Закон шагов
Часть 25 из 42 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
— Ее сожгли в прошлом году, — сказал Собачник. — И, насколько знаю, до сих пор не восстановили.
— Сожгли? — Ная и Хоно уставились на него в две пары глаз. — Но ведь Орден…
— Гораздо менее могущественен, чем привык о себе думать, — закончил вместо Хоно Собачник. — И лучше тебе тоже не заблуждаться на этот счет: моя накидка или зеленый плащ магистра Валба не защитят нас. Особенно здесь, в округе Галш, или в Икмене…
Лин только покачал головой: двое беглецов не слышали, конечно, об Икменской резне, даже о Катастрофе, возможно, не слышали… Верховный лорд или Предстоятель Ордена были для них чем-то столь же далеким и непостижимым, как Солнцеликий Абхе.
— Что именно здесь случилось? — спросил Лин у Собачника. — Зануда Далт и хьор-капитан Бонар — невеликие охотники делиться новостями.
— Прошлый год был неурожайным, — сказал Собачник. — По весне тысячи беженцев из Галша устремились в Нодаб, как уже случалось раньше; но на сей раз леди Анна не велела их пускать: подошедшая на помощь к пограничникам переподчиненная хьор-гвардия Нодаба отбросила их назад. В столкновениях были жертвы… По правде сказать, немалые. Отчаявшиеся беженцы захватили резиденцию: смотритель сам недальновидно открыл ворота, желая накормить хотя бы часть голодных. Служителей взяли в заложники, а после, мстя гвардейцам за погибших, многих убили… А смотрителя подвесили на воротах вниз головой. Ненависть слепа.
— И глупа, — неожиданно подал голос Хоно. — А потом их наказали, господин жрец?
— Да. С дозволения лорда Винсара Галшанского хьор-гвардия Нодаба пересекла границу и покарала зачинщиков бунта, — сказал Собачник. — Но, знаешь, Хоно — хотя я сам убил некоторых из них, мне сложно винить их… Среди погромщиков были не только бродяги, но и оседлые, не нашедшие другого выхода, кроме как уничтожить родные дома и бежать от голода в сытые края… Людей ожесточило отчаяние. Отступая, они подожгли и резиденцию: то уже была не их злая воля, а повеление Закона шагов; однако заложникам было от того не легче. Из погромщиков мало кто смог уцелеть и скрыться: теперь уже мстила гвардия; пожалуй, если бы не хьор-командор Саен — их бы перебили всех. Я помогал ему и нодабской гвардии в те дни… Это не те воспоминания, которыми можно гордиться.
— Но, господин Собачник, почему Солнцеликий не защитил своих служителей? — Ная бросила взгляд за окно: через маленькое мутное стекло было видно ритуальную пирамидку с янтарным шаром. Шар медленно вращался.
«По той же причине, что он не защитил вас, Ная: он никого не защищает», — подумал Лин.
— Должно быть, у Солнцеликого тогда нашлись дела поважнее. Милосердие — сложная штука, верно, Хак? — жрец наклонился и погладил завозившегося под столом пса. — В том инциденте в Галше некоторые винят леди Анну, но если одни — в том, что она не пропустила беженцев, то другие — в тех возах с зерном, которые она еще до зимы отправила лорду Винсару: если бы не эта нодабская помощь — обессилевшие люди не добрели бы до границы, а, может, и вовсе не потянулись бы в Нодаб, считая его краем изобилия. В сущности, обвинители тоже правы.
— По-твоему, стоило бросить людей умирать от голода, чтобы никто не мог по дурости схватиться за оружие? — не выдержал Лин.
— По-моему, давая голодным по полкуска хлеба, леди Анна беспокоилась не о них, а о том, как выглядит в их глазах, — сказал Собачник. — Ведь в расправе винят не ее, а гвардейцев…. Впрочем, это все лишь мои предположения.
Несмотря на усталость, ночью Лину не спалось. Впервые за последние дни он остался наедине с собой. Хозяин двора за крону нодабской чеканки готов был сдать им хоть весь этаж, а жрец не стал экономить и отказываться от отдельных комнат; возможно, просто из сочувствия к местной бедности.
Сперва Лин пробовал читать, но знания о том, что пятнистых прыгунов стоит прикармливать выдержанными на солнце дохлыми жуками, как-то совершенно не лезли в голову.
