Затаившийся
Часть 22 из 68 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Сев в машину, я проверяю автоответчик и вижу два новых сообщения.
Одно – от репортера Линды Ландан. Она весьма прямолинейна: «Вам нужно выйти в эфир и поговорить про убийство Софи Уорнер. Я выяснила все, что смогла, но зрителям нужно официальное заявление. К вам едет съемочная бригада».
Я не перезваниваю.
Другое сообщение – от Терезы Дибли, пожилой женщины с внуками, остановившейся в маленьком коттедже рядом с «Глицинией»:
«…Скорее всего, это мелочь, но я бы хотела с вами поговорить, если найдется время. Мы детьми останемся здесь где-то до четырех. Продлим немного эти трагичные выходные».
Терезе я решаю перезвонить.
* * *
– Я думала о том, чтобы поехать домой, – говорит Тереза Дибли, – но тут не возвращают деньги. – Мы сидим на террасе «Хризантемы» и смотрим, как Кларк с Дестини плавают на лодке возле берега.
Затем она тихо добавляет:
– То, что здесь произошло, – это ужасно.
– Я понимаю.
– Этим двоим пришлось нелегко, – продолжает она, глядя на внуков. – Тяжелое детство. Они хорошие ребятишки, но, боюсь, я слишком поздно их забрала. Хотелось бы мне быть на двадцать лет моложе.
– Вы прекрасно справляетесь, – говорю я. – Ваши внуки счастливы.
Она улыбается, глядя на них, и предлагает мне холодного чаю. Несмотря на прохладный ветерок, дующий с воды, на кедровой террасе жарко, так что я с радостью соглашаюсь.
– Меня кое-что насторожило, – говорит Тереза, протягивая мне стакан. – Я читала, что пишут про убийство в новостях. Поймите меня правильно, я не хочу совать нос не в свое дело. Мне это совсем несвойственно.
– Не волнуйтесь, – говорю я, – все хорошо. Расскажите, что вас беспокоит.
Тереза опускает стакан.
– Когда мистер Уорнер вернулся после… после того, как обнаружили тело миссис Уорнер…
Она расстроена. Я вижу по глазам.
– Да, – говорю я, – я понимаю, это тяжело.
Она выглядит несколько смущенной.
– Простите, – говорит она, пытаясь сдержать чувства. – В общем, когда он вернулся, то был совершенно разбит. Он едва сумел дойти от машины до коттеджа. Никогда не видела никого, настолько поглощенного горем. А я повидала немало горя. И с сыном. И с невесткой.
Кларк машет бабушке из лодки.
Тереза тут же вскакивает на ноги:
– Дестини! Немедленно надень спасательный жилет, иначе никогда больше не сядешь в лодку!
Она смотрит на меня и качает головой:
– Она загонит меня в могилу раньше времени.
Я улыбаюсь.
– Дети, которые не боятся запретов, потом добиваются самых больших успехов в жизни. Я всегда так думала.
– Вы начнете думать по-другому, когда у вас появится свой ребенок, – говорит Тереза.
– Надеюсь, что появится.
Мы пьем холодный чай, и Тереза переходит к делу.
– В воскресенье я предложила прибраться в коттедже, чтобы мистер Уорнер смог уехать пораньше. Никому не хочется платить штраф за беспорядок, верно? Мне хотелось хоть немного помочь человеку, который через столько прошел.
Я чувствую, как мое сердце начинает биться сильнее. Я тоже осматривала коттедж.
– Вы что-то нашли?
– Да нет, – говорит она, – не то чтобы. Но я заметила кое-что странное. В новостях сказали, что вечером в пятницу, накануне похищения, Уорнеры поужинали в коттедже. То ли сэндвичами, то ли стейками. Не уверена.
– А утром в субботу приготовили вафли на завтрак, – говорю я.
– Да, – соглашается Тереза, – это я видела. В раковине стояли две тарелки и миска, в которой взбивали тесто для вафель. В посудомоечной машине было пусто. Ни тарелок, ни стаканов – ничего.
