чтобы для кого-то она была незаменимой, важной, чтобы стереть ее из памяти было невозможно. У других для этого есть муж, верно? Законная связь, завязанная узлом лента, развязать которую не так просто. А у Портер связь с ее ребенком, их тела уже взаимодействуют, как команда, – это ли не счастье? Она будет хорошей матерью – или плохой? Доктору Макконнелл Портер до конца не поверила, хотя ей очень хотелось. Я люблю тебя, сказала она, обращаясь внутрь себя. Люблю, люблю, люблю.

Портер и Астрид медленно шли к лифту.

– Ты никогда не говорила мне про аборт, – упрекнула Астрид. – Почему?

– Как же, – сказала Портер. – Лишила тебя такой радости. Чтобы после того, как я стала королевой урожая, ты повела меня в центр планирования семьи? Ты была бы в полном восторге. – Она не хотела походить на дерзкого подростка, но не сдержалась.

– Мой восторг тут ни при чем, Портер. – Астрид остановилась. – Просто это слишком серьезное решение, чтобы принимать его в одиночку.

– У тебя была своя тайна. Я же тебя не осуждаю. Вот и ты меня не осуждай. Думаешь, было бы лучше, если бы я родила старшеклассницей? Вот уж твои подружки по садоводству, по городскому комитету да по теннису порадовались бы. А отец! Думаешь, он был бы счастлив? Еще раньше отправился бы в могилу.

– Портер Стрик! – Астрид прикрыла глаза руками. – Прекрати! Хватит.

По коридору в их сторону плелась беременная женщина. Шла медленно, короткими шажками, то и дело останавливалась глотнуть воздух, глаза полузакрыты.

Портер уже хотела предложить помощь, как тут из лифта выскочил мужчина – в руке сумка с вещами, под мышкой подушка для грудного кормления – и взял женщину за локоть.

– Почти добрались, дорогая, – произнес он и повел ее по коридору к родильному отделению.

– Давай не будем, ладно? – отмахнулась Портер, когда они прошли мимо, и нажала кнопку лифта. – И давно тебе известно про Джереми?

Астрид закатила глаза.

– Давно. Давай внесем ясность – любой имеет право на тайны. Тайны есть у всех. Мы люди! И рассказывать их всем мы не любим. Это нормально. И любителей излить душу в нашей семье тоже немного, знаю. Но, Портер, я же тебя люблю. Могла бы мне об этом сказать. Я бы давала тебе грелки. Болеутоляющее. Все, что требуется. – Астрид потянулась к лицу дочери.

Портер отпрянула, однако Астрид ее не отпустила. И Портер позволила матери повернуть лицо к себе.

– Я люблю тебя. И твоего ребенка. – Портер пожевала губы, привычка, которую Астрид всегда ненавидела. – Наверное, я сама виновата, что ты побоялась мне сказать.

Портер кивнула. Она тогда думала рассказать родителям, потом решила – а смысл? Все равно что нанять самолет, какие выписывают всякие слова в небе – ну пролетит он над Клэпхэмом, выдует из себя буквы, и они тут же растворятся в воздухе. Реальной помощи никакой.

– Сама виновата, – повторила Астрид.

Она прижала лицо Портер еще ближе, обе чуть не потеряли равновесие. Портер не привыкла в объятиям матери, и их руки не сразу нашли, где им надо быть, но в итоге мать и дочь обняли друг друга.

Лифт звякнул, двери распахнулись. Портер и Астрид шагнули в лифт, и вдруг телефоны у той и другой начали тренькать и звякать.

– Что за хрень? – возмутилась Портер. – Это все наши горе-операторы. Надо позвонить, вставить им клизму. – Портер поднесла телефон к уху и начала слушать. – Черт, – выругалась она. – Это из школы Сесилии.

Астрид кивнула и показала на свой телефон, тоже прижатый к уху.

– То же самое. Поехали. Порт, отвези меня к дому, потом вместе поедем в школу, ладно?