Ехать вот так, под зиму, неизвестно куда и зачем…
Днем он пытался завести со жрецом разговор о конечной цели «путешествия», однако «господин Собачник» не ответил. Лин запоздало подумал, что у того, возможно, было и нормальное имя: у некоторых белых жрецов, к примеру, у Ардажского волшебника, оно точно было. Но спрашивать было как-то поздно, тем более, прозвище подходило жрецу как нельзя лучше: он почти все время держался особняком, предпочитая разговаривать не со спутниками, а с собакой.
Странности, граничащие с сумасшествием, окружали его на каждом шагу.
В лесу передвигавшийся куда ловчее Лина, без зеркала подравнивавший бороду острым, как бритва, ножом, в городе Собачник то и дело изображал из себя неуклюжего дурачка, едва не задавил конем какого-то пьянчугу и дважды за ужином ронял со стола посуду.
Жрец доверял ему не больше, чем он — жрецу, причин для откровенности, в общем-то, и не было, вот только жреца никто не заставлял брать Лина с собой…
А еще был пес. Обычная собака не могла быть столь выносливой, уж в этом-то Лин, десять лет лечивший орденских животных и мотавшийся с пастухами по пастбищам, понимал. Иногда Хак показывал невероятную сообразительность, однако он, все же — и Лин мог сказать это с уверенностью — был собакой. Но… очень необычной собакой, да.
Заснуть Лину удалось только под утро, когда небо уже начало светлеть.
***
С заставы выехали через день, отоспавшись, постирав одежду и запасшись провиантом.
Ночью шел дождь, но к утру тучи разошлись. Сквозь испарину тумана проступали краски — оранжевые и желтые палые листья, зеленая хвоя, блики солнца в лужах…
Благодаря отдыху — или просто в сравнении с угрюмым городком? — дорога казалась Лина куда приветливей, чем раньше. Даже густая, сочная, ярко-коричневая грязь — и та радовала после серости и копоти на заставе.
Вскоре остались позади примыкавшие к городку хутора, и дорога совсем опустела.
Когда-то бродяга-художник, неведомо зачем забредший в Валканскую резиденцию, показывал галшанские пейзажи — но картины не передавали переклички птиц и шелеста ветра, запахов сена и прели, сырости, а туманная поволока выглядела на холсте грязной занавеской. Холсты не показывали завораживающего безлюдия, этой многообразной, кажущейся пустоты, в действительности наполненной неизведанной и непокоренной человеком жизнью, не несли в себе ощущения свободы, от которого кружилась голова… Правильно тогда сказал Зануда, подумал Лин: дорога, застывшая в неподвижности, в словах или красках, теряет свою суть. В юности, до того, как обосноваться в Валкане, Уво Далт немало путешествовал.
Ная с Хоно повеселели. Неутомимый Хак носился по дороге, то забегая далеко вперед, то возвращаясь к жрецу, чей конь величественно вышагивал во главе колонны. Лин поймал себя на том, что он и сам улыбается, безотчетно и бессмысленно — чистому воздуху, теплу, спокойствию. Вскоре любопытная Ная начала донимать его вопросами, но сейчас он и сам был не прочь послужить справочником. Девушку интересовало буквально все — от названий и свойств растений до истории Галша. По поводу последнего Лин, впрочем, мало что мог рассказать.
Значительная часть Галша располагалась в заболоченных низинах. Округ славился ягодными лекарственными настойками, но это был не ходовой товар — оседлые пользовались медициной хьорхи, продвинувшейся за последний век далеко вперед, а бродяги не слишком охотно открывали кошельки. А безликий лес, рожь, овес, бобы, горох — росли здесь хуже, чем в соседнем Нодабе. Три века назад, пытаясь соперничать с соседями, правители Галша заняли крупную сумму и приказали, где только можно, засеять низины овощами и картошкой… Однако затея провалилась. После этого, по личному распоряжению Верховного лорда, герб округа «украсил» цветок картофеля. Убрать досадный символ неудовлетворенных амбиций дозволялось не раньше, чем долг будет погашен.
Денег у галшских аристократов не было, но хватало находчивости. Когда какой-нибудь наглец, желая поставить лорд-канцлера Галша Винсара Сэрва а в неловкое положение, спрашивал у него, что означает цветок, тот неизменно отвечал: «то, что Галш не боится неудач».