– Может, они помыли посуду накануне, – говорю я.
– Да. Я тоже об этом подумала. Но, когда я разбирала холодильник, то нашла там три покупных сэндвича. Два с ростбифом и один, наполовину съеденный, с арахисовым маслом и вареньем.
Я обдумываю ее слова.
– И два стейка?
Тереза кивает:
– Именно. Они по-прежнему были в холодильнике. Я удивилась, когда прочла новости. Что-то тут не сходится.
Она права. Не сходится.
– Сэндвичи были из супермаркета в Худспорте, – продолжает она. – Наверное, и стейки оттуда же.
Я спрашиваю, не показалось ли ей еще что-то необычным?
– Я знаю, что миссис Уорнер пила вино, когда ее похитили. Бутылка осталась в холодильнике. «Совиньон Блан» с завинчивающейся крышкой. Я взяла ее прошлым вечером, чтобы приготовить на пару несколько моллюсков, которые мы с детьми нашли на пляже.
– Мусор остался в коттедже? – спрашиваю я, надеясь исправить допущенную ошибку. Мысль об оплошности наводит на меня тошноту. Тереза Дибли замечает, что мой интерес сменился тревогой, но ничего не говорит, и я ей признательна. Меня прошибает пот.
Тереза качает головой и ставит пустой стакан на стол, жестом веля Кларку вернуться поближе к берегу.
– Все урны в коттедже пусты, – говорит она, вставая на ноги. – Я подумала, что это странно. Зачем брать с собой мусор, но оставлять еду?
23
Ли
Во время ланча Монтроуз и я пытаемся обнаружить среди местных жителей кого-то, кто мог бы оказаться убийцей Софи Уорнер. В округе живет четверо мужчин, обвинявшихся в изнасиловании: двое из них использовали оружие, и только один похитил женщину.
По имеющимся у нас отчетам, сорокадевятилетний Джим Койл живет всего в двух милях от коттеджей в Лилливаапе. Он работает дальнобойщиком в небольшой транспортной компании в соседнем округе Джефферсон. В двадцать лет его обвинили в похищении и приговорили к семи годам заключения. Жертвой стала девушка, бросившая его. Она не желала давать ему второго шанса. Койл четыре часа держал ее под дулом пистолета, прежде чем наконец отпустил. По его словам, их сексуальная связь накануне произошла по взаимному согласию, но девушка утверждала обратное. По крайней мере поначалу.
Койл признал вину и отбыл наказание. Но через два года его жертва выступила по телевизору и сказала, что ей жаль. Она обрела веру в Бога и захотела исправить былые ошибки.
– Он не причинил мне боли, – сказала она пухленькому, лысому психологу. – Отчасти это был и мой грех.
Несмотря на это, мы решаем нанести Койлу визит.
Час спустя мы приезжаем по адресу. Зрение у Монтроуза острее, чем у меня. Он тут же замечает нужную дорожку. Она слишком узка, чтобы по ней могла проехать фура, и прикрыта сверху ветвями кленов и канадских елей.
– Извращенец живет здесь, – объявляет Монтроуз.
– И ты нашел его без GPS, – замечаю я.
Он пожимает плечами:
– GPS для слабаков.
Из переносного дома, стоящего в конце длинной, покрытой колдобинами подъездной дорожки, выходит мужчина в майке и заляпанных краской джинсах. Из-под майки выбиваются седые волосы, растущие у него на груди. Такие длинные, что, кажется, их можно заплести в косичку.
Мы паркуемся, и Джим Койл немедленно подходит к окну у водительского места, смеряя нас недружелюбным взглядом.
– Видели знак «Проход запрещен»?
Его лицо покраснело от солнца. Карие глаза такие темные, что почти невозможно отличить зрачок от радужки. Он не улыбается. Кажется, он вообще никогда в жизни не улыбался. В уголках его губ нет ни одной морщинки.
Монтроуз открывает дверь, и Койлу приходится отступить; я тоже выхожу из машины. Монтроуз представляется, и становится ясно, что Койл привык к незваным гостям.
