Запретная магия

— Но я так думаю. — Зигвальд усмехается. — Я вообще из тех, кто говорит то, что думает, если вы еще не заметили.

Я вскидываю брови:

— То есть вам действительно нравится моя пьеса?

— Из того, что я сыграл, — да. Знаете, это по меньшей мере забавно и очень чувственно.

О да, Зигвальд и впрямь говорит то, что думает. Большинство мужчин предпочли обозначить бы слово «чувственно» каким-нибудь другим, смутно имеющим отношение к тому, что я вкладывала в эту сцену.

— Современному искусству, на мой взгляд, весьма не хватает живости, — продолжает он.

Мы как раз выходим в центр зала, и звучит музыка. Образовавшаяся рядом с нами пара — забавный старичок и его жена с высокой прической, которая подпрыгивает на каждом па, — немного мешают продолжать разговор. Когда мы снова сходимся, чтобы через несколько мгновений поменяться уже с другой парой, Зигвальд успевает мне подмигнуть.

Танец живой, быстрый, поэтому я едва успеваю вспоминать все то, чему меня учили, и мне совершенно точно не до разговоров. Я вся покрываюсь холодным потом, чтобы не сделать липшее движение или не уйти куда-нибудь не в ту сторону, тем не менее, когда музыка стихает, сердце все еще грохочет в ее ритме.

И я даже почти забыла о словах Элеонор о том, что она читала мою пьесу в кабинете Райна. Что она там делала?! Не Элеонор, разумеется, а пьеса.

Зигвальд склоняется, не забывая при этом смотреть мне в глаза:

— Так на чем мы остановились, Алисия?

— На живости, — говорю я.

— Да, живость — это то, чему у вас стоит поучиться, — произносит он. — Искренность. Настоящие чувства. Вы совершенно не умеете их скрывать.

— Правда? — Я стараюсь сделать лицо настолько спокойным и доброжелательным, насколько это вообще возможно.

— Правда, — говорит он. — Вот сейчас вы хотели изобразить вареную рыбу, но у вас совершенно не получилось. Потому что вы все еще танцуете.

Я собираюсь возразить, но в этот момент снова звучит музыка.

— Этлуан,[5] — Зигвальд протягивает мне руку, и я шагаю в танец вместе с ним. Сейчас вообще забывая о том, чему меня учили, потому что Зигвальд ведет настолько уверенно и сильно, насколько это вообще возможно. Его рука лежит на моей талии, вторая — сплетается с моей пальцами при сгибе локтя под углом девяносто градусов. Странно, что мне в голову приходят именно эти сухие определения от учителя танцев, потому что рядом с ним мне действительно не о чем беспокоиться. Он начинает движение, а мне надо просто идти за ним, повторять их, и это настолько надежно, что я просто растворяюсь в танце и в музыке.

Кружусь по залу, чувствуя, как меня захватывает пьянящий восторг, в движении замечаю высокие стены, колонны, огромные арочные окна, раскрывающиеся ночью. Рядом танцуют пары, мелькают счастливые лица, улыбки, сплетения рук. Я чувствую, что сияю, и так же чувствую на себе взгляд Зигвальда. Смотрю на него — лишь на миг, — чтобы всем телом ощутить странный жар, который возникает только в присутствии…

Оборачиваюсь прямо в кружении и вижу Райнхарта.

Который идет к нам.

Что-то в поступи его светлости (а возможно, в выражении его лица) подсказывало, что лучше бежать. Куда бежать прямо в танце, я представляла смутно, поэтому сбилась с ритма и наступила Зигвальду на ногу. Для начала.

— Ай, — как ни странно, это сказала я, а не он, потому что у меня кольнуло руку.

Если быть точной, ужалило как огнем.

Ту самую руку, которую чуть ли не на полном ходу перехватил его светлость. Тот, который Райнхарт, а не тот, которому я только что наступила на ногу.

— Братец, ты совсем ополоумел? — Зигвальд не повысил голос, из-за чего получилось почти шипение.

— Заткнись, и тогда я не оторву тебе голову прямо здесь. — Райнхарт сжал мою ладонь и чуть ли не силой водрузил ее на сгиб своего локтя.

— Проверим, кто кому оторвет голову? — Зигвальд прищурился. — Ты так заботишься о ее репутации, что решил испортить ее с самого начала и навечно?

Взгляд Райнхарта стал таким, что в зале потемнело. Хотя танец и без того превратился в нечто странное: пары продолжали кружиться под музыку, но смотрели все исключительно на нас.

— Райн, мне нехорошо, — сообщила я, вспоминая, что в любой неловкой ситуации леви лучше падать в обморок.