— Умно! А в жизни этот цветок выглядит, так же, как нарисованный? — тотчас спросила Ная.
И так — пять часов к ряду. Хоно, в отличие от сестры, молчал, но слушал не менее внимательно.
***
Весь луг был усеян фиолетово-синими пятнами. Горьковатый запах щекотал ноздри.
— Говорят, раньше их рисовали на гербе Галша вместо картошки. Это время года галшанские бродяги даже называют "порой цветения тапа", — начал объяснять Лин, не дожидаясь вопроса. — Тапа расцветают в последние солнечные дни. В Нодабе эти цветы тоже встречаются, но никогда не видел, чтобы их было так много….
Ная нагнулась с седла, чтобы рассмотреть цветы поближе.
— Осторожней, свалишься!
— Привал, — жрец остановился.
Высокие чаши тапа из плотных плотных фиолетовых лепестков держались на коротких, мясистых стеблях.
— А ведь можно всю жизнь прожить — и такого не увидеть… Ай! — Ная отдернула руку: стебель был покрыт липким и жгучим соком.
— Нельзя трогать в лесу все подряд, тем более — голыми руками. — Лин протянул ей тыквенную флягу с водой. — Промой, а то будет волдырь,
«Нельзя, но хочется ведь!» — Лин улыбнулся про себя. О последствиях он знал не понаслышке: когда впервые обнаружил в лесу за стенами Валканской резиденции полянку таких цветков — не удержался, сорвал несколько и притащил в комнату. Хотя наставник предупреждал, что делать этого не следует. Букетик завял дня за три — куда быстрее, чем сошли ожоги от стеблей; и все же это были хорошие воспоминания.
— Скоро уже поедем? А то спасу от этих нет, — Хоно отмахивался платком от назойливой кусачей мошкары, в изобилии вившейся вокруг. — Хотя красиво, конечно…
— Ты большой, а они маленькие. Стыдно бояться, братец! — Ная рассмеялась.
— Раз миты здесь, значит, тепло еще продержится… — задумчиво пробормотал жрец. Тявкнул Хак, и Лин готов был дать руку на отсечение — пес понял, что сказал хозяин, и согласился.
— Эти подлые твари кусаются! — возмутился Хоно. — Я бы лучше померз…
— Успеешь еще намерзнуться! Ладно: выдвигаемся, а то не успеем к броду до темноты. — Жрец, которого красота явно оставила равнодушным, пошел к лошадям.
***
Но к переправе все равно не успели: дорога здесь была значительно хуже, чем в Нодабе, а кое-где ее размыло совсем. Сумерки настигли их до того, как они доехали до реки.
Лес вокруг здесь выглядел очень необычно. Неизвестные Лину хвойные деревья стояли вдоль дороги ровными рядами, в четырех-пяти шагах друг от друга. Темно-коричневая, почти черная кора с потеками сока или смолы немного напоминала — на вид и на ощупь — змеиную кожу. Длинные, с палец, острые иглы, заменявшие им листья, отливали багрянцем, а на самых старых, нижних ветвях и вовсе становились были буро-красными, как подсохшая кровь. На земле, кроме густого зеленого мха, ничего не росло. От такой картины даже неугомонный Хак притих и старался держаться поближе к хозяину. Только жреца, как обычно, ничего не смущало.
— Остановимся здесь, — жрец спешился и медленно повел коня между стволов, в сторону от дороги. — Вода тут рядом, до утра лошади перетерпят на запасах. А то еще поломают копыта на речных камнях.
Ручей действительно оказался всего в паре сотен шагов. Оставалось только удивляться, как жрец сумел сразу к нему выйти. Быстро стемнело, и сам Лин уже мало что видел, а Ная с Хоно, не привычные к темноте, спотыкались на каждой упавшей ветке. Лин сотворил для них небольшой светильник из хьорхи, но не очень-то он помог.
— Что это за место? — спросила Ная благоговейным шепотом,
— Роща рад-тар, кровавых деревьев, — тихо ответил Собачник. — Расседлайте лошадей и займитесь лагерем. Я пока прогуляюсь. — Он отстегнул накидку, перекинул ее через ближайший сук и растворился в темноте. Хак, виновато оглянувшись, помчался за хозяином.