– Я знаю, зачем вы здесь, – говорит он.
Одно – от репортера Линды Ландан. Она весьма прямолинейна: «Вам нужно выйти в эфир и поговорить про убийство Софи Уорнер. Я выяснила все, что смогла, но зрителям нужно официальное заявление. К вам едет съемочная бригада».
Я не перезваниваю.
Другое сообщение – от Терезы Дибли, пожилой женщины с внуками, остановившейся в маленьком коттедже рядом с «Глицинией»:
«…Скорее всего, это мелочь, но я бы хотела с вами поговорить, если найдется время. Мы детьми останемся здесь где-то до четырех. Продлим немного эти трагичные выходные».
Терезе я решаю перезвонить.
* * *
– Я думала о том, чтобы поехать домой, – говорит Тереза Дибли, – но тут не возвращают деньги. – Мы сидим на террасе «Хризантемы» и смотрим, как Кларк с Дестини плавают на лодке возле берега.
Затем она тихо добавляет:
– То, что здесь произошло, – это ужасно.
– Я понимаю.
– Этим двоим пришлось нелегко, – продолжает она, глядя на внуков. – Тяжелое детство. Они хорошие ребятишки, но, боюсь, я слишком поздно их забрала. Хотелось бы мне быть на двадцать лет моложе.
– Вы прекрасно справляетесь, – говорю я. – Ваши внуки счастливы.
Она улыбается, глядя на них, и предлагает мне холодного чаю. Несмотря на прохладный ветерок, дующий с воды, на кедровой террасе жарко, так что я с радостью соглашаюсь.
– Меня кое-что насторожило, – говорит Тереза, протягивая мне стакан. – Я читала, что пишут про убийство в новостях. Поймите меня правильно, я не хочу совать нос не в свое дело. Мне это совсем несвойственно.
– Не волнуйтесь, – говорю я, – все хорошо. Расскажите, что вас беспокоит.
Тереза опускает стакан.
– Когда мистер Уорнер вернулся после… после того, как обнаружили тело миссис Уорнер…
Она расстроена. Я вижу по глазам.
– Да, – говорю я, – я понимаю, это тяжело.
Она выглядит несколько смущенной.
– Простите, – говорит она, пытаясь сдержать чувства. – В общем, когда он вернулся, то был совершенно разбит. Он едва сумел дойти от машины до коттеджа. Никогда не видела никого, настолько поглощенного горем. А я повидала немало горя. И с сыном. И с невесткой.
Кларк машет бабушке из лодки.
Тереза тут же вскакивает на ноги:
– Дестини! Немедленно надень спасательный жилет, иначе никогда больше не сядешь в лодку!
Она смотрит на меня и качает головой:
– Она загонит меня в могилу раньше времени.
Я улыбаюсь.
– Дети, которые не боятся запретов, потом добиваются самых больших успехов в жизни. Я всегда так думала.
– Вы начнете думать по-другому, когда у вас появится свой ребенок, – говорит Тереза.
– Надеюсь, что появится.
Мы пьем холодный чай, и Тереза переходит к делу.
– В воскресенье я предложила прибраться в коттедже, чтобы мистер Уорнер смог уехать пораньше. Никому не хочется платить штраф за беспорядок, верно? Мне хотелось хоть немного помочь человеку, который через столько прошел.
Я чувствую, как мое сердце начинает биться сильнее. Я тоже осматривала коттедж.
– Вы что-то нашли?
– Да нет, – говорит она, – не то чтобы. Но я заметила кое-что странное. В новостях сказали, что вечером в пятницу, накануне похищения, Уорнеры поужинали в коттедже. То ли сэндвичами, то ли стейками. Не уверена.
– А утром в субботу приготовили вафли на завтрак, – говорю я.
– Да, – соглашается Тереза, – это я видела. В раковине стояли две тарелки и миска, в которой взбивали тесто для вафель. В посудомоечной машине было пусто. Ни тарелок, ни стаканов – ничего.
– Может, они помыли посуду накануне, – говорю я.