– Ладно. – Портер опустила глаза и поняла, что изо всей силы вонзила ногти в ладонь.





Глава 31

Сесилия показывает коготки




Шел последний урок, по пятницам – математика. На уроках математики класс делился на группы, как и в ее школе в Бруклине, то есть из тех, кто с цифрами на короткой ноге, делали одну группу, а в другую отправляли тех, у кого устный счет прихрамывал. Сесилия и Август сидели рядом в последнем ряду, где поглощали знания с трудом или не поглощали вовсе, их это не сильно волновало. Кому-то высшая математика нужна позарез, чтобы во взрослом возрасте добиться успеха на серьезном поприще: один метит в ученые, другой – в космонавты, третий – в профессора, которых когда-нибудь в киноверсии по роману о их жизни сыграет британский актер с землистым цветом лица. Сесилия и Август в эту группу не входили.

Сидни Фогельман сидела на один ряд ближе к доске, изолированная от своих клевреток по способностям, и все сорок пять минут то взбивала волосы в высокий конский хвост, то снова распускала.

Август подтолкнул тетрадку ближе к себе и написал: «Когда Сидни надо что-то сосчитать, она складывает пляшущих человечков из мультика».

Сесилия засмеялась и написала в своей тетрадке: «У нее в телефоне вместо цифр одни смайлики».

Их учителю математики, господину Дэвидсону, двадцать два года. Все же кто-то относится к математике всерьез – они спросили его об этом в первый же день. Учитель-мужчина – всегда повод для легкой радости, по крайней мере родители с пониманием кивают, но только не родители Сесилии. Они никогда не спрашивали о том, кто ее учит, по какому предмету, вообще не брали в голову, что она каждый день общается со взрослыми людьми, кто эти люди, даже не заморачивались. Катрин точно запала бы на господина Дэвидсона. Высокий, поджарый, с усами, наверняка попавшими на его лицо не случайно. Брюки цвета супа из моллюсков, модные кроссовки.

На доске значилось сложное алгебраическое уравнение, строчки и закорючки, Сесилия не врубалась. В целом она училась неплохо, однако в данном конкретном случае – затык. Бывает. Она подняла руку.

– Да, Сесилия? – спросил господин Дэвидсон.

– Извините, можно объяснить еще раз? На x/y я сбилась.

– Кто-то готов выйти к доске и разгрызть этот орешек? Объяснить, что тут такое? – Рука, державшая мел, обвела комнату.


– Давайте я, – вызвалась Сидни, снова собирая волосы в конский хвост, так уличная задира снимает серьги перед тем, как устроить разборку. Она обернулась и одарила Сесилию и Августа презрительным взглядом. – Гребаные придурки, вот вы кто.

Она продефилировала между столами и приняла мел из рук господина Дэвидсона с намеком на сладострастие, будто это он выбрал ее, а не наоборот. Она нацарапала несколько цифр, вернула мел и отряхнула руки. Господин Дэвидсон проверил ее каракули.

– Прекрасно, да. Можешь объяснить, как у тебя получилось?

Сидни закатила глаза.

– Легко. X переносишь во множитель, а все остальное перемножаешь.

– Примерно так, – согласился господин Дэвидсон.

Сидни с довольным видом вернулась на свое место. Уютно устроившись, она до звонка возилась со своим конским хвостом. Когда все поднялись и начали запихивать тетрадки и учебники в рюкзаки, Сидни развернулась и уставилась на Августа.

– Думаешь, ты такой клевый, да? – Она улыбалась, что само по себе внушало тревогу.

– Ну я не математический гений, как ты… хотя погоди, как же ты оказалась с нами в одном классе, для тупых? Ой, извини. – Август хлопнул себя по лбу. – Опять ляпнул глупость.

– У меня есть подружка, она ездит в «Солнечную деревню», знаешь про это? – Сидни скрестила руки на груди. – Рассказала про тебя охренительную сказочку. «Робин».