«Господин Собачник» часто вот так уходил «прогуляться» неизвестно зачем куда, но сегодня он ушел особенно… некстати.
— К сожалению, мне это тоже ни о чем не говорит, — неохотно признался Лин в ответ на встревоженные взгляды. — Но не думаю, чтобы деревья могли нас съесть. А вот нам пообедать бы не помешало. Так что давайте, действительно, займемся лагерем…
В седельной сумке у жреца было обычное огниво, но копаться там не хотелось: мало ли что. Лин сковырнул носком сапога мох — он отдирался целыми пластами — и, присев на корточки, принялся складывать из мелких палок шалаш.
— Еще нужно? — Хоно свалил на землю третью охапку веток.
— Хватит пока.
Лин засунул ладонь под «шалаш» и сосредоточился. Пальцы неприятно покалывало — после отрыва от стен хьорхи всегда поначалу шло тяжело. Вскоре из-под палок показались тонкие стебли оранжевого пламени. Стебли ветвились, набухали, образуя что-то вроде листьев. Когда те темнели, огонь с них медленно и неохотно перекидывался на дрова
— Ф-фух, чуть не поджарился, — Лин выдернул руку и, потеряв равновесие, сел в мох. — Зато быстро.
— Это… здорово у тебя получилось, — Хоно подошел вплотную к разгоревшемуся костру. От сырой одежды повалил пар.
— Так себе у меня получилось, по правде. — Лин утер вспотевший лоб. — Должно быть проще и еше быстрее. Но хьорхи всегда слабеет из-за отрыва.
«И всегда после работы хочется глотнуть чего-нибудь покрепче воды, — подумал он. — Хорошо, захватили в городе бурдюк с вином: Собачник тоже любитель выпить…»
— Все равно — здорово, — Ная тоже пересела ближе к теплу. — Я никогда так не умела.
Девушка смотрела на него с искренним восхищением. Повод был пустяковый, ео, приходилось признать — это ему льстило.
— Тебя ведь никто и не учил, — сказал Лин. — Не приходилось раньше видеть орден за работой?
— Один раз, господин Лин, — ответил за сестру Хоно. — Через улицу от нас умер старик. Одинокий… в общем, соседи не сразу заметили, что он не выходит. То, что случилось с его домом… Как это правильно называют?
— Сожгли? — Ная и Хоно уставились на него в две пары глаз. — Но ведь Орден…
— Гораздо менее могущественен, чем привык о себе думать, — закончил вместо Хоно Собачник. — И лучше тебе тоже не заблуждаться на этот счет: моя накидка или зеленый плащ магистра Валба не защитят нас. Особенно здесь, в округе Галш, или в Икмене…
Лин только покачал головой: двое беглецов не слышали, конечно, об Икменской резне, даже о Катастрофе, возможно, не слышали… Верховный лорд или Предстоятель Ордена были для них чем-то столь же далеким и непостижимым, как Солнцеликий Абхе.
— Что именно здесь случилось? — спросил Лин у Собачника. — Зануда Далт и хьор-капитан Бонар — невеликие охотники делиться новостями.
— Прошлый год был неурожайным, — сказал Собачник. — По весне тысячи беженцев из Галша устремились в Нодаб, как уже случалось раньше; но на сей раз леди Анна не велела их пускать: подошедшая на помощь к пограничникам переподчиненная хьор-гвардия Нодаба отбросила их назад. В столкновениях были жертвы… По правде сказать, немалые. Отчаявшиеся беженцы захватили резиденцию: смотритель сам недальновидно открыл ворота, желая накормить хотя бы часть голодных. Служителей взяли в заложники, а после, мстя гвардейцам за погибших, многих убили… А смотрителя подвесили на воротах вниз головой. Ненависть слепа.
— И глупа, — неожиданно подал голос Хоно. — А потом их наказали, господин жрец?
— Да. С дозволения лорда Винсара Галшанского хьор-гвардия Нодаба пересекла границу и покарала зачинщиков бунта, — сказал Собачник. — Но, знаешь, Хоно — хотя я сам убил некоторых из них, мне сложно винить их… Среди погромщиков были не только бродяги, но и оседлые, не нашедшие другого выхода, кроме как уничтожить родные дома и бежать от голода в сытые края… Людей ожесточило отчаяние. Отступая, они подожгли и резиденцию: то уже была не их злая воля, а повеление Закона шагов; однако заложникам было от того не легче. Из погромщиков мало кто смог уцелеть и скрыться: теперь уже мстила гвардия; пожалуй, если бы не хьор-командор Саен — их бы перебили всех. Я помогал ему и нодабской гвардии в те дни… Это не те воспоминания, которыми можно гордиться.