– Да. Я тоже об этом подумала. Но, когда я разбирала холодильник, то нашла там три покупных сэндвича. Два с ростбифом и один, наполовину съеденный, с арахисовым маслом и вареньем.
Я обдумываю ее слова.
– И два стейка?
Тереза кивает:
– Именно. Они по-прежнему были в холодильнике. Я удивилась, когда прочла новости. Что-то тут не сходится.
Она права. Не сходится.
– Сэндвичи были из супермаркета в Худспорте, – продолжает она. – Наверное, и стейки оттуда же.
Я спрашиваю, не показалось ли ей еще что-то необычным?
– Я знаю, что миссис Уорнер пила вино, когда ее похитили. Бутылка осталась в холодильнике. «Совиньон Блан» с завинчивающейся крышкой. Я взяла ее прошлым вечером, чтобы приготовить на пару несколько моллюсков, которые мы с детьми нашли на пляже.
– Мусор остался в коттедже? – спрашиваю я, надеясь исправить допущенную ошибку. Мысль об оплошности наводит на меня тошноту. Тереза Дибли замечает, что мой интерес сменился тревогой, но ничего не говорит, и я ей признательна. Меня прошибает пот.
Тереза качает головой и ставит пустой стакан на стол, жестом веля Кларку вернуться поближе к берегу.
– Все урны в коттедже пусты, – говорит она, вставая на ноги. – Я подумала, что это странно. Зачем брать с собой мусор, но оставлять еду?
23
Ли
Во время ланча Монтроуз и я пытаемся обнаружить среди местных жителей кого-то, кто мог бы оказаться убийцей Софи Уорнер. В округе живет четверо мужчин, обвинявшихся в изнасиловании: двое из них использовали оружие, и только один похитил женщину.
По имеющимся у нас отчетам, сорокадевятилетний Джим Койл живет всего в двух милях от коттеджей в Лилливаапе. Он работает дальнобойщиком в небольшой транспортной компании в соседнем округе Джефферсон. В двадцать лет его обвинили в похищении и приговорили к семи годам заключения. Жертвой стала девушка, бросившая его. Она не желала давать ему второго шанса. Койл четыре часа держал ее под дулом пистолета, прежде чем наконец отпустил. По его словам, их сексуальная связь накануне произошла по взаимному согласию, но девушка утверждала обратное. По крайней мере поначалу.
Койл признал вину и отбыл наказание. Но через два года его жертва выступила по телевизору и сказала, что ей жаль. Она обрела веру в Бога и захотела исправить былые ошибки.
– Он не причинил мне боли, – сказала она пухленькому, лысому психологу. – Отчасти это был и мой грех.
Несмотря на это, мы решаем нанести Койлу визит.
Час спустя мы приезжаем по адресу. Зрение у Монтроуза острее, чем у меня. Он тут же замечает нужную дорожку. Она слишком узка, чтобы по ней могла проехать фура, и прикрыта сверху ветвями кленов и канадских елей.
– Извращенец живет здесь, – объявляет Монтроуз.
– И ты нашел его без GPS, – замечаю я.
Он пожимает плечами:
– GPS для слабаков.
Из переносного дома, стоящего в конце длинной, покрытой колдобинами подъездной дорожки, выходит мужчина в майке и заляпанных краской джинсах. Из-под майки выбиваются седые волосы, растущие у него на груди. Такие длинные, что, кажется, их можно заплести в косичку.
Мы паркуемся, и Джим Койл немедленно подходит к окну у водительского места, смеряя нас недружелюбным взглядом.
– Видели знак «Проход запрещен»?
Его лицо покраснело от солнца. Карие глаза такие темные, что почти невозможно отличить зрачок от радужки. Он не улыбается. Кажется, он вообще никогда в жизни не улыбался. В уголках его губ нет ни одной морщинки.
Монтроуз открывает дверь, и Койлу приходится отступить; я тоже выхожу из машины. Монтроуз представляется, и становится ясно, что Койл привык к незваным гостям.
– Я знаю, зачем вы здесь, – говорит он.