Падать в обморок я, разумеется, не собиралась, но мне точно не улыбалось, чтобы Зигвальд с Райнхартом сцепились прямо здесь. Как ни странно, сработало: Зигвальд перевел взгляд на меня, а Райнхарт просто повел меня в ту сторону, откуда пришел. Очень быстро. Судя по тому, как быстро он меня вел, сработало только наполовину, потому что волочь за собой женщину, которой дурно, с такой силой этикетом не предусмотрено.

Зато жар прошел, и не было больше этого волшебного чувства.

Оказавшись за дверями бального зала, я попыталась было слегка упереться ногами в пол, но это не сработало.

— Райнхарт.

Это не сработало тоже.

— Райнхарт!

Меня вытолкнули на балкон, а после остановились напротив, сложив руки на груди:

— Мне кажется, я оставил тебя с Жанной, Диной и Элеонор.


— Да, в чудесной компании, которая всячески намекала на то, что я на балах впервые и моя пьеса годится только для туалетной комнаты.

— Пять минут можно было потерпеть! — почти прорычал Райнхарт. — Я не разрешал тебе танцевать с Зигвальдом. Что я тебе говорил про этикет и про репутацию?

Я сжала кулаки:

— Ты меня плохо слышал? Твой брат просто меня спас и пригласил на открывающий танец, чтобы я не выслушивала вот это вот все!

— Ты танцевала с ним второй танец?!

Ну все!

— Лучше расскажи, зачем ты давал своей сестре читать мою пьесу!

Райнхарт сверкнул глазами:

— Я ничего ей не давал.

— Ну разумеется!

— На что ты намекаешь, Алисия?

— Ни на что! Мне просто интересно, что моя пьеса вообще делала в твоем кабинете?

Он шагнул вплотную ко мне:

— Если тебе это так интересно, я просто решил ее прочесть.

Готовая уже нападать дальше, я осеклась. Зигвальд, сказавший, что моя пьеса его заинтересовала, меня слегка удивил. Но Райнхарт, который говорит, что решил прочесть мою пьесу… Почему-то на сердце стало удивительно тепло, и вообще стало тепло. Так тепло, что я почти забыла о том, что мы ссорились.

До того, как он произнес следующую фразу:

— Я хотел понимать, что отправляю в «Корона д’Артур».

Я поморгала. Чтобы убедиться, что не сплю и что все правильно расслышала, но галлюцинация (то есть Райн, который это сказал) не спешила рассеиваться.

— Зачем? — спросила я.

Это было самое нормальное, что пришло мне в голову. Хорошо, будем честны, больше мне ничего в голову не пришло.

— Не догадываешься? — поинтересовался он. — Хотел сделать тебе приятное, Алисия. Пьесу не приняли по моей вине, считай это моим извинением за то, что произошло. Ну а я, в свою очередь, жду твоих.

Что я там говорила про тепло? Райнхарт, он же его светлость эрцгерцог Барельвийский, по умению отрезвлять сравнится только с Синуанским водопадом, на который в Гризе возят посмотреть всех приезжих.

— За что? — уточнила я. — За то, что танцевала без тебя? За то, что танцевала с Зигвальдом? Или за то, что танцевала с ним два раза?

Очевидно, что-то в моем голосе было недостаточно извиняющееся, потому что Райнхарт сдвинул брови, мгновенно заполняя взгляд этой своей эрцгерцогской тяжестью.

— За все сразу, Алисия.

— Если уж так говорить, сейчас, на этом балконе, мы грубейшим образом нарушаем этикет, — заметила я. — А в том зале все считают, сколько по времени нас не было, и строят интереснейшие теории. Не считая того, что скоро появится его величество Гориан Третий, а мы все пропустим. Вернемся в зал, ваша светлость?

Райнхарт открыл рот. Потом его закрыл. Кажется, дипломатические способности его светлость ненадолго оставили, а я потрясла рукой, давая понять, что сама себя в зал не поведу. Да и вообще, нечего мне тут сцены ревности закатывать! Почему-то мысль об этом оказалась еще более теплой, чем когда он сказал, что читал мою пьесу. Кстати…

— Как тебе «Бал цветов»? — решила прийти на помощь его светлости, который, хоть и предложил мне руку, по-прежнему напоминал выброшенную на берег рыбу. Ну или лишенного малейших представлений о том, как быть дальше, эрцгерцога.

— «Бал цветов»?

— Моя пьеса.

— Недурно.

— Это все, что ты можешь сказать?

Райнхарт нахмурился еще сильнее:

— Уроки этикета не прошли для тебя бесследно, правда, Алисия? Ты потрясающе заговариваешь зубы.

— Это называется умение вести светскую беседу. — Я очаровательно улыбнулась и погладила лацкан его фрака, чем, кажется, ввела его светлость в новый кратковременный ступор. — Меня правда интересует, что ты о ней думаешь.

— Я… гм…

Что там подразумевалось под «гм», узнать было не дано, потому что Райнхарт неожиданно произнес:

— Ты права, мы можем пропустить появление его величества, — и ускорил шаг.