— Но, господин Собачник, почему Солнцеликий не защитил своих служителей? — Ная бросила взгляд за окно: через маленькое мутное стекло было видно ритуальную пирамидку с янтарным шаром. Шар медленно вращался.
«По той же причине, что он не защитил вас, Ная: он никого не защищает», — подумал Лин.
— Должно быть, у Солнцеликого тогда нашлись дела поважнее. Милосердие — сложная штука, верно, Хак? — жрец наклонился и погладил завозившегося под столом пса. — В том инциденте в Галше некоторые винят леди Анну, но если одни — в том, что она не пропустила беженцев, то другие — в тех возах с зерном, которые она еще до зимы отправила лорду Винсару: если бы не эта нодабская помощь — обессилевшие люди не добрели бы до границы, а, может, и вовсе не потянулись бы в Нодаб, считая его краем изобилия. В сущности, обвинители тоже правы.
— По-твоему, стоило бросить людей умирать от голода, чтобы никто не мог по дурости схватиться за оружие? — не выдержал Лин.
— По-моему, давая голодным по полкуска хлеба, леди Анна беспокоилась не о них, а о том, как выглядит в их глазах, — сказал Собачник. — Ведь в расправе винят не ее, а гвардейцев…. Впрочем, это все лишь мои предположения.
Несмотря на усталость, ночью Лину не спалось. Впервые за последние дни он остался наедине с собой. Хозяин двора за крону нодабской чеканки готов был сдать им хоть весь этаж, а жрец не стал экономить и отказываться от отдельных комнат; возможно, просто из сочувствия к местной бедности.
Сперва Лин пробовал читать, но знания о том, что пятнистых прыгунов стоит прикармливать выдержанными на солнце дохлыми жуками, как-то совершенно не лезли в голову.
Ехать вот так, под зиму, неизвестно куда и зачем…
Днем он пытался завести со жрецом разговор о конечной цели «путешествия», однако «господин Собачник» не ответил. Лин запоздало подумал, что у того, возможно, было и нормальное имя: у некоторых белых жрецов, к примеру, у Ардажского волшебника, оно точно было. Но спрашивать было как-то поздно, тем более, прозвище подходило жрецу как нельзя лучше: он почти все время держался особняком, предпочитая разговаривать не со спутниками, а с собакой.
Странности, граничащие с сумасшествием, окружали его на каждом шагу.
В лесу передвигавшийся куда ловчее Лина, без зеркала подравнивавший бороду острым, как бритва, ножом, в городе Собачник то и дело изображал из себя неуклюжего дурачка, едва не задавил конем какого-то пьянчугу и дважды за ужином ронял со стола посуду.
Жрец доверял ему не больше, чем он — жрецу, причин для откровенности, в общем-то, и не было, вот только жреца никто не заставлял брать Лина с собой…
А еще был пес. Обычная собака не могла быть столь выносливой, уж в этом-то Лин, десять лет лечивший орденских животных и мотавшийся с пастухами по пастбищам, понимал. Иногда Хак показывал невероятную сообразительность, однако он, все же — и Лин мог сказать это с уверенностью — был собакой. Но… очень необычной собакой, да.
Заснуть Лину удалось только под утро, когда небо уже начало светлеть.
***
С заставы выехали через день, отоспавшись, постирав одежду и запасшись провиантом.
Ночью шел дождь, но к утру тучи разошлись. Сквозь испарину тумана проступали краски — оранжевые и желтые палые листья, зеленая хвоя, блики солнца в лужах…
Благодаря отдыху — или просто в сравнении с угрюмым городком? — дорога казалась Лина куда приветливей, чем раньше. Даже густая, сочная, ярко-коричневая грязь — и та радовала после серости и копоти на заставе.
Вскоре остались позади примыкавшие к городку хутора, и дорога совсем опустела.