– Это его среднее имя, – мгновенно вмешалась Сесилия. – Мое среднее имя – Вивьен, иногда меня так и называют. Особенно французская сторона моего семейства.

Август напряженно задышал. Сесилия взяла его за руку.

– Погоди, если он надевает платье и носит женское имя, – тут Сидни крутнулась и обратилась уже прямо к Сесилии, – а ты держишься с ним за руки, получается, боже правый, что ты тоже лесбиянка? Как твоя бабушка? Ну и семейка, сплошь извращенцы. – Сидни откинулась назад и радостно заржала. Достала из рюкзака мобильник. – Есть чем порадовать народ.

– Погоди. – Сесилия отпустила руку Августа.

– Сесилия, все нормально, – сказал Август.

– Не смей! – прошипела Сесилия. – Это не честно! Это вообще не твое дело! – Ей хотелось закричать, она стиснула зубы.

Второй раз она такого не допустит. Она уважает чужие тайны, но ложиться под каток, который снова закатает ее в землю, не будет. Дело не в том, правда это или нет, просто надо защитить друга. Она пыталась защитить Катрин, сейчас она защитит Робина.

Сидни закатила глаза.

– Развлекаться – мое любимое занятие. А это будет покруче «Отчаянных домохозяек».

Сесилия посмотрела на Августа, лицо его стало серым, как кусок хлеба без масла.

– Извини, – проговорила она. – Придется.

– Придется что? Поцеловать меня? Вот Инстаграм порадуется. – Она сделала гримаску и вытянула вперед руку с телефоном. – Ты тоже попадешь туда, «Робин», все девочки в одном кадре!

– Все, доигралась.

Сесилия отвела до плеча правый кулак – и выпустила стрелу прямо в нос Сидни. Раздался хруст, какой бывает, если сжать банку из-под колы. Из носа Сидни потекла струйка крови, будто открыли пакетик кетчупа, Сидни охнула, от боли, изумления или того и другого, и закрыла руками лицо. Сесилия и Август молча стояли перед ней, а к ним уже быстро шел господин Дэвидсон, улыбка исчезла с его лица – он понял, что яблоком раздора стали отнюдь не уравнения.



Перед кабинетом директора находилась приемная с ковром на полу, и Сесилия сидела здесь уже час. Родители Августа приехали за ним, после недолгой беседы в кабинете директора они вышли оттуда с потными лицами и пожали Сесилии руку в знак признательности, потом приехал отец Сидни и забрал ее, тоже посетив кабинет директора, а Сесилия все сидела и ждала, одна с секретаршей директора, толстушкой по имени Рита, которую все в школе обожали – у нее на столе всегда лежали горки печенья – бери сколько влезет. Сесилия уже съела три кружочка. Сама директриса давно исчезла, прихватив свой кожаный чемоданчик.

Рита, державшая трубку возле уха, покачала головой и откинулась назад в своей колыбельке.

– Тишина, дорогая.

– А тете Портер тоже звонили?

Рита глянула в свой блокнот, острым концом карандашика поставила галочки.

– Звонила бабушке, тете, маме, папе, потом еще раз тете. – Она нахмурилась. – Не переживай, деточка. Кто-нибудь с минуты на минуту объявится.

– Я могу еще успеть на последний автобус, – сказала Сесилия, глядя на часы.

– Деточка, это правило школы – если что случается, детей забирает кто-то из взрослых. – На Рите были очки, а вторая пара болталась на цепочке у ворота платья.

– Может, позвонить в «Стрижем красиво»? Спросить Берди? – Сесилия посмотрела на свои ладони.

Есть еще Эллиот и Венди, однако ей не хотелось сидеть между креслицами близнецов и получать тычки слева и справа или, еще хуже, ехать с дядей в полном молчании.

Дверь открылась, и влетела госпожа Школьник, в руках стопка книг, в зубах пачка бумаги. Бумаги она сунула в свой ящик, рядом с дверью, и только потом обнаружила Сесилию.

– Привет! – Госпожа Школьник взглянула на Риту. – Что случилось?