Когда-то бродяга-художник, неведомо зачем забредший в Валканскую резиденцию, показывал галшанские пейзажи — но картины не передавали переклички птиц и шелеста ветра, запахов сена и прели, сырости, а туманная поволока выглядела на холсте грязной занавеской. Холсты не показывали завораживающего безлюдия, этой многообразной, кажущейся пустоты, в действительности наполненной неизведанной и непокоренной человеком жизнью, не несли в себе ощущения свободы, от которого кружилась голова… Правильно тогда сказал Зануда, подумал Лин: дорога, застывшая в неподвижности, в словах или красках, теряет свою суть. В юности, до того, как обосноваться в Валкане, Уво Далт немало путешествовал.
Ная с Хоно повеселели. Неутомимый Хак носился по дороге, то забегая далеко вперед, то возвращаясь к жрецу, чей конь величественно вышагивал во главе колонны. Лин поймал себя на том, что он и сам улыбается, безотчетно и бессмысленно — чистому воздуху, теплу, спокойствию. Вскоре любопытная Ная начала донимать его вопросами, но сейчас он и сам был не прочь послужить справочником. Девушку интересовало буквально все — от названий и свойств растений до истории Галша. По поводу последнего Лин, впрочем, мало что мог рассказать.
Значительная часть Галша располагалась в заболоченных низинах. Округ славился ягодными лекарственными настойками, но это был не ходовой товар — оседлые пользовались медициной хьорхи, продвинувшейся за последний век далеко вперед, а бродяги не слишком охотно открывали кошельки. А безликий лес, рожь, овес, бобы, горох — росли здесь хуже, чем в соседнем Нодабе. Три века назад, пытаясь соперничать с соседями, правители Галша заняли крупную сумму и приказали, где только можно, засеять низины овощами и картошкой… Однако затея провалилась. После этого, по личному распоряжению Верховного лорда, герб округа «украсил» цветок картофеля. Убрать досадный символ неудовлетворенных амбиций дозволялось не раньше, чем долг будет погашен.
Денег у галшских аристократов не было, но хватало находчивости. Когда какой-нибудь наглец, желая поставить лорд-канцлера Галша Винсара Сэрва а в неловкое положение, спрашивал у него, что означает цветок, тот неизменно отвечал: «то, что Галш не боится неудач».
— Умно! А в жизни этот цветок выглядит, так же, как нарисованный? — тотчас спросила Ная.
И так — пять часов к ряду. Хоно, в отличие от сестры, молчал, но слушал не менее внимательно.
***
Весь луг был усеян фиолетово-синими пятнами. Горьковатый запах щекотал ноздри.
— Говорят, раньше их рисовали на гербе Галша вместо картошки. Это время года галшанские бродяги даже называют "порой цветения тапа", — начал объяснять Лин, не дожидаясь вопроса. — Тапа расцветают в последние солнечные дни. В Нодабе эти цветы тоже встречаются, но никогда не видел, чтобы их было так много….
Ная нагнулась с седла, чтобы рассмотреть цветы поближе.
— Осторожней, свалишься!
— Привал, — жрец остановился.
Высокие чаши тапа из плотных плотных фиолетовых лепестков держались на коротких, мясистых стеблях.
— А ведь можно всю жизнь прожить — и такого не увидеть… Ай! — Ная отдернула руку: стебель был покрыт липким и жгучим соком.
— Нельзя трогать в лесу все подряд, тем более — голыми руками. — Лин протянул ей тыквенную флягу с водой. — Промой, а то будет волдырь,
«Нельзя, но хочется ведь!» — Лин улыбнулся про себя. О последствиях он знал не понаслышке: когда впервые обнаружил в лесу за стенами Валканской резиденции полянку таких цветков — не удержался, сорвал несколько и притащил в комнату. Хотя наставник предупреждал, что делать этого не следует. Букетик завял дня за три — куда быстрее, чем сошли ожоги от стеблей; и все же это были хорошие воспоминания.
— Скоро уже поедем? А то спасу от этих нет, — Хоно отмахивался платком от назойливой кусачей мошкары, в изобилии вившейся вокруг. — Хотя красиво, конечно…
— Ты большой, а они маленькие. Стыдно бояться, братец! — Ная рассмеялась.
— Раз миты здесь, значит, тепло еще продержится… — задумчиво пробормотал жрец. Тявкнул Хак, и Лин готов был дать руку на отсечение — пес понял, что сказал хозяин, и согласился.
— Эти подлые твари кусаются! — возмутился Хоно. — Я бы лучше померз…
— Успеешь еще намерзнуться! Ладно: выдвигаемся, а то не успеем к броду до темноты. — Жрец, которого красота явно оставила равнодушным, пошел к лошадям.
***
Но к переправе все равно не успели: дорога здесь была значительно хуже, чем в Нодабе, а кое-где ее размыло совсем. Сумерки настигли их до того, как они доехали до реки.
Лес вокруг здесь выглядел очень необычно. Неизвестные Лину хвойные деревья стояли вдоль дороги ровными рядами, в четырех-пяти шагах друг от друга. Темно-коричневая, почти черная кора с потеками сока или смолы немного напоминала — на вид и на ощупь — змеиную кожу. Длинные, с палец, острые иглы, заменявшие им листья, отливали багрянцем, а на самых старых, нижних ветвях и вовсе становились были буро-красными, как подсохшая кровь. На земле, кроме густого зеленого мха, ничего не росло. От такой картины даже неугомонный Хак притих и старался держаться поближе к хозяину. Только жреца, как обычно, ничего не смущало.
— Остановимся здесь, — жрец спешился и медленно повел коня между стволов, в сторону от дороги. — Вода тут рядом, до утра лошади перетерпят на запасах. А то еще поломают копыта на речных камнях.
Ручей действительно оказался всего в паре сотен шагов. Оставалось только удивляться, как жрец сумел сразу к нему выйти. Быстро стемнело, и сам Лин уже мало что видел, а Ная с Хоно, не привычные к темноте, спотыкались на каждой упавшей ветке. Лин сотворил для них небольшой светильник из хьорхи, но не очень-то он помог.
— Что это за место? — спросила Ная благоговейным шепотом,
— Роща рад-тар, кровавых деревьев, — тихо ответил Собачник. — Расседлайте лошадей и займитесь лагерем. Я пока прогуляюсь. — Он отстегнул накидку, перекинул ее через ближайший сук и растворился в темноте. Хак, виновато оглянувшись, помчался за хозяином.
«Господин Собачник» часто вот так уходил «прогуляться» неизвестно зачем куда, но сегодня он ушел особенно… некстати.
— К сожалению, мне это тоже ни о чем не говорит, — неохотно признался Лин в ответ на встревоженные взгляды. — Но не думаю, чтобы деревья могли нас съесть. А вот нам пообедать бы не помешало. Так что давайте, действительно, займемся лагерем…
В седельной сумке у жреца было обычное огниво, но копаться там не хотелось: мало ли что. Лин сковырнул носком сапога мох — он отдирался целыми пластами — и, присев на корточки, принялся складывать из мелких палок шалаш.
— Еще нужно? — Хоно свалил на землю третью охапку веток.
— Хватит пока.
Лин засунул ладонь под «шалаш» и сосредоточился. Пальцы неприятно покалывало — после отрыва от стен хьорхи всегда поначалу шло тяжело. Вскоре из-под палок показались тонкие стебли оранжевого пламени. Стебли ветвились, набухали, образуя что-то вроде листьев. Когда те темнели, огонь с них медленно и неохотно перекидывался на дрова
— Ф-фух, чуть не поджарился, — Лин выдернул руку и, потеряв равновесие, сел в мох. — Зато быстро.
— Это… здорово у тебя получилось, — Хоно подошел вплотную к разгоревшемуся костру. От сырой одежды повалил пар.
— Так себе у меня получилось, по правде. — Лин утер вспотевший лоб. — Должно быть проще и еше быстрее. Но хьорхи всегда слабеет из-за отрыва.
«И всегда после работы хочется глотнуть чего-нибудь покрепче воды, — подумал он. — Хорошо, захватили в городе бурдюк с вином: Собачник тоже любитель выпить…»
— Все равно — здорово, — Ная тоже пересела ближе к теплу. — Я никогда так не умела.
Девушка смотрела на него с искренним восхищением. Повод был пустяковый, ео, приходилось признать — это ему льстило.
— Тебя ведь никто и не учил, — сказал Лин. — Не приходилось раньше видеть орден за работой?
— Один раз, господин Лин, — ответил за сестру Хоно. — Через улицу от нас умер старик. Одинокий… в общем, соседи не сразу заметили, что он не выходит. То, что случилось с его домом… Как это правильно называют?